Вирикониум - Майкл Харрисон

А среди папоротника-орляка и жесткой травы, прямо через устье долины, протянулась узкая тропка. В полусотне ярдов от дороги вереск пропадал, и начиналась бурая трясина, затянутая переливчатыми пленками фиолетового и маслянисто-желтого цвета. Среди них поднимались странной формы деревья. Река петляла между ними, ленивая и широкая, по берегам торчали густые заросли ярко-охристого тростника. Северный ветер нес горький металлический запах.

Квасцовая Топь, — пробормотал Гриф, указывая на тростник. — Даже зимой тут цвета совершенно дикие. А летом вообще можно свихнуться. Птички тут тоже довольно занятные… впрочем, и другие летучие твари тоже.

— Кое-кому это место может показаться прекрасным, — отозвался Кромис. Прежде всего он имел в виду себя.

Теомерис Глин чихнул и сморщил свой клювообразный нос.

— Вонь какая, — проговорил он. — Надеюсь, мне не придется туда идти. Я старый человек и заслуживаю лучшего.

Гриф ухмыльнулся.

— Мы еще только на подъезде, сивая борода. Погоди, вот заберемся поглубже в заросли…

В долине, где пропадал папоротник, виднелись сточные канавы — их прорыли, чтобы стада из Нижнего Лидейла не забредали в топь. Канавы были глубокими, с отвесными стенками, до краев полны стоячей воды, затянутой разноцветной пенистой пленкой. Всадники переехали на другой берег по деревянному мосту со шлюзами. Копыта лошадей выбивали гулкую неровную дробь. Над головами всадников парил ягнятник Целлара — черная мошка в блекло-голубой зенице безоблачного неба.

Извилистая тропка бежала в прибрежных зарослях, между железистыми трясинами цвета умбры, белесыми плывунами окисей алюминия и магния, между выгребными ямами, голубыми от купороса и розовато-лиловыми от перманганата, питающими медленные, холодные потоки, окаймленные серебряным тростником и высоким черным лисохвостом. Кривые стволы деревьев покрывала гладкая кора, желтовато-охристая или полыхающая оранжевым. Сквозь их плотную листву тусклыми разноцветными пятнами пробивался свет. У корней, подобно инопланетным грибам, росли огромные друзы многогранных прозрачных кристаллов. Угольно-серые лягушки провожали изумрудными глазами всадников, гуськом пробирающихся между крошечными водоемами, и квакали — правда, этот звук больше напоминал карканье ворон. Под сальной поверхностью воды медленно, изящно изгибаясь, скользили неизвестные рептилии. Стрекозы, чьи слюдяные крылья в размахе достигали фута, а то и больше, с жужжанием кружили над осокой. Их длинные верткие тела блестели яркой зеленью и ультрамарином. Они на лету хватали добычу — скулящих, почти невидимых глазу комаров, суетливых мотыльков, голубых, как апрельское небо, и вишнево-красных — и со звучным хрустом пожирали.

И над всем висело тяжелое, гнетущее зловоние разлагающегося металла. Через час Кромису начало казаться, что язык и небо покрывает горький едкий налет. Говорить стало трудно. Лошадь брела, спотыкаясь и скользя, Кромис изумленно смотрел по сторонам, и строчки проносились у него в голове, подобно стремительным драгоценным стрекозам над темными потоками умирающего времени.

Гриф безжалостно подгонял своих людей. Он хотел пересечь болото за три дня, но лошади не разделяли его стремления. Возможно, их пугали лазурные потоки и розовое небо, похожее на хрупкую живую ткань. Некоторые вообще отказывались двигаться с места, упирались всеми четырьмя ногами, дрожали, и их приходилось вести в поводу. Выкатив побелевшие глаза, они смотрели на своих хозяев, которые спешивались и отчаянно бранились, до отворотов сапог проваливаясь в грязь, выпускающую огромные пузыри едкого газа.

Когда около полудня отряд ненадолго вышел из чащи, Кромис заметил, что небо затянуло быстрыми, изорванными ветром серыми облаками. И что, несмотря на буйство красок, на Квасцовой Топи холодно.

На третий день, к вечеру, отряд достиг мелкого озерца под названием Стоячий Кобальт в северной оконечности болот. На плывунах люди Грифа потеряли двух человек и лошадь. Еще один их соратник умер в мучениях, напившись из водоема — казалось бы, чистого. Конечности у бедняги раздулись и стали серебристо-серыми. Остальные устали и были по уши в грязи, но довольны: им удавалось держать темп.

Они разбили лагерь на вполне сухой поляне, ближайшей к озерцу, которое окружал ореол заболоченной почвы. Вдалеке лежали, принимая грязевые ванны, молодые олени с ярко-желтыми полосками на боках, а на плавучих островках из спутанной растительности, распушив перья цвета электрик, токовали водяные птицы. Солнце клонилось к закату, и мир застыл, но в его траурном сиянии гладь Стоячего Кобальта словно ожила. По ней протянулись извилистые ленты в милю длиной, одни красные, как кошениль, другие густо-синие.

Кромис проснулся незадолго до рассвета и понял, что окоченел. Тусклое тревожное сияние неуловимо переменчивого цвета заливало озерцо и его окрестности. Причиной тому был довольно странный состав воды, которая испускала слабый свет. Теней не было. По краям поляны смутно темнели деревья, насквозь пропитанные влагой.

Обнаружив, что уже не сможет уснуть, Кромис подвинулся ближе к умирающим головешкам костра. Он лежал, завернувшись в плащ и одеяло, но никак не мог успокоиться. Сплетя пальцы под затылком, он смотрел на тусклые Звезды-имена.

Вокруг серыми валунами горбились силуэты спящих людей. Позади вяло топтались лошади. Ночная стрекоза с огромными глазами, похожими на обсидиановые глобусы, с жужжанием пронеслась над заводью и схватила добычу. Очарованный, Кромис некоторое время наблюдал за ней. Он слышал хриплое дыхание Теомериса Глина и глухой плеск воды, сочащейся сквозь заросли тростника. Гриф выставил дозорных, и те медленно и сонно бродили по краю поляны, время от времени пропадая из поля зрения Кромиса. Они грели дыханием сложенные чашечкой руки, их сапоги с мягким чавканьем погружались во влажную почву.

Кромис закрыл глаза и мрачно спросил себя, выберутся ли они за пределы болота к завтрашнему вечеру. Потом стал обдумывать различные стратегии, которые могут оказаться полезными, когда придется столкнуться с воинством Мойдарт. Он думал о Метвет Ниан, какой видел ее в последний раз, в комнате с пятью ложными окнами с видом на места, каких не найти нигде в королевстве.

Он как раз вспоминал прекрасные, твердо сжатые губы королевы, когда позади кто-то вздохнул.

Что бы ни нарушило тишину, оно находилось неблизко, да и сам звук не разбудил бы спящего человека, но в нем слышалось какое-то напряжение, даже настойчивость.

Переждав миг первого испуга и стараясь не шуметь, тегиус-Кромис нащупал рукоятку безымянного меча. Потом осторожно перекатился на живот. Сейчас следовало совершать как можно меньше движений, а дышать тихо и только ртом. Этот маневр позволил понять, что происходит в той части поляны, которая до сих пор оставалась вне поля его зрения.

По-прежнему неподвижный, как камень, Кромис пристально вглядывался в темноту. Разглядеть удалось немного — лишь смутные очертания переплетенных стволов деревьев. В одном месте было чуть темнее: там начиналась просека. Но ничего угрожающего. Лошади казались плоскими фигурками, вырезанными из тьмы, и мерно выдыхали белый туман. То одна, то другая настороженно поводила ушами.

Потом Кромис сообразил, что часовых не видно и не слышно.

Он осторожно выпутался из одеял и на несколько дюймов вытащил меч из ножен. Какое-то смутное чувство побудило его низко пригнуться, пересекая поляну, и несколько раз свернуть, словно за ним следили стрелки или воины, вооруженные энергоклинками. Кромис кожей чувствовал угрозу, хотя не заметил никаких признаков опасности… пока не наткнулся на труп часового.

Тело лежало между двумя деревьями в неловкой позе — скрюченное, уже успевшее немного погрузиться во влажную почву. При более внимательном осмотре Кромис обнаружил, что человек даже не успел вытащить оружие. Он не заметил следов крови, руки и ноги были целы.

Опустившись на колени, тегиус-Кромис обхватил ладонью холодный, щетинистый подбородок, чувствуя, как по коже бегут мурашки, и повернул голову мертвеца, чтобы проверить, не сломана ли шея. Нет, шея цела. Может быть, ему проломили череп? Кромис неохотно запустил пальцы в волосы часового… Дыхание с шипением вырвалось сквозь стиснутые зубы, и он подскочил, точно на пружинах.

Верхняя часть черепа ровно срезана на дюйм выше ушей.

Кромис вытер пальцы пучком губчатой травы и сглотнул желчь. Гнев и ужас били через край, по спине пробегала дрожь. Вокруг царила тишина, лишь вдалеке сонно жужжала стрекоза. Земля вокруг трупа была изрыта и истоптана. Цепочка крупных бесформенных вмятин тянулась прочь с поляны, уводя куда-то на юг. Что могло их оставить?

Он не знал. Он просто пошел по следу.