История России с древнейших времен. Книга I. Русь изначальная - Сергей Соловьев

Писатели хвалят обхождение славян с пленными, которым оставлена жизнь; говорят, что у славян пленные не рабствовали целый век, как у других народов, но что назначен был известный срок, по прошествии которого они были вольны или возвратиться к своим, давши окуп, или остаться жить между славянами в качестве людей вольных и друзей. Здесь должно заметить, что желание иметь рабов и удерживать их как можно долее в этом состоянии бывает сильно, во-первых, у народов, у которых хозяйственные и общественные отправления сложны, роскошь развита; во-вторых, рабы нужны народам, хотя и диким, но воинственным, которые считают занятие войною и ее подобием, охотою за зверями единственно приличными для свободного человека, а все хлопоты домашние слагают на женщин и рабов; наконец, как ко всякому явлению, так и к явлению рабства посреди себя народ должен привыкнуть, для этого народ должен быть или образован и приобретать рабов посредством купли, или воинственен и приобретать их как добычу, или должен быть завоевателем в стране, которой прежние жители обратились в рабов. Но славяне жили под самыми простыми формами быта, быта родового, их хозяйственные отправления были нетрудны и несложны, в одежде, в жилищах господствовало отсутствие всякой роскоши; при всем этом и при постоянной борьбе с своими и с чужими, при постоянной готовности покинуть свое местопребывание и спасаться от врага рабы могли только затруднять славянское семейство, а потому и не имели большой ценности. Потом известно, что воинственность не была господствующею чертою славянского народного характера и что славяне вовсе не гнушались земледельческими занятиями. У народа, в простоте родового быта живущего, раб не имеет слишком большого различия от членов семьи, он бывает также младшим членом ее, малым, юным; степень его повиновения и обязанностей ко главе семьи одинакова со степенью повиновения и обязанностей младших членов к родоначальнику.

Мы заметили, что на иностранных писателей нравы славян производили благоприятное впечатление, они отзываются о них с похвалою; вовсе не так снисходителен к древним славянским нравам и обычаям наш начальный летописец, духовный христианский, который потому с омерзением смотрел на все, что напоминало о древнем язычестве. Исключая полян, имевших обычаи кроткие и тихие, стыдливых перед снохами и сестрами, матерями и отцами, свекровями и деверями, имевших брачный обычай, нравы остальных племен у него описаны черными красками: древляне жили по-скотски, убивали друг друга, ели все нечистое, и брака у них не было, а похищение девиц. Радимичи, вятичи и северяне имели одинакий обычай: жили в лесу, как звери, ели все нечистое, срамословили перед отцами и перед снохами, браков у них не было, но игрища между селами, где молодые люди, сговорившись с девицами, похищали их; держали по две и по три жены. Если кто умрет, творили над ним тризну, сожигали труп и, собравши кости, складывали в малый сосуд, который ставили на столпе, на распутии.

При этом описании нельзя не заметить, что летописец, верный понятиям своего времени, преимущественно обращает внимание на семейные нравы и обычаи племен, в них полагает различие между последними. Основа семьи, узел ее — это брак, отсюда понятно, как важно было различие во взгляде на это явление у разных племен, это-то различие в обычае брака летописец и приводит как основное нравственное различие между племенами. У некоторых племен, по его свидетельству, брака не было, жен себе похищали, следовательно, под выражением не имели брака мы должны разуметь только то, что они не совершали брака, как должно, по мнению летописца, т.е. с согласия родственников невесты, как было у полян. Здесь представляется вопрос: при каких обстоятельствах могло иметь место похищение девиц в родовом быту? Если род, разветвляясь, сохранял единство, все члены его жили вместе, повинуясь одному старшине, то позволялось ли им вступать в брак в своем роде в известных степенях? Впоследствии князья Рюриковичи вступали в брак в своем роде в седьмой и даже шестой степени родства: у языческих славян род мог легко сохранять единство при этих степенях; легко предположить также, что у язычников браки позволялись и в степенях ближайших, особенно при многоженстве. Если браки совершались внутри рода, то ясно, что в таком случае похищение не могло иметь места, постоянное сожительство четы долженствовало быть следствием согласия целого рода, воли отца — старшины; таким образом, похищение могло иметь место только в том случае, когда девушка была из чужого рода, из чужого села. Здесь похищение не было следствием одной враждебности родов, потому что если члены разных родов сходились вместе на одни игрища (по всей вероятности, религиозные), то нельзя предполагать между ними вражды; здесь, кроме вражды, похищение должно было произойти оттого, что каждый род берег девушку для себя, для своих членов и не хотел уступить ее чужеродцам, и если члену одного рода понравилась на игрище девушка из чужого рода, то, чтоб иметь ее женою, ему необходимо было ее похитить. Это похищение, естественно, производило вражду между родами; род, оскорбленный похищением, может одолеть род похитителя и требовать удовлетворения, вознаграждения: это самое ведет уже к продаже; похититель может тотчас после увода, не дожидаясь войны, предложить вознаграждение, на такое явление указывает свадебный обряд, сохранившийся и теперь в некоторых местах у простого народа: Подле невесты садится брат или другой какой-нибудь родственник. Дружко спрашивает его: зачем сидишь здесь? — Я берегу свою сестру. — Она уже не твоя, а наша, — возражает дружко. — А если она теперь ваша, то заплатите мне за ее прокормление. Я одевал ее, кормил, поил. Это вознаграждение не могло быть малое, потому что число женщин не могло быть велико: вспомним, что у славян было в обычае многоженство, вспомним также и другой обычай, по которому жены следовали в могилу за мужьями; обычай же многоженства и недостаток в женщинах необходимо умножали случаи похищения.

Но если похищения могли иметь место при разрозненности родов, живших особо, в разных селах, жители которых сходились редко, только на игрища (религиозные праздники), то могли ли они иметь место в городах, где несколько родов жило на одном месте, где, следовательно, не могло быть такой разрозненности, особности между ними — напротив, сношения беспрерывные? Здесь при беспрестанном столкновении молодых людей обоего пола из разных родов было невозможно для последних удерживать своих девушек для себя и давать поводы к похищениям, которые долженствовали быть чрезвычайно часты, вести к ежедневным ссорам между соседями; напротив, старшинам родов даже во взаимных борьбах часто могло быть выгодно скреплять свои отношения к другим родам взаимными брачными связями между их и своими членами. Здесь, в городах, необходимо должен был произойти обычай сватовства, брачный обычай; по выражению летописца, браки должны были заключаться с согласия родственников невесты. Как же они заключались? Разумеется, условия должны были зависеть от старшин, обязанных блюсти выгоды рода; естественно, что обычай давать вено, или цену за вывод из рода, мог долго иметь место: нужда была на стороне жениха, на стороне его рода, а не на стороне рода невесты, для которого девушка не могла быть лишнею. Но, с другой стороны, плата за содержание, при обычае взаимных браков между членами разных родов с согласия последних, теряла свое значение: если род отпускал девушку в чужой род, то в то же время он имел возможность приобрести жен для своих членов из чужого рода; напротив, здесь, в городах, где браки заключались с согласия родственников невесты, давался простор чувству родительской привязанности, которая, простираясь одинаково на сыновей и дочерей, требовала, чтоб и последние не исключались из наследства и, выходя из рода, брали свою часть, которая давала им возможность лучшего существования в чужом роде; отсюда происхождение приданого; в городах близость поддерживала тесные родственные отношения между родами, вошедшими в связь посредством брака своих членов; привязанность отца к дочери поддерживалась частыми свиданиями, отец получал возможность наблюдать за поведением новых родных относительно дочери, за ее выгодами; дочь не выходила из рода, но распространяла род, привязывая к своему старому роду еще новый род мужа; произошло явление, которое увидим после в отношениях между князьями Рюриковичами и которое, без сомнения, имело место и в других родах, а именно: племя дочери, сестры стало сравниваться с племенем сына, брата, свойственники вошли в отношения родственников; так, сестричич, сын сестры, хотя бы принадлежал к враждебному роду, считался своим; так, муж старшей сестры считался старшим братом относительно младших шурьев, старший шурин — относительно младших зятьев. Уже замечено было, что вено, или плата за невесту, была в тесной связи с похищением: если девушка, сговорясь на игрище с чужанином, убегала с ним в чужой род, то тем самым, разумеется, разрывала всякую связь с покинутым ею родом, не имела права надеяться чего-нибудь получить от него, и прежние родичи заботились только о том, чтоб получить за нее плату, чтоб она не пропала для рода даром; но если девушка оставляла род с согласия его, с согласия старшины, отца, то ясно, что последний обязан был заботиться о ее благосостоянии, как о благосостоянии каждого другого члена рода, обязан был наделить ее всем нужным, вследствие чего вено, прежняя цена за вывод девушки из рода, у некоторых славянских племен потеряла свое значение: вено вместе с приданым начало обращаться в собственность жены. Но у наших славян, как видно, вено, не теряя вполне своего значения, перешло в подарки от жениха родным невесты, а самое слово начало означать вообще брачные условия, брачную запись. Заметим опять, что вено как цена за выведенную из рода девушку находится в тесной связи с похищением, а приданое — с выдачею замуж при согласии родственников невесты, и что первый обычай должен был господствовать у народонаселения, которое жило отдельными родами, а второй — должен был произойти в городах, где на одном месте жило несколько родов.