ЧЕЛОВЕК, УВИДЕВШИЙ МИР - Александр ХАРЬКОВСКИЙ

Впрочем, для Ерошенко изучение эсперанто никогда не было самоцелью, с его помощью он хотел лишь "увидеть" мир. Однажды, рассказывая студентам о своей поездке в Англию, Ерошенко предложил собрать группу энтузиастов и отправиться в Америку. Он уже списался с американскими эсперантистами, и те согласились помочь.

Студенты – смутились – как же они одни поедут в Америку, так далеко, если даже в Токио не могут обойтись без поводыря? Что же, сказал Ерощенко, было бы желание, а он готов научить их ходить по городу самостоятельно, "по-зрячему".

К этому времени русский слепец уже неплохо ориентировался в Токио. Об этом в 1963 году вспоминал Хасиура Ясуо: "Ерошенко был сверх меры наделен остротой ощущения… Я нередко встречал его возле угла Оцука. Дальше улица сильно сужалась и шла вдоль обрывистой речки Когава, бесконечно петляя и извиваясь. Он шел, держа палку в правой руке навесу, но не ударял ею о землю. Когда он слышал, что едет телега, давал ей приблизиться и в самый последний момент уступал дорогу.

Я также частенько видел его в Канда синкатай и в других местах. Он всегда шел, не касаясь палкой земли, совершенно точно поворачивал в переулок, что около госпиталя Сано, и шел дальше. Когда же уличное движение усиливалось, он останавливался, пережидал и затем, перейдя на другую сторону, входил в переулок, словно был совершенно зрячий.

Я спросил его однажды: "Как вам удается правильно находить дорогу?" Он ответил: "Помогают звуки, колебания воздуха, я чувствую их лицом"".

Хасиура Ясуо, видимо, не догадывался, сколько усилий тратил Ерошенко на такую "зрячую" прогулку. Токио и в начале века был уже шумным городом (а шум для слепого, не раз говорил Ерошенко, то же, что для зрячего – темнота). Вероятно, в этом большом городе ему было труднее определить направление, чем скажем, в Лондоне или Москве, – вокруг были чужие, незнакомые звуки: перестук гэта и скрип коляски рикши, шелест кимоно.

Научившись ходить по Токио, Ерошенко стал поводырем для своих незрячих товарищей. Об этом свидетельствует случай, описанный Такасуги Итиро в книге "Слепой поэт Ерошенко".

Известно, что в Токио в начале века часто случались пожары. И вот однажды, когда Ерошенко гулял по городу со студентами школы слепых, он почувствовал запах дыма. Слепому показалось, что горит дом их любимого учителя. Несмотря на то что полиция оцепила район пожара, Василий какими-то одному ему известными тропами привел студентов к дому. К счастью, пожар прошел стороной. Как же радовались студенты, что им удалось проникнуть туда, куда не попали зрячие!

В это время Ерошенко начал проявлять себя как педагог. Он учил студентов не зависеть от зрячих, быть самостоятельными во всем, ничего не принимать на веру и сам был в этом для них примером.

Однажды группа слепых во главе с учителем школы поехала в город Камакура к могиле основателя династии сёгунов Иоритомо. Пока учитель рассказывал о жизни и деяниях Иоритомо, Ерошенко перелез через ограду и стал ощупывать выпуклые изображения и иероглифы на памятниках.

Учитель спросил Ерошенко, почему он так поступил:

– Господин учитель, вы видите глазами, а мои глаза – это руки. Как же иначе я могу убедиться, что это действительно могила Иоритомо? – ответил тот.

Вряд ли его скептицизм был по вкусу учителям и студентам школы слепых. Здесь учили все принимать на веру, чтобы незрячий амма (массажист) или музыкант нашел свое место в обществе. Ерошенко же был человеком со стороны, "студентом на особом положении". Быть может, поэтому в школе у него были только соученики, но не близкие друзья.

Февральским днем 1915 года Ерошенко сидел, задумавшись, в парке Нара, куда он приехал отдохнуть. Неожиданно незнакомый человек обратился к нему по-английски:

– Простите, не говорите ли вы по-японски?

– Да, немного (5), – ответил Ерошенко.

Это был уже известный тогда драматург Акита Удзяку, который только что возвратился с Хоккайдо – созданный им и актером Савада Сёдзиро (6) театр "прогорел". Несчастья преследовали Акита, и он подумывал уже свести счёты с жизнью. И вдруг ему встретился человек, который, казалось бы, должен быть несчастнее его.

– У меня отец слепой, – сказал Акита. – Он ослеп уже на моей памяти и очень скучает по свету. А вас угнетает тьма?

– Да, конечно, ведь и я с рождения был зрячим. Вначале, когда ослеп, мне было очень тяжело. Потом научился связывать свет со словами. Мне, например, очень нравится, когда женщина носит имя Светлана или Клара – ведь "клара" значит "светлый, ясный".

– Вы различаете день и ночь?

– Конечно, всем существом своим я чувствую ясный день, яркое солнце. Поэтому я люблю вашу страну – здесь так много солнца!

– Только мне одному оно не светит, – тяжело вздохнул Акита. – Родители назвали .меня Токудзо (7). Они должны были бы дать мне другое имя – три несчастья.

И Акита поведал Ерошенко о своих бедах. Вначале умерла его маленькая дочь, потом за упущение по службе был посажен в тюрьму отец, и вот рухнуло дело, на которое он возлагал столько надежд.

– Я не знаю, как мне дальше жить, – тихо сказал Акита.

– У нас, в России, есть поговорка: "Пришла беда – отворяй ворота". Да, конечно, вам сейчас очень трудно. Но не кажется ли вам, Акита-сан, что вы тот человек, который, как говорят русские, "из-за деревьев не видит леса?" Признаюсь честно: я боюсь одиночества, и когда мысль о том, что до конца дней своих не увижу света, приближает меня к отчаянию, я иду к людям, с головой ухожу в работу я вскоре убеждаюсь – жить всегда стоит. – И Ерошенко повел Акита в пансион Хайшикуа, где жил сам, познакомил с товарищами, помог получить жилье и работу.

Ерошенко все время чем-то занимался – лепил фигуры из глины, устраивал диспуты об искусстве, выступал перед студентами с пением русских песен. Акита все это увлекло, к тому же он, как и Ерошенко, 'боялся одиночества, того состояния, которое японцы выражают словом "сабисий".

Но особенно заинтересовал Акита язык эсперанто. Он так писал об этом в "Автобиографии": "Когда я совершенно отчаялся в жизни и дошел до крайней степени нигилизма, в поле моего зрения появился Василий Еро-шенко. Я узнал, что Ерошенко, будучи слепым, с огромным энтузиазмом трудится на благо мирового движения эсперантистов. Я сразу же начал изучать язык эсперанто". Общие интересы сблизили Акита и Ерошенко. Японского писателя привлекала русская культура, история России. Еще до встречи с Ерошенко Акита написал пьесу "Первая заря", направленную против русско-японской войны: в ней он с большой симпатией изобразил русских. Позднее в память казненного правительством японского анархиста, революционера Котоку, им была создана драма "Лес и жернова" – подлинный гражданский подвиг Акита Удзяку. Эти пьесы произвели на Ерошенко сильное впечатление, он был восхищен мужеством японского друга.