История России с древнейших времен. Книга I. Русь изначальная - Сергей Соловьев

Отношения родоначальника к родичам понятны, когда род состоит из одних нисходящих, но когда отец, дед или прадед умирает, то каким образом поддержится единство рода? Оно поддерживалось восстановлением отеческой власти, один из старших родичей занимал отцовское место. Старинная чешская песня говорит: Когда умрет глава рода, то все дети сообща владеют имением, выбравши себе из роду своего владыку. Так теперь у южных славян, удержавших черты древнего быта, часто деревня состоит из одного рода, который управляется сам собой и сообщается с высшими властями страны посредством своего главы, старшины. Этот старшина не всегда бывает физически старшим в роде, он избирается в свою должность собранием всех родичей, которые торжественно сажают его на первое место под иконы, откуда и в нашей древней истории сохранился обряд и выражение посадить князя. Избранный старшина управляет всеми работами, хранит общественную казну, вносит подати, раздает своим детям и братьям пищу и одежду, наказывает их за проступки; в большие праздники он напоминает о древнем значении владыки рода, как жреца, потому что окруженный всеми родичами кадит иконы. Последующая история Рюрикова княжеского рода показывает, что и в быте наших восточных славян имели место те же самые явления: старший брат обыкновенно заступал место отца для младших. К старшинству последнего родичи привыкали еще при жизни отца: обыкновенно в семье старший сын имеет первое место по отце, пользуется большею доверенностию последнего, является главным исполнителем его воли; в глубокой старости отца заступает совершенно его место в управлении семейными делами; отец при смерти обыкновенно благословляет его на старшинство после себя, ему поручает семью. Таким образом, по смерти отца старший брат, естественно, наследует старшинство, становится в отца место для младших. Младшие братья ничего не теряли с этою переменою: старший имел обязанность блюсти выгоды рода, думать и гадать об этом, иметь всех родичей как душу; права его состояли в уважении, которое оказывали ему как старшему; к нему относились во всех делах, касающихся рода; без его ведома и согласия ничего не делалось, он был распорядителем занятий, раздавателем пищи и одежды, он судил и наказывал, но все эти распоряжения получали силу только при общем согласии, когда все видели, что старший поступает с ними, как отец, наблюдает строгую справедливость; власть, сила старшего основывалась на согласии младших, это согласие было для старшего единственным средством к деятельности, к обнаружению своей власти, вследствие чего младшие были совершенно обеспечены от насилий старшего, могущего действовать только чрез них. Но легко понять, какие следствия могла иметь такая неопределенность прав и отношений: невозможно, чтобы младшие постоянно согласно смотрели на действия старшего; каждый младший, будучи недоволен решением старшего, имел возможность восстать против этого решения; он уважал старшего брата, как отца, но когда этот старший брат, по его мнению, поступал с ним не как брат, не как отец, не по-родственному, но как чужой, даже как враг, то этим самым родственный союз, родственные отношения между ними рушились, рушились вместе все права и обязанности, ничем другим не определенные. Если большинство братьев принимало сторону старшего против младшего, то, разумеется, последний должен был или покориться общей воле, или выйти из рода, но могло очень случиться, что сторону младшего принимали другие братья — отсюда усобицы и распадение рода; если же все младшие принимали сторону одного из своих против старшего, то последний должен был или исполнить общую волю, или выйти из рода, который избирал другого старшего. Такие случаи могли быть нередки, как увидим в последующей истории Рюрикова княжеского рода; из этой истории мы знаем также, каким исключениям подвергался обычай давать княжения всегда старшему в роде, знаем, как терялись права на старшинство вследствие разных случайных обстоятельств, когда, например, личному достоинству младшего отдавалось преимущество пред правом старшего; могло случаться, что сам отец при жизни своей, будучи недоволен поведением старшего, отнимал у него значение старшинства, которое передавал младшему; случаи исключения из старшинства, борьба за него должны были происходить чаще, когда род дробился все более и более, племена (линии) расходились и родственная связь ослабевала — отсюда необходимо проистекала вражда, усобица между членами рода и линиями, от них происходившими. Такая внутренняя вражда должна была оканчиваться отторжением некоторых линий от общей родовой связи и выселением их на другие места, но так как причиною выселений была вражда, то ясно, что выселившиеся линии, образовавшись в особые роды, не могли жить в дружественных отношениях с прежними родичами.

Обширность и девственность населенной восточными славянами страны давали родичам возможность выселяться при первом новом неудовольствии, что, разумеется, должно было ослаблять усобицы; места было много, за него по крайней мере не нужно было ссориться. Но могло случаться, что особенные удобства местности привязывали к ней родичей и не позволяли им так легко выселяться — это особенно могло случаться в городах, местах, выбранных родом по особенному удобству и огороженных, укрепленных общими усилиями родичей и целых поколений; следовательно, в городах усобицы долженствовали быть сильнее. О городской жизни восточных славян, из слов летописца, можно заключать только то, что эти огороженные места были обиталищем одного или нескольких отдельных родов: Киев, по летописцу, был жилищем рода; при описании междоусобий, предшествовавших призванию князей, летописец говорит, что встал род на род; из этого ясно видно, как развито было общественное устройство, видно, что до призвания князей оно не переходило еще родовой грани; первым признаком общения между отдельными родами, живущими вместе, долженствовали быть общие сходки, советы, веча, но на этих сходках мы видим и после одних старцев, у которых все значение; что эти веча, сходки старшин, родоначальников не могли удовлетворить возникшей общественной потребности, потребности наряда, не могли создать связи между соприкоснувшимися родами, дать им единство, ослабить родовую особность, родовой эгоизм, — доказательством служат усобицы родовые, кончившиеся призванием князей. Несмотря на то, первоначальный славянский город имеет важное историческое значение: городовая жизнь, как жизнь вместе, была гораздо выше разрозненной жизни родов на особых местах, в городах более частые столкновения, более частые усобицы должны были скорее повести к сознанию о необходимости наряда, правительственного начала. Остается вопрос: какое отношение было между этими городами и народонаселением, вне их живущим, было ли это народонаселение независимо от города или подчинено ему? Естественно предположить город первым пребыванием поселенцев, откуда народонаселение распространялось по всей стране: род являлся в новой стране, селился в удобном месте, огораживался для большей безопасности и потом уже вследствие размножения своих членов наполнял и всю окрестную страну; если предположить выселение из городов младших членов рода или родов, там живущих, то необходимо предположить связь и подчинение, подчинение, разумеется, родовое — младших старшим; ясные следы этого подчинения мы увидим после в отношениях новых городов или пригородов к городам старым, откуда они получили народонаселение. Но, кроме этих родовых отношений, связь и подчиненность сельского народонаселения городскому могли скрепляться и по другим причинам: сельское народонаселение было разбросано, городское совокуплено, и потому последнее имело всегда возможность обнаруживать свое влияние над первым; в случае опасности сельское народонаселение могло находить защиту в городе, необходимо примыкало к последнему и поэтому уже самому не могло сохранить равного с ним положения. На такое отношение городов к окружному народонаселению находим указание в летописи: так говорится, что род основателей Киева держал княженье среди полян. Но, с другой стороны, мы не можем предполагать большой точности, определенности в этих отношениях, ибо и после, в историческое время, как увидим, отношение пригородов к старшему городу не отличалось определенностию, и потому, говоря о подчинении сел городам, о связи родов между собою, зависимости их от одного центра, мы должны строго различать эту подчиненность, связь, зависимость в дорюриковское время от подчиненности, связи и зависимости, начавших утверждаться мало-помалу после призвания князей варяжских; если сельчане считали себя младшими относительно горожан, то легко понять, в какой степени признавали они себя зависимыми от последних, какое значение имел для них старшина городской. Городов, как видно, было немного: знаем, что славяне любили жить рассеянно, по родам, которым леса и болота служили вместо городов; на всем пути из Новгорода до Киева, по течению большой реки, Олег нашел только два города — Смоленск и Любеч; у древлян упоминаются города, кроме Коростеня; на юге должно было находиться больше городов, здесь более было нужды в защите от нашествия диких орд, да и потому, что место было открытее; у тиверцев и угличей были города, сохранившиеся и во времена летописца; в средней полосе — у дреговичей, радимичей, вятичей — не встречается упоминовения о городах.