Три зимовки во льдах Арктики - К.С. Бадигин

На другой день с рассветом корабли снова начали пробиваться на юг. Перемычки старого льда «Садко» и «Малыгин» пробивали совместно, работая параллельно в два русла. «Седов» шел в кильватере. Русло беспрерывно зажимало льдом. Кругом на небе сверкали белые отблески, означавшие, что вокруг нас повсюду сплошные ледяные поля.

В 15 часов 50 минут подошли к большой торосистой гряде старого льда, преградившей путь. «Садко» и «Малыгин» снова бросились в совместную атаку на лед. Медленно, метр за метром отвоевывали они путь для «Седова», державшегося в кильватере. Наконец к 18 часам удалось добить перемычку и выйти на большую полынью. Но края прорубленного русла тотчас же сошлись обратно, и «Седов», не успевший проскочить через перемычку, был зажат в ней.

Пришлось развернуться и всю работу начать сначала. Только к полуночи «Садко» и «Малыгину» удалось добраться до «Седова». Возле него остановились: вперед мы не могли продвинуться ни на метр, назад разгона не было, справа и слева высились гигантские груды торосов. «Малыгина» поджало почти к самому борту «Садко». Корабли находились друг от друга на расстоянии 6-8 метров.

22 октября в 24 часа мы находились на 75°26' северной широты и 133°22' восточной долготы, то есть в 37 милях от южной оконечности острова Бельковского, где была чистая вода.

Только к утру 23 октября русло стало понемногу расширяться, - лед незначительно разводило. Вскоре «Седов» вырвался из перемычки, а затем задним ходом выбрались из нее «Садко» и «Малыгин».

Сжатия учащались. Молодой лед сдавливало и наслаивало. На востоке, юго-востоке и юге виднелся мощный торосистый лед. Дальнейшие попытки пробиваться на юг были бесцельны. Поэтому с наступлением темноты - в 15 часов 35 минут - корабли остановились в дрейфующих льдах.

Корабли попали в ледовый дрейф, в трудностях которого мы прекрасно отдавали себе отчет: много кораблей уходило по этому угрюмому ледовому пути от берегов Сибири в приполюсные районы, но лишь один «Фрам» благополучно прошел его. От «Жаннеты» Де Лонга уцелело лишь несколько малозначительных предметов, найденных впоследствии у берегов Гренландии. «Св. Анна» погибла без следа. «Челюскин» пошел ко дну, не успев выйти из Чукотского моря.

Этот список можно было бы продолжить, перелистав историю мореплавания в Арктике. Но и такого перечня достаточно, чтобы понять всю серьезность нашего положения, тем более, что корабли были перегружены людьми: 217 человек становились вынужденными участниками беспримерной в истории дрейфующей полярной зимовки.

Утром я записал в своем дневнике:

«Итак, зимовка. Долгая и трудная зимовка. Бесспорно, льды не оставят нас на месте и унесут корабли из этого мелководного моря на океанские глубины. А там... Что будет там с нами? Честно говоря, об этом страшновато думать. Но вот живут же четверо наших товарищей на Дрейфующей льдине! Пока мы тут спорим и раздумываем, они преспокойно плывут на своей льдине от Северного полюса к берегам Европы. Мы ежедневно слушаем по радио их сводки, их телеграммы, проникнутые духом бодрости и уверенности. Так неужели же мы, 217 советских людей, располагающих не какой-нибудь шаткой льдиной, которая в любую минуту может лопнуть, а тремя первоклассными кораблями с радиостанциями, запасами продовольствия и снаряжения, окажемся слабее духом, чем четыре наших товарища? И разве родина забудет и оставит нас?

«Сталин не бросит человека», - эти простые и теплые слова Водопьянова вновь и вновь приходят на ум...»

Я вышел на обледенелую, занесенную снегом палубу «Садко». Бескрайные просторы льдов смутно озаряло розоватое зарево, заменившее нам день, - солнце не показывалось больше на нашем горизонте.

Как не похоже было это мутное, зеленовато-розовое небо на тот кристально прозрачный голубой купол, под которым мы прощались с родными в Архангельске три месяца назад, и как не похоже было все, что предстояло нам перенести, на те планы, которые мы строили тогда на набережной!..

Я пошел в каюту, полистал какую-то книгу, переложил с места на место тетради, потом начал перечитывать телеграммы, полученные от жены.

Только накануне я сообщил ей, что мы пробиваемся во Владивосток и надеемся обойтись без зимовки, а теперь сел за новую телеграмму.

«Пришлось зазимовать в дрейфующем льду. Возвращусь не раньше весны. Будь твердой. Думаю, все обойдется хорошо».

Предстояло выполнить самую срочную и неотложную работу - поставить корабли на зимовку, перевести машины на консервацию, разместить людей по кораблям, подсчитать и распределить запасы продуктов и теплой одежды, как-то организовать жизнь и быт людей на этой первой в мире дрейфующей зимовке с таким большим населением.

В телеграмме начальника Главсевморпути от 30 октября говорилось, что в связи с создавшейся тяжелой, обстановкой судам надо переходить на зимовочное положение. Далее указывалось, что весной к нам будут направлены самолеты.

Когда мы получили эту телеграмму, зимовка в дрейфующих льдах фактически уже началась. С 23 октября корабли не продвинулись своим ходом ни на один метр. Зато льды быстро увлекали нас за собой на север. В 16 часов дня 23 октября мы находились на 75°2' северной широты, и 132° 15' восточной долготы, на 200 миль южнее того места, где за 44 года до этого остановился Нансен на своем «Фраме», чтобы начать дрейф к полюсу. Но льды сразу же потащили корабли на север с огромной скоростью, и были все основания рассчитывать, что мы окажемся выше «Фрама». За первые же трое суток дрейфа нас унесло к северу на 17 миль, а 30 октября, в день получения телеграммы, мы находились уже на 76°10' северной широты и 131 °10' восточной долготы.

Надо было спешить с организацией зимовки, если мы не хотели оказаться застигнутыми врасплох. В первую очередь следовало подготовить корабли и людей к борьбе со льдами.

Опыт прежних полярных экспедиций показывал, что многое зависит от того, где и как будет поставлен корабль на зимовку во льдах. Опаснее всего попасть на линию сжатия, в разводье, края которого периодически сходятся и расходятся, словно мехи гармони. «Жаннета» Де Лонга была раздавлена именно в такой ледовой обстановке. «Челюскин» погиб потому, что попал в глубокую трещину, из которой не было выхода.

Поэтому капитанам нужно было, прежде всего, подумать об убежищах для своих кораблей. Предусмотрительнее всех поступил капитан «Садко» Хромцов. Он выбрал среди старого ледяного поля естественную лагуну, окруженную высокой и мощной грядой торосов. «Садко» пробил перемычку и спрятался в этой лагуне, затянутой молодым льдом. Впоследствии выяснилось, что этот выбор был наилучшим: за всю зиму «Садко» ни разу не был потревожен сколько-нибудь существенным сжатием.

Корабли стали на зимовку

«Малыгин» остановился у края старой толстой льдины, так что уже через несколько дней сжатие наслоило у его борта гигантский ледяной вал вровень с палубой. Хорошо, что к этому времени механики «Малыгина» еще не разобрали машину, - пароход поднял пары, убрался подальше от этого опасного места и остановился в более надежном льду.

Хуже всех расположился на зимовку «Седов». Он был поставлен среди двух полей, которые, впоследствии причинили много неприятностей кораблю: за зиму он испытал свыше 20 сжатий, одно из которых нанесло непоправимые повреждения его рулю. Этот печальный опыт следует учесть арктическим мореплавателям.

Когда корабли остановились на зимовку, среди дрейфующих льдов образовался целый город. Рядом с трехэтажными пароходами выросли ледовые домики, палатки гидрологов и магнитологов. На снегу чернели контрольные рейки для измерения толщины ледяного покрова. Быстро были протоптаны тропы, соединяющие корабли. По этим тропам шло беспрерывное движение.

Надо было перераспределить людей по кораблям, учесть и разделить запасы продовольствия и снаряжения.

На «Седове» находилось 100 человек. Чтобы его разгрузить, зимовщиков, снятых с полярных станций, перевели на «Малыгин». Научные работники переселились на «Садко». На «Седове» остались студенты. Было решено, что там организуется «дрейфующий филиал Гидрографического института».

Подсчет запасов продовольствия и снаряжения дал весьма неутешительные результаты: «Седов» располагал недостаточным запасом продовольствия и почти не имел теплой одежды и обуви. Пришлось делить запасы «Садко» и «Малыгина».

Очень мало оставалось угля и керосина. Выяснилось, что на каждую керосиновую лампу, после того как будут спущены пары, удастся уделить не более 200 граммов керосина в день. Это значило, что три четверти суток придется жить впотьмах.

Пока что в топках кораблей еще теплились огонь. Было решено не тушить их до 7 ноября, - хотелось отпраздновать двадцатилетие Октября в тепле и при свете электричества. Да к тому же раньше этого срока невозможно было закончить консервацию машин, отепление жилых помещений и установку камельков.