Вершина угла - Сережа Павловский

– Ты чё, дебил, у него же язва! – закричала на меня какая-то участница алко-студ-недопати, – наклонилась к нему и стала помогать ему подняться. – Дыши, Ёсимоси, дыши, вот так, молодец, – затем она посмотрела на меня и сказала: – Идиот! Ты чё несёшь вообще? Какие купола? Какая Маня? Какие ещё менты в шахматном порядке? Кретин!

Я уже начал остывать, мне стало жутко неудобно за свой поступок, я хотел извиниться перед этим парнем, но понимал, что это будет выглядеть ещё нелепей, чем вся моя пламенная речь. И что я ему скажу? Айм соу стыдно, что ли? Прости меня, пожалуйста, я больше так не буду? А потом скрестить с ним мизинчики и хором проговорить: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись»?

Я посмотрел на всех малолетних алкашей-студентов, понял, что не достучался ни до одного сердца, потому что им все эти проблемы – что собаке пятая лапа. Молодёжь решила просто выпить без задней мысли в выходной и покуролесить, а я им всё запорол своей истерикой.

– Башню рвёт от вас, пидорасы! – решил я закончить своё выступление, перед тем как свалить и громко хлопнуть дверью. – Подрастающее поколение примитивней предыдущего, поступки молодых всё бездумней, а народ радуется и кричит: «Ещё!» Даже одеваетесь как обсосы, – хотя я сам был одет не лучше, но мне казалось, мой вкус всё же был поинтересней в силу моих умственных способностей. – Летайте балалайками компании «Авиаговно». Один хуй, всё прошло мимо бани, – с этими словами я растолкал всех, подошёл к двери, сорвал все шмотки с крючков, которые мешали мне взять мою куртку, быстро оделся и вышел.

Громко хлопнуть дверью не получилось, потому что чей-то ботинок оказался между дверью и косяком, из-за чего дверь, смяв его, отскочила к стене и так и осталась открытой настежь. Наверное, я сам этот ботинок туда запнул, пока резко одевался.

Уходя, я слышал, как Елеанну спрашивали: «Где ты откопала этого психа? Ты что за мудака сюда привела?» Твою мать! Я совсем не подумал о ней, её же могли сейчас заклевать из-за меня. Возвращаться было тоже нельзя – я же не знал, в каких она отношениях со своими соседками. Если этот мудила ей так спокойно предложил выпить, значит, она с ними бухала раньше. А может, вообще – ебалась. Поэтому, вполне возможно, моё обращение относилось и к ней тоже. Я спустился вниз, забрал паспорт у охранника и пошёл домой.

Был уже глубокий вечер, темно, на улице почти никого не было. Я матерился про себя и вслух. Тот худой голодяга не выходил у меня из головы, мне было стыдно почти за всё, что я там наговорил и сделал. Тоже мне – карате до сито рю ходячий, самого дрища лоховатого выбрал и нагнул – герой, ёпто. Крик «у него же язва!» меня напугал, я подумал, что после моего удара у него могло начаться внутреннее кровотечение. Я ничего не понимал в медицине, поэтому ещё сильнее испугал себя до усрачки своими домыслами.

«С другой стороны, – думал я, – откуда у молодого парня может быть язва? Наверняка потому, что он бухает! Да и откуда у меня сильный удар? Я же сам слабак и дрищ».

Успокоив себя тем, что удар у меня не поставлен, он алкаш и не зря отхватил, я снова вспомнил Елеанну. Теперь я уже и не знал, что делать. Звонить и извиняться мне не хотелось, во всяком случае, прямо сейчас, а сама она теперь вряд ли позвонит.

Я материл всех: её – за то что она пошла покупать сапоги, её подругу – потому что сапоги были для неё, себя – за то что всё равно пошёл к ней, да ещё и не смог спокойно полтора часа там посидеть. Я даже с ней не попрощался! Обидно было так глупо заканчивать общение с такой красивой девушкой. Вряд ли я её ещё когда-нибудь увижу.

Я быстро шёл домой, пиная снег под ногами. Злость меня никак не оставляла в покое, и я был уверен, если бы у меня в тот момент оказался в руках автомат, я бы в той комнате покрошил всех до единого, за то что они такие петухи и гондоны.

Подходя ближе к дому, я увидел, что меня ожидал сюрприз в виде Чокнутой Псины. Это был первый и последний раз в моей жизни, когда я был очень рад её видеть и знал, что до конца свою злость я сорву именно на ней. В столь позднее время я её видел впервые.

Собака, не торопясь, бегала по кругу и пока меня даже не взамечала. Понаблюдав за ней несколько секунд, я убедился, что на улице больше никого не было и она гуляла в очередной раз без хозяина. Я снова прокрутил в голове ситуацию в общежитии, разозлился ещё сильнее и пошёл прямо на неё.

Собака подняла на меня голову, посмотрела и начала гавкать. Я подошёл ближе, размахнулся и попытался её ударить ногой, она отскочила и ещё громче загавкала.

– Да стой же ты, падла! – закричал я и побежал за ней.

Собака убегала от меня и звонко лаяла. Наверное, думала, что я решил с ней поиграть. Я остановился.

– Чё, блядь! Как нападать сзади – это ты легко, а как один на один – всё, обосралась, шавка?

– У-а!.. – родился ЦАП в даxе Снежки – паx-паx! В зубаx ззудки… Роет яму в парном снегу.

– Гав-гав, – звонко отреагировала собака.

Я перевёл это для себя как «Я твои щёки жарила, гондон!», постоял несколько секунд и с новой силой побежал за ней.

– У-гу-гу-гу!.. Каракурт!.. Гы-гы-гы!.. Бура-а-а-ан… Гора ползет – Зу-зу-зу-зу… Горим… горим-го-го-го!.. В недраx дикий гудрон гудит – гу-гу-гур… Гудит земля, зудит земля…

Я догнал её возле своего дома. Она скалилась и рычала, гавкая время от времени, хватая воздух. Я остановился, посмотрел ей в глаза, разбежался и прыгнул на неё. Собака не успела увернуться, я завалил её на бок, и началась драка. Она кусала меня через куртку и несколько раз её прокусила. Я кричал от боли и пытался напинать ей по бокам. Стоял оглушительный визг, она вырывалась изо всех сил и скулила на весь двор, а я лупил её, стараясь сжать ей руками пасть. Она продолжала вырываться, визжать и кусаться, я обхватил её за шею и принялся душить.

Зудозём… зудозём… Ребячий и щенячий пупок дискантно вопит: У-а-а! У-а-а!.. – а!.. Собаки в сеняx засутулились И тысячи беспроволочныx зертей и одна ведзьма под забором плачут: за-xа-xа-xа – xа! а-а! За-xе-xе-xе! – е! па-па-а-лся!!! Па-па-а-лся!

Я был уверен, что она чувствовала мой адреналин победы и понимала, что сейчас ей настанет полный вперёд. Она сумела вырваться и резко укусила меня за руку, я вскрикнул от боли и со всей силы ударил её ногой в нижнюю челюсть. Взвизгнув, она отлетела на метр и осталась лежать на земле. Я понял, что надо действовать. Бросившись на неё, я со всей силы ударил её по рёбрам. Затем стал топтать ногой её голову. Она уже не скулила, а лежала без движения, а я продолжал её бить до тех пор, пока она не закрыла глаза. Из её уха и пасти начала вытекать кровь, я остановился.

Буран растет… вьюга зудит… На кожаный костяк вскочил Шаман Шамай Всеx запорошил: зыз-з-з глыз-з-з – Мизиз-з-з з-з-з-з! Шыга… Цуав… Ицив – все собаки сдоxли!

На улице сразу стало тихо. Я посмотрел по сторонам. Даже если кто-то слышал или видел в окно драку, поймёт меня и наверняка скажет спасибо, когда узнает, кого я сейчас замохорил в жестокой схватке, потому что собака-охуевака доставала всех и каждого. Может, хозяин с ней потому и не гулял, что она была больной на свои собачьи яйца.

Я пошёл домой, рука очень сильно болела. Собака осталась лежать прямо возле угла дома. Зайдя в квартиру, я с трудом разделся и увидел на куртке следы от укусов. Куртку было жалко, хотя я всё равно планировал в ней ходить последнюю зиму. Рука опухла, и я не мог ею пошевелить. Я не знал, что делать, к врачу я тоже идти не собирался – ни сейчас, ни завтра.

Мне было всё равно, что со мной случится, потому что сейчас, когда я пришёл в себя, мне вдруг стало очень жалко собаку. Я никак не мог понять, что со мной произошло в тот момент, когда я захотел её убить. Оправдываться было глупо, поэтому я решил, что её укус – это то самое наказание, которое я должен понести за свой поступок. Но это при случае, что я не понесу никакого другого наказания, потому что если понесу, то она, конечно, шавка ебаная и пусть ещё раз сдохнет.

Родители уже спали, я промыл рану, достал бинт, перекись водорода и принялся сам себе оказывать корявую медицинскую помощь на кухне.

В дверь позвонили. Я оставил всё на столе и пошёл смотреть, кто пришёл. В другой раз хрен бы я пошёл (кому там ещё не спится?), но очень не хотелось, чтобы вставали родители, которые наверняка уже проснулись. Они могли увидеть мою рану и сразу начали бы расспрашивать, что случилось. Я посмотрел в глазок и сильно удивился: это была Елеанна.

– Привет, я не поздно? – сказала она, когда я открыл дверь.

– Заходи, – я пригласил её в квартиру.

– У тебя возле дома лежит мёртвая собака, – произнесла она новость, раздеваясь. – Каким уродом нужно быть, чтобы убивать собак и вообще животных?

Я молчал и смотрел на неё, стараясь держать руку на весу.

– А что у тебя с рукой?

– Собака укусила, – сказал я.

– Так это ты её убил? – она замерла, глядя на меня, продолжая стоять в одном сапоге. – Ах ты, подонок!