Портрет смерти. Холст, кровь - Алексей Макеев

– И что ты предлагаешь? – екнуло сердце.

– Пойдем сейчас… Что с тобой, Андрюша?

– Не знаю. Предчувствие недоброе.

– Да брось ты, – она уже зарядилась своей безумной идеей, схватила меня за уши. – У мужчин не бывает недобрых предчувствий. Это женская прерогатива. А мои предчувствия подсказывают: удобнее случая не будет. Вставай. Я знаю, ты бы предпочел другое занятие…

– Одно условие, – вздохнул я. – Сначала «другое» занятие, а потом подумаем.

– Я знала, что ты так скажешь, – рассмеялась Варвара. – Ладно, ради дела я готова на все…

Насчет предчувствий я почти не приукрасил. Но любопытная Варвара рвалась в бой. Раздвижные двери выпустили нас на свежий воздух. Но свежим он был весьма условно. В доме, благодаря вентиляции, дышалось легче. Каталонская ночь была тиха, темна, насыщена влажными испарениями и по температуре мало отличалась от каталонского дня. Ходить без фонаря в таких условиях было безумием.

– Веди меня к воротам, – буркнул я. – Ты же кошка, видишь в темноте. И давай сделаем так, чтобы не блуждать до утра?

На пространственную память Варвары я никогда не жаловался. Мы двигались по темной аллее, мимо олеандров и розмаринов. Почти без травм добрались до ворот, где в будке охраны мерцал огонек. Парни в серой униформе долго не могли взять в толк, зачем нам мощный фонарь. Мы объясняли, что имеем желание прогуляться, и запретить никто не может, поскольку мы имеем личное разрешение от полковника Конферо на «умеренно-невызывающие» следственные действия. Заморочив головы охранникам, мы забрали фонарь и потопали по периметру…

Здание занимало центральную часть поместья, с востока к нему примыкали небольшие хозяйственные постройки, завуалированные хвощом. Обилие зелени, переплетение дорожек, аллей, несколько беседок. Ландшафтный дизайн нас мало беспокоил. Мы двигались вдоль периметра, делая заходы в глубину территории. Воздух насыщал цветочный запах, пели цикады. Звезды подглядывали из-за крон деревьев. Периметр оснастили по последнему слову, вряд ли он представлял интерес. Даже выключив сигнализацию, перемахнуть через эти устрашающие пики…

Строения за домом были заброшенными. Скрипучие двери, запах затхлости. Но электричество работало. В одном когда-то была пивоварня (судя по кислым ароматам), в другом – холодильные установки. Мы бродили мимо каких-то причудливых агрегатов, ржавых холодильников, пустых железных шкафов. Выбрались на свежий воздух, отправились по дорожке на южную границу. Вновь перебирались от одной секции ограды к другой, делая «контрольные» остановки, замирали, вслушивались в тишину. Переместились на восточную сторону, прошли мимо запертой калитки, за которой просматривался спуск, ограниченный каменными перилами – вероятно, к морю…

От обилия запахов кружилась голова. На углу периметра мы набрели на полураспавшееся строение, заросшее тропическим бурьяном. Оно не портило вид – с участка практически не просматривалось. Неприятности начались, когда я свернул с тропы, тянущейся вдоль ограды, и отправился к строению, давя по дороге какие-то лопухи. Здание напоминало бойлерную, утонувшую в грунте. На крыше колосились сорняки. Вход – проржавевшая железная дверь – располагался в яме, куда вели подозрительные на вид ступени. Я поколебался, но решил сойти вниз.

– Не надо туда спускаться, – произнес с протяжным акцентом скрипучий голос.

Я резко повернулся, вскинув фонарь. Ахнула Варвара. Послышалось шуршание, раздвинулись кусты, вылупилась нескладная фигура садовника Тыниса (не понимающего русский язык). Он стоял, опустив руки, угрюмо нас разглядывал.

– Вы следите за нами? – сглотнув, поинтересовался я. Предательская сушь в горле – как после пьянки.

– Нет, – последовал спустя минуту ответ. – Я здесь работаю.

– Спроси у него, – шепнула Варвара, – правда ли, что эстонские коровы сразу дают кефир?

– Не поздновато ли для работы?

Садовник не предпринимал враждебных действий. Роль полуночного статиста его устраивала. Откуда он взялся? Ходил за нами?

– Мы тоже работаем, – пробормотал я. – Не возражаете, если мы продолжим?

– Не ходите туда, – скрипло отозвался Тынис, покосившись на яму со ступенями.

– Почему?

– Там нет ничего. В этом здании много лет назад была котельная, потом ее перенесли под дом.

Он хмуро посмотрел на меня, на вибрирующую тень Варвары, удалился, раздвинув ветки. Несколько минут мы стояли неподвижно.

– Жуть, – прошептала Варвара. – Я чуть в штаны не наложила.

– Постой здесь, – шепнул я. – Сейчас вернусь.

Ступень с протяжным воем ушла куда-то вглубь, я потерял равновесие, прыгнул на соседнюю, но и та была не лучше. Группируясь, я завалился куда-то вбок, ударился головой о железную дверь, но сохранил ноги – более важные, чем голова, части тела…

– Ты прямо как колокол… – бормотала Варвара, помогая мне подняться. Ей удалось спуститься аккуратно. – А садовник, между прочим, предупреждал. Кстати, обрати внимание на мою мысль. Полковник Конферо рассыпался в уверениях, что его люди обшарили все, что можно. Однако здесь они не были. Ты первый, кто сюда спускается за много лет.

Отряхнувшись, я отворил дверь, протиснулся внутрь. В этой долбаной котельной ничего не было! Обветшавшие кирпичные стены, с которых давно осыпалась штукатурка, заросший плесенью потолок, котлы, трубы, какие-то ржавые агрегаты. Несколько минут я бродил по грязи, не зная, чего ищу. Подземный ход, по которому Гуго Эндерс убыл в другую жизнь, оставив в замешательстве своих домашних? Полный бред. Откуда в старой котельной подземный ход?

Размышляя о том, что придется покупать новые брюки, я выбрался из котельной. Варвара стояла над лестницей, болезненно реагируя на каждый звук.

– Упырь не возвращался?

– Нет… Но знаешь, Андрюша, здесь и без него неуютно. Давай-ка пробежимся по северной стене – и баиньки…

Дальше мы попали в сущие джунгли, которых не касалась рука садовника. Сквозь решетчатую ограду мерцал огонек. Северные соседи еще не ложились. Мы продирались через дебри. Я остановился передохнуть. Выудил сигарету из пачки, прикурил. Царила темнота. От фонаря пользы не было. Я выключил свет, пусть глаза передохнут.

– Вставай, Варвара, антракт, – объявил я. Вдохнул глубоко, расслабился.

Я отключился на минуту от суеты. Очнулся, когда теплая ладошка ласково провела по моей щеке. Скользнула ниже, к шее, пальчики защекотали кожу. Я, честно говоря, не понял. Застыл, пытаясь сообразить, не чудится ли. Я слышал, что бывают тактильные галлюцинации, и вовсе не обязательно перед этим потреблять алкоголь или наркотики. Достаточно хорошо устать. Но мне не чудилось. В дело вступила вторая теплая ладошка, провела по второй щеке. Приятная процедура, надо признаться…

– Спасибо, Варвара, – пробормотал я. – Не самое подходящее время и место, но я рад, что ты меня не забываешь.

Варвара молчала. Я тоже замолчал. Если женщина молчит, лучше ее не перебивать. Она взъерошила мне волосы, пощекотала за ушами, погладила шею. Забралась под рубашку, сделала несколько приятных движений..

– Уговорила, – проворчал я. – Прекращаем бессмысленные хождения и идем в кроватку…

– Что ты там бормочешь? – раздраженно спросила Варвара где-то в стороне.

Я дернулся, словно меня обвила змея. Руки пропали. Я резко обернулся.

Похолодало в организме. Чернота сплошная, какие-то ветки, корни путались под ногами. Зачем я выключил фонарь? Я судорожно схватился за него, стал нашаривать рычажок. Яркий свет прорезал запутанную листву. Ниточка тропы под ногами, фрагмент решетки где-то поодаль, повсюду листья, листья… Нет никого. Померещилось.

– Ну, где ты тут?… – кряхтела Варвара, раздвигая ветки. Я вскинул фонарь. Она зажмурилась, отвернула голову.

– Раевский, ты спятил. Прекрати, идиот! Если я ослепну, ты будешь моим поводырем до конца своих жалких дней… ну-ка, постой, – она отобрала у меня фонарь, направила мне в лицо. Настал мой черед зажмуриться. – Бледненький ты какой-то, Раевский. Случилось чего?

– Нормально всё, – прохрипел я. – Пошли отсюда.

– Странный ты…

Не страннее некоторых. Я словно врос в землю. Она недоуменно хмыкнула, подняла руку, коснулась моей щеки. Другая рука, холодная, шершавая…

– Может, все-таки, объяснишь? Сон приснился? Помнишь, ты рассказывал, как спал на посту у боевого знамени? Шапку надвинешь на лоб, упрешься в стену и давишь, пока дверь в штаб не хлопнет…

Я не стал ей ничего рассказывать, решительно шагнул на тропу. Мы выбрались из зарослей и вскоре вышли на открытое пространство. Еще одно подсобное строение, дверь забита, окон нет, а снести этот хлам у Гуго Эндерса руки не дошли. Решетчатая ограда оборвалась, впритык к ограде возвышалась высокая каменная стена – метра три до гребня. Возможно, раньше в ограде имелся проход, потом его заделали кирпичом.