Слуга злодея - Александр Крашенинников

— Да вить и ухватиться не за что! — сказал Вертухин. — Ежели Минеев с поручением от Пугачева сюда прибыл, кто на него посягнуть мог?

— Никто, кроме как из домашних господина Лазаревича, — предположил Кузьма.

— Это мы всенепременно уже сегодня выведаем! — воскликнул Вертухин с отвагой в голосе.

— Как же, батюшко, ты выведаешь? — спросил Кузьма. — Ежели Лазаревич со своей командою сидят на возу вместе. Нынче они уже обо всем сговорились и в согласие вошли.

— А вот так и выведаю, — неопределенно сказал Вертухин и лег на возу, глядя в морозное небо.

Там, в небе, возле рыжего, мохнатого солнца стояли серебряные колонны, а высоко над ними сеялась алмазная пыль и хоры благодарственные звенели. Натура российская во всем блеске и благолепии рождество Христово справляла.

Но думы Вертухина были далеко отсюда. Айгуль бесценная шла в его мыслях тихой тропинкой меж роз и акаций благоухающих, едва касаясь земли прелестными своими ножками, и птицы лесные смолкали и птицы небесные пели благолепными голосами, так что и душа Вертухина звенеть начала, где скорбно и жалобно, где сладостно и мечтательно.

«О, любезная и драгоценная Айгуль! Всякое время имеет свои чудеса. Думал ли я, что вместо приятных минут с тобою буду планы злодейские расстраивать да еще твоими соотечественниками замышленные? И благоухают на моем пути не розы с акациями, а только свежевыпавшие конские катыши на самой студеной и длинной из всех дорог. Но посмотри на это светлое божие небо, благонравная и прекрасная Айгуль. Разве не обещает оно лучшую сторону судьбы нашей и скорого горячего свидания?!

Знаю я, как уличить разбойников в их злодействе и бесчувственном скотстве, и ты, добродетельнейшая из добродетельных, уже сегодня мне в этом поможешь. Люди вокруг меня разные, но все с такими отвратными рожами, что и смотреть нету охоты. Душа моя, верен я одной только тебе, хотя дьяволицы соблазняют меня каждую минуту и даже сейчас в мысленном нашем соединении не оставляют меня…»

В сей момент, прерывая его думы, легла рядом на рубли Фетинья, в огромном тулупе неповоротливая, будто сноп, и Вертухин тут же просунул руку к ее грудям, большим и теплым, как свежевыпеченные хлеба.

— Знаешь ли ты, Фетиньюшка, чем я дорог дамам в городе Санкт-Петербурге? — зашептал он ей на ушко. — А также в городе Москве?

— Чем же? — она, играя, провела пальчиком по его губам.

— Находясь в такой экспозиции, как мы сейчас, я говорю им: «Не угодно ли, сударыня, прогуляться со мной в спальню?»

— Но они, сударь, небось, шлепают тебя по роже?

— Они шлепают меня по роже, а потом мы делаем променад в спальню.

— Хи-хи-хи! — только и сказала на это Фетинья.

Они обнялись, и сто клавесинов зазвучали в стылом небе, сопровождаемые серебряным хором санных полозьев, морозного ветра и падающего с деревьев снега.

Кузьма недовольно завозился.

— Амуры строить не время, — сказал он. — Когда смертоубийца рядом с нами.

— Что такое? — Вертухин приподнялся и сел. — Что разумеешь ты под сими словами?

— Не от шпаги закончил свой путь господин Минеев, но от инструмента по имени циркуль. Сам рассуди: на Минееве было две дырки. Одна побольше, она могла быть от шпаги. А вторая совсем малюсенькая, разве что от шила. Или от циркуля.

Вертухин повернулся к нему так, что едва не выпал на дорогу.

— А циркуль после я нашел на помойке подле дома Лазаревича да подобрал, — сказал Кузьма.

Он сунул руку за пазуху и вытащил большой железный циркуль.

— Да на нем нет крови! — воскликнул Вертухин.

— Есть, — сказал Кузьма. — Но совсем немного. Кто-то вытер. Смотри, батюшко, следы остались вершках в шести от острия.

Вертухин осмотрел циркуль и до того разволновался, что у него дыхание сперло.

— Ну-ка разверни шпаги! — приказал он.

Фетинья вдруг выхватила сверток со шпагами из-под Кузьмы и прижала к себе.

— Дай сюда шпаги, Фетиньюшка, — сказал Вертухин.

Фетинья отрицательно покачала головой.

— Дай сюда оружие смертоубийства! — возвысил голос Вертухин.

— Придвинься лучше ко мне, — сказала Фетинья ласково. — Сейчас не пора делать дознание.

Вертухин вырвал сверток из ее рук и начал разматывать.

Кровь отхлынула от лица Фетиньи. Щеки ее побелели, скулы заострились и стала она похожа на боярыню Морозову.

Кузьма протыкал Фетинью глазами.

Задеревенелые пальцы Вертухина долго не могли развязать веревку, которой было схвачено полотенце.

Хоры стихли, лишь противно скрипели по снегу полозья.

Наконец узел подался, и Вертухин вытащил шпаги из полотенца. Фетинья откинулась назад, а Вертухин и Кузьма склонились над оружием.

Конец шпаги господина Минеева, как прежде, на четыре вершка был в засохшей крови.

Глава одиннадцатая

Фетинья, Кузьма и сало

— Полагаешь ли ты, что это кровь господина Минеева или госпожи свиньи, заколотой вчера для поминок? — спросил Вертухин Кузьму.

Кузьма сделал ученый вид.

— Кровь свиная зело похожа на кровь человеческую.

— А какая не похожа? — язвительно спросил Вертухин. — Может, у тебя она зеленая?

Кузьма опять посмотрел на шпагу, понюхал ее.

— Это кровь человеческая.

Вертухин при сих словах раскраснелся от волнения.

— А не могло ли быть так, что Минеева проткнули циркулем, а для верности еще и шпагою?

На это Кузьма ничего не ответил.

— Но ежели убийство совершил кто-то из челяди Лазаревича, то единственно по его приказу, — размышляя, сказал Вертухин. — И с какой целью? Ежели Минеев был посланец Пугача?

— Минеев был матушкой государыней императрицею послан, — возразил твердо Кузьма, — дабы злодейские планы по разорению России расстроить.

— Это почему ты так полагаешь? — Вертухин был совсем красный — как в жаркий летний день. Дух его изъявлял великое смущение.

— Сам, батюшко, рассуди, какой бы резон Пугачу письма турецкие с Минеевым отправлять? Они его тут же бы выдали. Да ведь так и случилось! Письма-то нынче у тебя, батюшко, находятся, и ты их прочитал. Письма эти сочинялись в Тайной экспедиции, дабы недругов императрицы с толку своротить. Но благодаря воле божией они попали к нам.

Вертухин повернулся к Фетинье и посмотрел на нее молча, но требуя ответа: как же так, мол, Фетиньюшка, вить ты говорила другое?

— У меня известия верные, — сказала Фетинья. — Господин Лазаревич не мог смерти господина Минеева желать.

— Ты, сударыня, от своих слов ни в кои веки не отопрешься, и это похвально, — опять начал размышлять вслух Вертухин. — Но как мы знаем, в советодателях у тебя сам господин Лазаревич был…