Княжна Тараканова от Радзинского - Ольга Елисеева

Кстати и поклонником французских просветителей Новиков не был. Ему принадлежит наиболее ранняя попытка в журнале "Кошелек" выступить с развенчанием просветительской философии как нравственно и религиозно несостоятельной; не забудем, что Новиков был масоном: мартинистом, затем розенкрейцером - а эти течения очень далеко уводили от французской просветительской философии.

В-третьих, Новиков был посажен в крепость вовсе не потому, что "к тому времени уже произошла французская революция", а он "так и не переменил своих взглядов". Следственное дело Новикова сохранилось, хорошо известно и изучается уже более полутора столетий серьезными учеными, в том числе и специалистами по истории русского масонства. Об этом писали: Я.Л. Барсков, А.В. Семека, В.Н. Тукалевский, Е.С. Шумигорский, Т.О. Соколовская и многие другие. В годы второй русско-турецкой войны 1787 - 1791 гг. прусские розенкрейцеры пытались через сеть своих лож в России влиять на реальную политику страны, в том числе сноситься с наследником престола Павлом Петровичем, которому обещали помощь в овладении короной, в случае если Пруссии вместе с Польшей присоединятся к войне Турции и Швеции с Россией. В этих условиях Новиков, как один из наиболее влиятельных адептов московского масонства посылал в Берлин отчеты об орденской деятельности, финансовые сборы с братьев и через архитектора В.И. Баженова поддерживал связь с Павлом.

Но все это мелкие эпизоды, над которыми писатель даже не дает себе труда задуматься, вроде мимоходом брошенной фразы о том, что "дети богатейших московских вельмож составляют основу гвардии". Стыдно право не знать, что дворянские дети служили в гвардии офицерами и унтер-офицерами, проходя нижние чины дома и числясь в отпуске до окончания учения, в то время как "основу гвардии" составляли отнюдь не дворяне, как подробно показал в своей работе "Россия в середине XVIII века" петербургский историк Е.В. Анисимов, а выходцы из "разных чинов": бывшие крестьяне, однодворцы, солдатские дети, "поповичи" и даже бывшие холопы. Немного непривычная картина, правда? Поэтому она и не находит воплощения у Радзинского. Страшновато скользить по льду, трещин которого вы не знаете.

Главный литературный прием, к которому прибегает писатель для характеристики образа Екатерины, это внутренний монолог героини, ведущийся от первого лица. Автор как бы сам говорит за императрицу. Мы попробуем показать, что в реальности думала Екатерина II о тех вопросах, по которым от ее имени высказывается Радзинский.

Вот императрица рассуждает о России. "Я люблю эту страну, я обожаю ее язык. Я преклоняюсь перед физическими чертами русских - их статью, их лицами. Я считаю русскую армию лучшей в мире. Я всем сердцем приняла религию этой страны. Я ходила пешком на богомолье в Ростов. Я ненавижу в себе все немецкое. Даже своему единственному брату я запретила навещать меня в России. Я сказала: "В России и так много немцев". И сказала чистосердечно, потому что давно не чувствую себя немкой". Не убедительно? Все время создается впечатление, что Екатерина старается себя лишний раз уверить в том, что говорит правду. Именно этого эффекта и добивается автор. Мимоходом заметим, что часто используемый Радзинским оборот: "эта страна" появился в русском языке совсем недавно, в конце 80-х гг., , но в XVIII в. не употреблялся.

Послушаем саму императрицу: "Я никогда ничего не предпринимала, не будучи глубоко убеждена, что то, что я делаю, согласно с благом моего государства: это государство сделало для меня бесконечно много; и я считала, что всех моих личных способностей... едва может хватить, чтоб отблагодарить его". "Россия велика сама по себе, и что я ни делаю, подобно капле, падающей в море". Теперь поверили? Не совсем? Тогда продолжим.

Что там у нас с "физическими чертами русских"? Описания народа, которым она управляет, менялись у Екатерины II в зависимости от того, с кем она в данный момент разговаривала. В беседах с иностранными корреспондентами императрица иногда увлекалась и переходила на патетический тон, называя русских "скифами", как вообще было принято в просветительской традиции, именовавшей Россию - Скифией. "Никогда вселенная не производила человека более мужественного, положительного, откровенного, человечного, добродетельного, великодушного, нежели скиф. Ни один человек не сравнится с ним в правильности, красоте его лица, в свежести его кожи, в ширине его плеч, в строении и росте; у него обыкновенно дородное, сильное телосложение, широкая борода, густые длинные волосы; он по природе далек от всякой хитрости и притворства; его прямодушие и честность защищают его от пороков. Нет ни одного конного, пехотинца, моряка, земледельца - равных ему. Ни один человек не питает такой сильной нежности к своим детям и близким, как он; у него врожденная уступчивость по отношению к родителям и старшим. Он быстр, точен в исполнении и верен".

Совсем иначе выглядит образ русских в записках, составленных императрицей для себя, и не предназначенных для постороннего глаза. В небольшом рассуждении "Мысли о тирании" Екатерина писала: "Не удивительно, что в России было среди государей много тиранов. Народ от природы беспокоен, неблагодарен и полон доносчиков". Приведенные примеры можно продолжать. Одни оценят их как свидетельство двуличности Екатерины II, другие как живое отношение человека к своему народу: то восхищение, то апатия и разочарование. Вспомните Ф.М. Достоевского: никто не говорил русским так много хорошей и плохой правды о них. Однако в обоих случаях у Екатерины II, в отличие от Радзинского, речь идет не только о физических, но и нравственных качествах народа. В первую очередь ее радовали и тревожили именно они.

Отношение императрицы к Русской православной церкви было сложным. И речь здесь не о том, что Екатерина, соединяя в своем лице светского и духовного главу Российской империи, добросовестно относилась к своим официальным обязанностям: держала посты, участвовала в торжественных церковных церемониях, знала все православные праздники, посещала монастыри, делала богатые вклады и т.д. Дело так же не в том, что когда интересы светской жизни страны требовали, императрица жертвовала интересами церкви интересам государства: провела секуляризацию церковных земель, закрыла целый ряд обветшавших и малолюдных монастырей, не разрешила духовенству участвовать в Уложенной комиссии, боясь серьезного противодействия своим реформам. Дело во внутреннем чувстве религиозности, которое у нее, как и у любого ученика философии просвещения, уже пошатнулось.

Тем не менее она никогда не позволяла Вольтеру в письмах колких выпадов против православия, какие философ нередко делал против католичества. В юности долго колебавшись прежде чем сменить веру, Екатерина с годами все глубже осознавала мистическое значение своего выбора. В записке "О предзнаменованиях" она пометила: "В 1744 году 28 июня... я приняла Грекороссийский Православный закон. В 1762 году 28 июня... я приняла всероссийский престол... В сей день...начинается Апостол словами: "вручаю вам сестру мою Фиву, сущую служительницу"." Следует отметить, что свое правление Екатерина воспринимает как службу тем, кому ее "вручили".