Инквизитор Светлого Мира - Андрей Плеханов

– Ту самую девушку. Твою девушку. Лурдес. Лурдес…

Лурдес. Я напряг все свои извилины, но так и не мог вспомнить, кому принадлежит это имя. Ага, Лурдес, значит. Моя девушка по имени Лурдес. Значит, весь этот сыр-бор из-за нее. А я даже не могу ее вспомнить.

– Я не помню ее, Цзян, - честно сказал я.

– Ты вспомнишь ее, Ш… Шустряк. - Она снова запнулась, выговаривая мою кличку. - Ты вспомнишь ее, Шустряк, и все встанет на свои места. Ты вспомнишь, что любишь ее, а не меня.

– Почему ты называешь меня Шустряком? - воскликнул я с негодованием: дурацкое прозвище все больше раздражало меня. - Ты же знаешь мое настоящее имя! Знаешь?!

– Знаю.

– Как меня зовут?

– Не скажу.

– Я хочу знать свое имя! - Я вскочил на ноги, схватил девушку за плечи и встряхнул так, что голова ее мотнулась. - Я имею право знать его!

– Ты сам должен вспомнить его. Вспомнить свое имя и все остальное, что было в твоей жизни. Если я произнесу твое имя сейчас, оно останется для тебя ничего не значащим словом. Ты сам вспомнишь все.

– Когда?! - Я сжал пальцы так, что она сморщилась от боли.

– Не знаю! Отпусти меня, синяков наставишь! - Она высвободилась, пошла в угол сарая, потирая плечо. - Я буду спать. - Она улеглась на свой тюфяк, набитый сеном, повернулась лицом к стене, обняла обеими руками подушку как лучшего, безотказного друга и затихла. Только ноги ее двигались едва заметно.

Интересно, она снова представляла себе, что обнимает меня? Почему-то я почти не сомневался в этом. Дико было все это - девчонка лежит на полу, и стискивает свою подушку, набитую сеном, и трет ногами друг о дружку, и мучается оттого, что в сарае слишком светло, и она не может погладить себя рукой так, как она привыкла это делать. А я живой, настоящий я, стою в пяти шагах от нее и дымлюсь от возбуждения. Смотрю на то, как она заменяет меня настоящего мной воображаемым, знаю, что все это неправильно, и ничего не могу с этим сделать. Просто ничего.

– Не смотри. - Цзян, не оборачиваясь, нашарила за спиной покрывало, натянула его на себя. - Не подглядывай, погаси свет. Я стесняюсь.

– Ты не можешь заснуть просто так? Без меня - того, которого ты сама себе придумываешь?

– Иногда могу. Но сейчас - нет. Погаси лампу, пожалуйста…

– Понятно.

Я взял свой тюфяк и положил его рядом с постелью девушки, аккуратно пристроил рядом подушку, дунул на фитиль, и лампа погасла. Я стянул через голову рубашку, развязал тесемку штанов и снял их. Я лег на бок рядом с Цзян и потянул на себя покрывало.

– Это мое одеяло! - сердито фыркнула она и попыталась завернуться в ткань, как гусеница в кокон.

– Ты жадина, Цзян! - сказал я ей на ухо. - Гадкая жадина! Ты же знаешь - покрывало есть только у тебя. И я всегда уступал его тебе - потому что ты девушка. Но теперь я снял с себя всю одежду, я голый. И без одеяла я замерзну. Я замерзну и простужусь. И буду долго болеть - кашлять, чихать… Может быть, я даже умру. Прямо сейчас…

– Оденься…

– Ни за что. Не оденусь даже за сто связок тырков.

– Ты дурак…

– А ты - гадкая жадина.

– Ты правда голый? Ты врешь, да? - Голос ее пресекся взволнованной хрипотцой.

– Абсолютно голый. Голее не бывает. Можешь проверить.

– Врун. - Ручка Цзян выскользнула из-под одеяла и заскользила по моему бедру. Она по-прежнему лежала ко мне спиной, но попка ее сделала непроизвольное движение и прижалась к моему паху, слегка придавив то, что и так уже едва не лопалось.

– Зачем ты это делаешь?! - Пальцы девушки остановились на моей ягодице, замерли там в нерешительности, но пока не торопились уходить. - Зачем? Ты же знаешь, что я все равно тебе не разрешу.

– Ты думаешь, что я - это он? - Я не только шептал в ее нежное ушко, я облизывал ее ухо и чувствовал, как она вздрагивает от этого всем телом. - Ты думаешь, что я - Шустряк? Этот глупый верзила с зелеными глазами? Нет, солнышко. Я - это я. Я прихожу к тебе каждую ночь. Каждую ночь я прижимаюсь к тебе, едва ты закроешь свои милые, любимые мной глазки. Я всегда живу в твоей постели. Я прячусь в твоей подушке, обнимаю тебя вместе с твоим одеялом. Я вползаю в твои пальчики, когда ты ласкаешь себя. Это делаешь не ты. Это делаю я…

Цзян всхлипнула и убрала с меня руку. Но одновременно с этим взбрыкнула всем телом так, что одеяло вспорхнуло вверх и снова опустилось. Опустилось на нас обоих. Я обнял ее сзади. Провел пальцами по ее тонким предплечьям. Добрался до запястий. Дальше ее кисти прятались в штанах, были зажаты между бедрами, совершавшими непрерывные движения.

– Глупенькая… Почему ты делаешь это в одежде? Штаны нужно снять.

– Я… Я всегда снимаю их… Но сейчас… Она задыхалась.

– Дай-ка я помогу тебе.

– Не надо… Не мешай…

Я встал на колени, наклонился над ней, одной рукой приподнял ее за талию, а другой быстро спустил ее штаны до колен. Она получила свое удовольствие в тот же момент. Выкрикнула «Ой! Ой!» - этакие два словечка, одинаково звучащие на всех языках всех миров. Ягодицы ее, слабо белеющие во мраке, сжались, тело ее выгнулось вперед, а потом назад, а потом снова вперед, да так и застыло.

– Какая ты быстрая девчонка, - с завистью заметил я, окончательно стягивая с нее штаны. - Только начала и уже кончила…

– Обычно не так. - Она вдруг повернулась на спину и открыла глаза. - Это из-за тебя так быстро. Потому что ты пришел.

– Всегда к вашим услугам, госпожа. - Я приложил руку к сердцу и склонил голову. - Готов приходить к вам каждую ночь…

Рука ее заскользила по моей коже и вдруг удивленно наткнулась на некую анатомическую особенность, устремленную вверх.

– А ты… Так ты что, еше не всё?

– С чего бы это всё? - горько произнес я. - Я еще практически ничего. Когда вы начали кончать, сударыня, я еще даже не кончил начинать.

Она поднялась на колени, стащила с себя рубашку и прижалась ко мне, обхватила руками. «О боже! - пронеслось в моей перевозбужденной голове. - Я добился своего!» А она, маленькая негодяйка, провела губами по моей щеке, уткнулась в ухо и шепнула:

– Все равно я тебе не разрешу.

Я рухнул на тюфяк как подкошенный. Вот что могут сделать с человеком шесть гадких слов, произнесенных не к месту.

– Я тебе помогу. - Она легла рядом со мной и решительно обхватила рукой мое уязвленное мужское достоинство. - Правда, я не знаю, как это делается. Но ты мне покажешь, да?

– Мы поможем друг другу. - Пальцы мои скользнули вниз, в ее горячее и совершенно мокрое местечко. - Где ты себя гладишь? Вот здесь, да?

– Немножко глубже… Да…

Я не помню, сколько раз мы помогли друг другу в эту ночь, прежде чем заснули, совершенно потеряв силы. Но, проваливаясь в сон, я четко осознавал, что все это неправильно. Это было издевательством - отдавать себя рукам, если можно было сделать это обычным способом - простым, знакомым и таким приятным.

Я чувствовал себя настоящим извращенцем.

Г лава 5

Я проснулся оттого, что луч солнца пробился сквозь щель в стене сарая и дотронулся до моего носа, щекотно провел по моей коже - словно соломинкой. Я сморщил нос и открыл глаза.

Анютка лежала рядом со мной. Точнее, она почти лежала на мне, обняв меня обеими руками и прижавшись ко мне тонким юным телом. Тихо посапывала носиком. Она спала крепко и видела во сне что-то приятное.

Может быть, ей снился я. Во всяком случае, мне хотелось верить именно в это. Анютка - именно так я называл эту девушку в той моей, настоящей жизни. В действительности ее звали Ань Цзян, но я называл ее на русский манер - Анюткой. Потому что мне так было удобнее. Потому что я был русским. И, как положено русскому, я переиначивал ее китайскую фамилию так, как мне хотелось.

«Мигель», - тихо прошептала она сквозь сон.

Мигель - так звучало мое настоящее имя. Испанское имя. По-русски меня звали Михаил, но, так как в последние годы я жил в Испании, мне пришлось привыкнуть к имени «Мигель». Я был не против. Все равно это было именно мое имя, и оно не имело ничего общего с дурацким прозвищем «Шустряк».

Я вспомнил о себе все. Вспомнил так ясно, словно никогда и не было тупого беспамятства последних недель. Я наслаждался тем, что снова помню себя, лежал и вспоминал все то, что произошло в последний год, все то, что вылилось в цепь событий, приведших меня сюда - в загадочный мир под названием Кларвельт.

Если говорить точнее, я был не просто русским. Я был полукровкой - наполовину русским, наполовину испанцем. Всю свою жизнь я считал себя русским, несмотря на то что носил фамилию Гомес. Я родился и жил в России, но однажды решил переменить место жительства. Я приехал в Барселону, к родственникам своего покойного отца - Хуана Гомеса. Я оставил в России свою русскую маму, потому что она не захотела уезжать. Я научился говорить по-испански. Я даже получил испанское гражданство, несмотря на некоторые трудности, связанные с моим разгильдяйским поведением. Я слишком любил выпить хорошего виски (много хорошего виски!), поваляться в постели с хорошенькими девчонками, а работать предпочитал нелегально, чтобы не платить налоги государству. Мои испанские родственнички - примерные католики - не дали мне погрязнуть в пучине греха. Они уладили мои конфликты с полицией, пристроили меня работать жонглером в очень приличное место - огромный парк аттракционов. Он назывался «Парк Чудес». Существование мое приобрело стабильность и даже некоторую, если можно так выразиться, приличность, чего никогда не наблюдалось во время моей жизни в России.