Огненный поток - Амитав Гош

Он угрюмо смотрел на слуг, приносивших кормежку, и гадал, наведывались ли они когда на Онанские острова. В их лицах он выискивал упомянутые в брошюре признаки: прыщи, лихорадочные пятна, темные круги под часто моргающими глазами, неестественную бледность. Но если что-то и было, то не столь заметно, как на его собственном лице. Видимо, слуги женились рано, и потому им не было нужды прибегать к пороку одиночества.

И даже столь невинное раздумье таило в себе опасность: одна мысль цеплялась за другую, и перед глазами возникали картины ночных забав слуг со своими женами. Волосатая лапа, державшая поднос, вдруг обретала форму женской груди, а обветренные костяшки на руке, подававшей миску с жарким, превращались в темные набухшие соски, и тогда утлегарь в штанах мгновенно подавал признаки жизни, заставляя придвинуться ближе к столу.

В его нынешнем состоянии Захария более всего страшила возможность неожиданной встречи с миссис Бернэм. Потому-то все свое время он проводил на судне и вообще не сходил на берег. Но однажды утром, измаявшись вконец, решил, что заточение только усугубляет его бедственное положение, и заставил себя пойти прогуляться.

Шагая по берегу, он вдруг почувствовал, как исчезла тяжесть в голове. Зуд в паху тоже понемногу утих, но Захарий предусмотрительно не отрывал взгляд от земли. Однако постепенно его уверенность в себе окрепла, и он стал смелее смотреть по сторонам. Как ни странно, многое из того, что еще вчера мигом подняло бы его бизань – выпуклость груди под сари, мелькнувшая лодыжка, – нынче не вызвало ни малейшего шевеления.

Окончательно осмелев, Захарий позволил взгляду бродить где ему вздумается, задерживаясь на соблазнительно пышных облаках и зазывно колышущихся кронах деревьев. Повод для беспокойства не возник, и тогда он осмелился произнести запретные “обет” и “манжет”, потом даже гаркнул “Полетт!”, но и тогда его носовая часть осталась в полном порядке, швартовый конец лежал свернутым в бухту.

Захарий остановился и вдохнул полной грудью, наслаждаясь дарованным избавлением от напасти. Потом он радостно зашагал обратно к судну, где, словно в подтверждение полученной реабилитации, его ожидал гость.

Мистер Дафти принес приглашение на благотворительный бал-маскарад по сбору средств для калькуттской Мореходной миссии; бал устраивали в доме начальника порта и, по традиции, несколько билетов отдавали малоимущим, но достойным молодым морякам.

Захарий горячо поблагодарил старого лоцмана, поняв, что достать билет было совсем непросто.

– Да вот беда, мистер Дафти, у меня нет маскарадного костюма.

Оказалось, лоцман подумал и об этом.

– Не беспокойтесь, мой юный друг. Я приготовил вам костюм, такой же, как себе. В день маскарада приходите ко мне пораньше, мы отобедаем, и я вас снаряжу. Костюм обойдется вам даром, и, обещаю, вы останетесь довольны.

Глава 3

Каждый год в начале зимы, накануне праздника Нага Панчами[20], в акхаре, где тренировался Кесри, устраивали ярмарку. Наряду с обычными ярмарочными увеселениями там сооружали особую арену, на которой состязались борцы, приезжавшие даже из дальних краев.

Ярмарка, длившаяся несколько дней, привлекала огромное число сипаев, джаванов и прочих вояк – тысячи их вместе с уймой голых нага-садху, прикативших со всех уголков индийского субконтинента, стекались к святилищу. Праздник считался особенно благодатным для новобранцев, и потому отбытие Бхима к месту службы отложили до окончания торжества.

В тот год Кесри впервые участвовал в состязаниях, и от него ждали многого. Однако неминуемый отъезд брата и перспектива собственного прозябания в деревне так его подкосили, что он проиграл в первой же схватке, угробив надежды своих наставников. Поражение только усугубило его отчаяние, и на другой день он еле встал с постели. В кои-то веки отец над ним сжалился, разрешив не выходить в поле.

Предстоящий отъезд Бхима стал поводом для семейного застолья на открытом воздухе. Мать выставила закуски, сласти, прохладительный шарбат, и все семейство расположилось на чарпае в тени мангового дерева.

Ближе к полудню угощавшаяся семья вдалеке разглядела повозку, по дороге катившую к ее крытому соломой дому. Вскоре стало ясно, что едут чужаки. Убрали еду, девочек отправили в дом. В сопровождении сыновей хозяин пошел встретить незнакомцев.

Первым из повозки вышел человек впечатляющей и даже устрашающей наружности: грудь колесом, длинные руки, способные обхватить медный поднос тхали, закрученные вверх навощенные усы, лицо цвета спелой пшеницы, лоснящееся от горчичного масла. Все в его внешности и повадках – тугое брюхо, массивные золотые серьги, богато расшитый платок на плечах – говорило о больших запросах и ненасытном аппетите. Он представился Бхиро Сингхом, сказав, что родом из деревни близ Гхазипура, милях в шестидесяти отсюда.

Рам Сингх тотчас насторожился. Жители гхазипурских окрестностей были известны тесной связью с англичанами, многие работали на опийной фабрике. Однако гость не выглядел фабричным рабочим, даже в цивильном платье в нем чувствовалась военная выправка, и вскоре это подтвердилось – он оказался хавильдаром первого батальона 25-го туземного пехотного полка, знаменитого “Пачиси”. Он и трое его сипаев ехали в свою часть, расквартированную в Барракпоре под Калькуттой, но решили заглянуть на праздничную ярмарку. Кроме того, сказал хавильдар, хотелось бы обсудить одно важное дельце.

Выяснилось, что он наслышан о спортивной удали Кесри и надеется склонить его к службе в армии Ост-Индской компании. Узнав, что парень не подлежит вербовке, Бхиро Сингх опешил, но еще больше удивился известию о предстоящей службе Бхима в армии могольского бадшаха.

– Но зачем, Рам Сингх-джи? – сказал он. – Сын ваш юн, и вы, как отец, должны ему растолковать, что Дели уже не тот город, каким был когда-то. Кто желает сделать военную карьеру, тому прямой путь в Калькутту, столицу Ост-Индской компании. Ни одна армия в Индостане не может соперничать с условиями, какие предлагают англичане.

– И какие же?

Вопрос дал основание Бхиро Сингху пуститься в подробный перечень преимуществ от службы в туземном полку: пусть начальное жалованье рядового, шесть рупий в месяц, не выше, чем в других армиях, зато выплачивается полностью и в срок. Кроме того, оно возрастает с повышением в чине: найк[21] получает восемь рупий, хавильдар – десять, джамадар – пятнадцать, субедар – тридцать. Главное, выплаты всегда происходят вовремя – за все годы службы Бхиро Сингху ни разу не задержали его жалованье.

– Скажите мне, Рам Сингх-джи, какая другая армия может похвастать четким расчетом с военнослужащими? Вы не хуже меня знаете, что раджи и навабы умышленно задерживают выплаты, чтобы солдаты не дезертировали. В армии Ост-Индской компании такое немыслимо.

А довольствия! У нас они гораздо щедрее, нежели в других армиях, и в денежном исчислении почти равны жалованью. Кроме вещевого, есть особые довольствия в обеспечение походов и боевых действий. Что касаемо трофеев, их всегда делят со скрупулезной справедливостью. Знаете, после битвы при Майсуре английский командующий забрал себе только половину добычи, остальное честно поделили между офицерами и солдатами.

И это еще не все. Бахадур[22] Ост-Индской компании – единственный в Индостане, кто заботится о солдатах-отставниках. По завершении службы им назначается этакая “пенсия” не менее трех рупий в месяц, которую они получают до конца жизни. Вдобавок им выделяется земельный надел, если они того пожелают. Раненным в боях безоговорочно предоставляется бесплатный медицинский уход. Скажите по совести, знаете ли вы другого столь щедрого хозяина?

Рам Сингх был впечатлен, однако спросил:

– А что с расквартированием? В Дели солдаты живут в казармах. У вас предоставляют жилье?

В его