Пересечение - Александр Кулешов

— Ты там недолго, — просит.

Смеюсь.

— Ну даешь, Зойка, подумай, чего городишь! «Недолго»! Сколько положено, столько и пробуду, два года. А потом…

— Потом — это потом, — говорит деловито. — Потом решим. А сейчас ушлют тебя на Камчатку куда-нибудь…

— Не обязательно, — объясняю, — могут на северную границу, на южную, в Заполярье…

— А, — машет рукой, — какая разница. Не в Москве же…

— Да уж в Москве не получится, — смеюсь. — Ничего, вернусь, в училище-то.

Вот так гуляли в те дни, болтали. Непонятно о чем, да и неважно. Слова тогда были не главным.

Потом все понеслось, словно санки с горы. Пришла мне повестка, и я пришел в военкомат. Начались комиссии. Медицинская — ну тут я будь здоров, «богатырь!» — так врач выразился, не я. Мандатная. Сидят за столом вершители судеб, один в пограничной фуражке. Видят нас впервой, а небось больше о нас знают, чем мы сами.

— Почему, Жуков, в пограничники хотите?

— Мужская служба, — отвечаю, — наследственная. Дед — пограничник, отец — пограничник…

— Сын-то небось тоже пограничником будет? — смеются.

— Сына пока нет, — отвечаю солидно.

— Ну что ж, — председатель говорит, — причины уважительные — рассмотрим.

Месяц беспокоюсь. Мало ли чего, спутают что-нибудь там и загонят на подводную лодку, например. Впрочем, с моим ростом в подводники не берут.

Наконец снова приходит повестка: «Явиться… Иметь…» Начало ноября, все к празднику готовятся.

В шесть утра являюсь. Команда № 300. Призывной пункт. Дождя нет. Но холодно. Ясно. Солнышко. Дед пришел провожать, отец не смог. И, конечно, Зойка с кульками. Можно подумать, что она мне на весь срок службы наготовила. В тренировочном костюме, румяная, волосы куда-то под шапочку упрятала. Глаза блестят. Ни слезинки. Очень серьезная.

Попрощались. Как? Как с солдатками прощаются. Дед обнял меня, сказал: «Давай, внук, служи, не подведи династию», — и отвернулся деликатно.

Зойка молодец. Правда, слов не нашла, но не ревела. Все кульки свои совала. И волосы мои короткие гладила.

Офицеров там много было, сержантов, всех родов и видов.

Окончательно успокоился, когда нашу группу повели те, что в зеленых фуражках. Ночь где-то на сборном пункте провели. Еще одну медкомиссию прошли.

А мы все гадали, куда пошлют.

— Сейчас всех на южную отправляют, — авторитетно вещает парень.

— Ерунда, на Дальний Восток, вот увидите, на Курилы, — другой пророчит.

— На спор, в Заполярье попадем? — это третий.

Приходит команда все съестное ликвидировать, болтать перестать, выходить строиться. Выходим. Равняйсь! Смирно! Нале-во! Шагом марш!

На автобус…

Все путешествие к месту службы заняло минут тридцать. Вот тебе и Камчатка!

Где-то за первым Шереметьевом, аэропортом в смысле, сворачиваем налево, еще сворачиваем, чуть не налетаем на какого-то мальца, который вовсю мотается на велосипеде, не обращая внимания на дождь.

Упираемся в зеленые ворота. Ворота распахиваются, въезжаем на плац, вылезаем из автобуса, строимся. Дождь перестал.

Смотрю кругом. Не я один — все шеи вертят.

Плац расчерчен как детские классики, с одной стороны невысокое здание бежевого кирпича, с другой — зеленый забор. Большие плакаты: «На государственной границе — государственный порядок», «Убежденность, политическая бдительность, высокая нравственность — неотъемлемые качества воина-пограничника», тексты присяги, изображения почетных знаков…

Стоит в сторонке серебристая ель, газончики, низенькие штакетники.

Стоим, ждем, гадаем. Куда привезли? Зачем? Надолго ли здесь задержимся? Предположений миллион. Только об одном не догадываемся — что уже прибыли к месту службы.

Узнали, когда привели нас в клуб. Там столы, за каждым — офицер. Сдали документы, и развели нас по подразделениям.

«Учебная пограничная застава»!

Прошли традиционную процедуру: баня, подгонка обмундирования, наматывание с разной степенью успеха портянок, глядение в зеркало. Общий смех — никто никого, себя прежде всего, не узнает, форма-то пока как с чужого плеча, точнее, без «как», предварительная, так сказать, форма.

В общем вид, наверное, у нас тогда был не самый бравый.

А все-таки одно я приметил. Отобрали как в лейб-гвардию — все мы здоровяки, все красавцы (это не я говорю, это мне потом сказали — чтоб приезжие гости, ступив на нашу землю, с первого взгляда видели, какой у нас народ красивый). И между прочим, как я позже убедился, дураков среди нас нет.

Короче, вышел полковник, сказал несколько приветственных слов и сообщил, что границу будем охранять здесь, в Москве! Все, точка! Вопросы есть? Вопросов нет.

И вот интересно, кто как эту весть воспринял. Одни радуются — в Москве, в столице, центр жизни, медведи по улицам не ходят. И вообще — условия.

Но другие, и я в их числе, честно говоря, разочарованы — ну что это за пограничная служба, чуть не на улице Горького, в аэропорту? Какие тут диверсанты и нарушители? Чемоданов с цветными наклейками много, всякой разодетой публики тоже, а вот диверсантов с ножами и пистолетами что-то не видно. И троп таежных, и круч заоблачных, и пропастей, и скал прибрежных… С кем сражаться?

Разъясняют. Беседует с нами сам начальник политотдела подполковник Рыбин. Именно беседует, зашел в казарму ироде бы посмотреть, как койки заправляем. А чего их смотреть? По ним можно миллиметровые линейки проверять. Дежурный всполошился. Орет. Рапорт отдает. В волнении сопровождает — нет ли каких нарушений, непорядков. Нет, все о’кей, подполковник доволен, заходит в ленинскую комнату, приглашает народ. Входим, по приглашению садимся. Молчим. А он сидит, улыбается в усы (это я так, для образности, усов у него нет). И вдруг с места в карьер:

— Ну что, Жуков (помнит ведь фамилию!), разочарован небось? А? Говори прямо.

Я вскакиваю. Растерялся. Что сказать? Соврать, что рад до смерти? Не получится, не очень-то врать умею. Признаться, что другого ждал? А вдруг обидится подполковник — он-то тоже ведь здесь служит.

Стою как чурбан, молчу. Но все-таки выдавливаю:

— Есть немножко.

Смеется, ребята тоже зубы скалят.

— «Немножко», — подполковник передразнивает. — Наслушался деда и отца (все про меня знает или готовился, дело мое в памяти освежил). Думал, граница вроде фронта?

— Есть немножко, — отвечаю.

Ну тут уж все покатываются. А я краснею, будто старый утюг, который забыли снять с плиты. Ну надо же! Прямо кретин какой-то! Спохватываюсь, злюсь на себя и потому, как всегда в таких случаях, становлюсь агрессивным:

— А что ж, товарищ подполковник, радоваться, что ли? Чего здесь охранять? От границы тысячи километров, может и милиция справиться. Тут и стрелять разучишься…