Памятное лето Сережки Зотова - Владимир Пистоленко

Однажды она стала рассказывать о том, как прогневался бог на людей и послал всемирный потоп. Всю землю залило водой, погибли тогда и люди и тварь животная. Остался в живых только праведный Ной со своим семейством, он спасся на корабле под названием «ковчег». Остались на развод и разные животные — бог приказал Ною взять с собой в ковчег всякой твари.

— И слонов? И льва?

— Сказано тебе, всех.

— Интересно, какой же у него корабль был? — недоверчиво спросил Сергей.

— Должно быть, самый подходящий для такого дела.

— И долго они плавали? — не унимался Сергей, хотя видел, что Манефе Семеновне не очень нравились эти его вопросы.

Оказалось, потоп длился сорок дней и ночей. Затем больше года вода входила в свои берега. Долго жил Ной со своими зверями на корабле…

— А чем они питались? — снова полюбопытствовал Сергей.

— Запасы сделали, — ответила Манефа Семеновна, — не голодными же сидели.

— Так это сколько же всего надо было?

— Сколько надо, столько и взяли, — начинала сердиться Манефа Семеновна.

— Тогда и кораблей таких не строили… Я читал, что совсем еще недавно на парусниках плавали. Они деревянные и не очень большие.

— «Читал, читал»! Если в писании написано, значит, строили… Господь их вразумил. И насчет пищи тоже. Так-то, может, и вправду много надо, чтоб прокормить, а если будет воля божья, то и малой крошки надолго хватит. Вон в Евангелии описано, как однажды Христос пятью маленькими хлебцами пять тысяч человек насытил. Вот как оно бывает.

— Пятью хлебами? — недоверчиво спросил Сергей. — Может, они и не ели вовсе.

— Ели. Так говорится в Евангелии. Значит, правда. Все наелись, да еще много осталось.

Сергей помолчал.

— А змею тоже бог велел взять? Она же вредная. И волк тоже. И клопы. Крокодил, например… Зачем они нужны?

— Богу виднее. И ты, Сереженька, язык не распускай. Я тебе сколько раз говорила. Нехорошо! Молился бы лучше.

Теперь Манефа Семеновна почти не напоминала Сергею о молении — в положенное время он сам проходил в передний угол и начинал шептать молитвы, давно выученные им наизусть с голоса Манефы Семеновны. Эти молитвы ему не нравились, потому что он не все понимал, о чем в них говорится. Старательно проговорив их, Сергей начинал шептать слова молитвы, придуманной им самим. Она была очень короткой и состояла всего из трех слов: «Господи, спаси папу!» Иногда она чуть изменялась и выглядела так: «Господи, верни папу!» Сергею казалось, что чем больше он будет повторять эти слова, тем вероятнее, что они дойдут по назначению, и он повторял их сотни раз подряд. Иногда он шел по улице и раз за разом шептал свою молитву. И верил, верил Сергей, что этим спасет отца.

ОПЯТЬ ТАНЯ

Во время большой перемены к Сергею подошла невысокая подвижная девочка и бойко спросила:

— Ты Зотов?

— Зотов.

— Сережка. Да?

— Да.

— А я Таня. Ломова. Не узнал?

— Нет, узнал…

Сергей и вправду узнал Таню, как только глянул на нее, сразу же и узнал. Только та, прежняя Таня, была не совсем похожа на эту. Сергею запомнилась худенькая девочка в трусиках, босиком и с большим мячом в руках. А эта была гораздо выше, одета в темно-синее, до колен, платье, за спиной две золотистых косы и в каждой небольшой черный бант. Но лицо нисколько не изменилось. Ни чуточки!

Домой они пошли вместе. Таня расспросила Сергея про Николая Михайловича, затем рассказала о своем отце. Он летал на истребителе и все время был в боях. Сбил около десяти фашистских самолетов. И его подбили. Теперь он лежит в госпитале. В самой Москве. А они с мамой эвакуировались в Потоцкое, к бабушке Фросе. Что сталось с их городом — неизвестно. Может, уже немцы захватили, а может, весь разрушен. Когда они с мамой уезжали, город все время бомбили и фронт был совсем рядом, даже слышно, как стреляли из орудий. Теперь они с мамой будут жить у бабушки Фроси все время, пока наши фашистов не прогонят. Мама уже в колхоз на работу поступила.

— А цветы у вас есть? — вдруг схватила Таня Сергея за руку. Глаза ее засияли, а лицо осветилось радостью.

— Какие цветы? — не сразу сообразил Сергей.

— Ну, всякие, на огороде. Есть?

— Нет, — помолчав, ответил Сергей. — У нас в этом году картошка росла, капуста и огурцы тоже. — Он незаметно вздохнул.

На другой день перед школой Таня зашла за Сергеем, хотя это и было ей не по пути.

— Папа письмо прислал, — радостно сообщила она. — Сам написал, мы с мамой хорошо знаем его руку. Одним словом, поправляется. У него были сильные ожоги. И руки все перебинтованы.

Манефа Семеновна приняла Таню не очень приветливо, но девочка была так возбуждена, что не заметила этого. Сергей собирал в портфель книжки, а она все говорила и говорила. Вдруг она увидела в переднем углу икону и лампадку перед ней.

— Сережка, это что у вас?

— Икона, — коротко ответил Сергей и смутился.

— Да? — удивилась Таня. — Вы разве богу молитесь?

— Все хорошие люди богу молятся, — недовольно отрезала Манефа Семеновна.

— И ничего подобного, — смело возразила девочка. — Темные молятся, отсталые. А культурные никогда. Правда? — обратилась она к приятелю, видимо ожидая с его стороны поддержки.

Но Сергей ответить не успел. К Тане вплотную подошла Манефа Семеновна и, грозя пальцем, гневно сказала:

— Такие слова грех говорить! И господь за них накажет! Потому и горе терпим: человек еще от горшка два вершка, а уже богохульствует. С такими речами ты к нам и не ходи лучше. И тебе, девчонке, не пристало к мальчишкам бегать. Бесстыдница! Совсем совесть потеряли.

Таня стояла и растерянно смотрела на Манефу Семеновну… Ведь она ничего плохого не сказала. А что пришла к Сергею, то что же здесь бесстыдного? Ей мама разрешила, и бабушка Фрося тоже. И дома, в городе, у нее были знакомые мальчишки, играли вместе; они к ней ходили, и она к ним. Ну и что же здесь такого? И все дети так поступают. Просто Манефа Семеновна злая, противная…

— А никакого греха и нет, — вдруг опять осмелев, решительно заявила Таня. — Все это выдумки.

Манефа Семеновна даже вздрогнула. Она беззвучно шевельнула губами и, схватив девочку за руку, потащила ее к двери.

— И не приходи к нам больше, — сказала она, открывая перед изумленной девочкой дверь.

Сергей чувствовал, что щеки его пылают. Он понимал, что должен что-то сделать, что просто стоять и молчать ему сейчас нельзя, что это стыдно, но не знал, на что решиться.

— Баб Манефа! — крикнул он и бросился вперед, но Манефа Семеновна, оставив на крылечке Таню, уже спешила к нему.

— Тебе чего? — захлопнув за собой дверь и остановившись у порога, спросила Манефа Семеновна.

Она смотрела прямо на Сергея, глаза у нее были злые-презлые, а лицо покрыто красными и белыми пятнами. Сергей никогда еще не видел такой Манефу Семеновну и даже отступил перед ней назад.

— Чтобы ее духу у нас больше не было. А твоего у них. И без того одна напасть за другой… Говорю перед богом, — Манефа Семеновна глянула на икону и перекрестилась, — узнаю, что ты ослушался, — уеду. В тот же час уеду. Оставайся один. И отцу отпишу, что ты неслух. Вот дождаться бы только от него письма. Сразу же и отпишу.

Таня все же не ушла.

Когда Сергей вышел из калитки, она, присев на корточки, гладила Шарика, охотно подставлявшего под ее ладонь голову и от удовольствия жмурившего глаза.

— Шаринька, видно, узнал меня, — довольно улыбаясь и словно забыв о том неприятном, что сейчас только произошло, сказала Таня. — Но он какой-то грустный стал, а раньше был веселенький. Пойдем?

Сергей кивнул головой.

— Я к тебе больше не приду. Никогда, никогда! Она злая и противная, твоя бабушка Манефа. Она тебя обижает? — вдруг спросила Таня.

— Нет. — Сергей даже смутился. — Это она сегодня такая. А за что ей меня обижать?

— Не знаю, — пожала плечами Таня. — Я бы ни за что не стала ее слушать. Баба-яга — костяная нога. — И опять неожиданно спросила: — Ты тоже богу молишься?

Таня смотрела насмешливо, и было ясно, что этот вопрос она задала просто так, ради шутки, будучи сама твердо уверена в обратном.

— Тоже придумала, — отшутился Сергей и, чтоб замять неприятный для него разговор, поведал о строгом запрете Манефы Семеновны.

— Вот какая змея! — возмутилась Таня. — А ты говоришь — не обижает. Ну, скажи, разве она правильно поступает? Или, может, мы какие-нибудь вредные люди, потому тебе и нельзя ходить к нам? Плюнь на такие ее слова. Она из ума выжила от старости. У нас бабушка Фрося тоже старая, только она совсем другая.

— Да, плюнь!.. Возьмет и напишет папе.

Таня не стала возражать. Какая девчонка или мальчишка согласятся, чтобы папе на фронт написали о них плохое?!

Так Таня и Сергей перестали ходить друг к другу. Зато частенько, когда наступало время идти в школу, Таня выходила за ворота и поджидала Сергея. Если в одно время заканчивались уроки или занятия в пионерских отрядах, то из школы они возвращались вместе, хотя об этом никогда не договаривались.