Цементный сад - Иэн Макьюэн

Я снова взял книгу и протянул ей. Сам не зная почему, я очень хотел с кем-то ее разделить. Вдруг Джули наклонилась и взяла у меня книгу.

— Хорошо, — сказала она ласково, словно утешая ребенка, готового расплакаться, — если тебе так хочется, прочту.

Меня это разозлило.

— Если только потому, что мне хочется, то не надо, — сказал я и попытался отобрать у нее книгу. Но она отвела руку.

— Ну что ты, — сдерживая улыбку, проговорила она, — конечно нет.

Я схватил ее за запястье и выкрутил руку. Но Джули перехватила книгу другой рукой из-за спины.

— Отпусти, мне больно!

— Отдай! — потребовал я. — Такая литература не в твоем вкусе.

Я обхватил ее за пояс, отобрал книгу — Джули больше не сопротивлялась — и ушел с ней в дальний угол комнаты. Джули, потирая запястье, молча смотрела на меня.

— Что с тобой такое? — спросила она наконец тихо, почти шепотом. — Взбесился, что ли?

Я молча отошел в другой конец комнаты и сел.

Довольно долго мы сидели молча. Джули закурила новую сигарету, я листал свою книгу, скользил глазами по строчкам, но ничего не понимал. Мне хотелось загладить нашу стычку, прежде чем уйти, но я понимал, что все, что скажу, будет звучать глупо. И потом, говорил я себе, она сама напросилась. Накануне я довел Тома до слез, щелкнув его по голове. Он шумел у дверей моей комнаты и разбудил меня. Схватившись за голову, он заорал так громко, что из своей комнаты выскочила Сью.

— Он сам виноват, — сказал я. — Расшумелся тут с утра.

Сью погладила Тома по голове.

— С утра! — проговорила она громко, перекрикивая его вопли. — Да ведь уже почти час!

— А для меня — утро! — рявкнул я и вернулся в постель.

Я не видел особого смысла вставать по утрам. Мне — единственному в доме — нечем было заняться. Том весь день играл на улице, Сью сидела у себя, читала книги и писала дневник, а Джули гуляла с тем парнем, что подарил ей ботинки. А если не гуляла, то прихорашивалась перед выходом. Подолгу принимала ванну, от которой по дому плыл сладкий запах, перебивавший даже кухонную вонь. Подолгу умывалась, причесывалась, красила глаза. Надевала вещи, которых я раньше не видел, — шелковую блузку и коричневую бархатную юбку.

Я просыпался около полудня, занимался онанизмом и снова засыпал. Мне снились сны — не то чтобы кошмары, но дурные сны, от которых я старался проснуться.

Два фунта я потратил на рыбу с чипсами, и когда попросил у Джули еще денег, она молча дала мне пятерку. Днем я слушал радио. Думал о том, чтобы вернуться в школу в конце лета или, может быть, устроиться на работу, но ни то ни другое меня не привлекало. Иногда засыпал в кресле после обеда, хотя встал всего пару часов назад. Глядя в зеркало, замечал, что прыщи с лица распространились и на шею. А вдруг я весь покроюсь прыщами? Но это меня не слишком беспокоило.

Наконец Джули кашлянула и спросила:

— Ну, что скажешь?

Мой взгляд упал на кухонную дверь.

— Давай приберемся на кухне, — вдруг сказал я.

Это оказался очень верный ход. Джули вскочила, сунула сигарету в угол рта и произнесла голосом заправского киношного гангстера:

— Вот это другой разговор, братишка! — И, протянув руку, подняла меня из кресла.

— Я схожу за Сью, — сказал я, но Джули покачала головой.

С воображаемым автоматом у бедра она впрыгнула в кухню и начала стрелять очередями — по поросшим плесенью тарелкам, по черным и зеленым мухам, по огромной куче мусора, вольготно раскинувшейся на полу. Джули выпускала очередь за очередью, с теми же возгласами, с какими Том играл в свои военные игры. Я стоял в дверях, не зная, как присоединиться к игре. Джули развернулась и выпустила последний заряд мне в живот. Я рухнул у ее ног, чуть не уткнувшись носом в обертку от масла. Джули схватила меня за волосы и оттянула голову назад. Автомат в ее руках превратился в нож, она приставила этот нож к моему горлу и произнесла:

— Пикнешь — воткну его сюда! — Затем присела и ткнула меня кулаком в пах. — Или сюда! — добавила она драматическим шепотом, и мы оба засмеялись.

Затем игра вдруг окончилась. Мы принялись собирать мусор, укладывать его в коробки и выносить к мусорным бакам. Сью услышала нас и спустилась помочь. Мы вычистили сток, вымыли стены, отскребли пол. Пока мы со Сью мыли посуду, Джули пошла в магазин за едой. Как раз когда мы закончили, она вернулась и сразу начала резать овощи для жаркого. Поставив жаркое на медленный огонь, Джули и Сью пошли убираться в гостиной, а я вышел наружу, чтобы помыть окна. Сквозь мутное мокрое стекло я видел, как сестры сдвигают всю мебель в середину комнаты, и впервые за несколько недель был счастлив. Я был в безопасности — я принадлежал к могущественной тайной армии. Мы работали больше четырех часов, одно дело сменялось другим, и я почти перестал осознавать собственное существование.

Я вынес в сад несколько матов и небольшой ковер и стал выбивать их палкой. Полностью погрузившись в это занятие, я вдруг почувствовал какое-то движение позади себя и обернулся. За спиной у меня стоял Том вместе со своим приятелем из многоэтажек. На Томе была школьная юбка Сью, коленки в крови — видно, он недавно упал. Теперь Том довольно часто играл на улице в юбке Сью. Мне казалось, другие ребята должны его дразнить, но никто как будто ничего не замечал. Этого я понять не мог. Я бы скорее умер, чем вышел из дому в сестриной юбке — даже когда был маленьким, как Том. На друге Тома был шарф, который я уже будто где-то видел. Они стояли, держась за руки, и о чем-то разговаривали, но слов я не разбирал, потому что колотил палкой по ковру. Затем Том спросил громко:

— Что это ты делаешь?

Я объяснил, а потом спросил:

— А ты зачем надел юбку?

Том не ответил. Я еще несколько раз стукнул по ковру, а затем обратился к другу Тома:

— Зачем Том надел юбку?

— Мы играем, — объяснил он. — Том — Джули.

— А ты кто? — спросил я.

Мальчик не ответил. Я снова поднял палку, опустил на ковер, и в тот же миг Том проговорил:

— А он — ты.

— Как ты сказал? Он — я?

Оба кивнули. Я бросил палку и начат вытаскивать маты из чехлов.

— И что вы делаете в этой игре? — спросил я.

— Да ничего особенного, — пожал плечами друг Тома.

— Деретесь?

Я хотел услышать, что ответит Том, но он смотрел в сторону. Его друг помотал головой. Я начал складывать маты и ковер друг на друга.

— Вы в игре дружите? Держитесь за руки?

Они расцепили руки и засмеялись.

Том пошел за мной в дом, а его друг остался снаружи.

— Я пошел домой? — вопросительно крикнул он со двора. Том, не оборачиваясь, кивнул.

…На столе в гостиной стояли четыре тарелки, возле каждой — нож и вилка. В центре стола — бутылка томатного соуса и подставка для яйца, наполненная солью. Напротив тарелок к столу придвинуты четыре стула. Надо же, подумал я, все как будто по-настоящему. Том пошел наверх искать Джули и Сью, а я принялся обходить гостиную и кухню, как командор Хант обходил свой корабль. Дважды нагибался и подбирал с ковра пушинки. На крюке на двери в подвал висела авоська из яркой цветной сетки, в ней болтались два яблока и два апельсина. Я подцепил авоську пальцем, оттянул и отпустил, чтобы она закачалась, как маятник. В одну сторону она качалась куда легче, чем в другую: не сразу я понял, что дело в форме ручек. Машинально я открыл дверь в подвал, включил свет и двинулся вниз по ступенькам.

Посреди огромного круглого пятна засохшего цемента лежала лопата. Мне она напомнила часовую стрелку сломанных часов. Я попробовал вспомнить, кто из нас ее бросил, но обнаружил, что смутно помню порядок событий. Лопату я поднял и прислонил к стене. Крышка сундука была открыта — так мы его оставили, это я помнил. Я провел рукой по бетону в сундуке. Он был светло-светло серым и теплым на ощупь, и на ладони у меня осталась серая пыль. Я заметил, что по поверхности бетона наискосок идет трещина толщиной с волос, раздвоенная с одного конца. Опустившись на колени, я приблизил нос к трещине, принюхался и почувствовал отчетливый сладкий запах, но, встав, тут же понял, что пахнет жаркое наверху. Я сел на табуретку у сундука и начал думать о матери. Пытался представить ее лицо — мысленно рисовал овал и заполнял его чертами, но черты прыгали, менялись, сливались, а сам овал превращался в электрическую лампочку. Закрыв глаза, я эту лампочку ясно увидел. Лишь на один краткий миг в овале появилось лицо матери — с натянутой улыбкой, как на всех фотографиях. Я придумывал фразы и старался представить, как бы она их произнесла. Но даже самые простые предложения — «Передай мне книгу» или «Спокойной ночи» — не удавалось вложить ей в уста. Какой у нее был голос — высокий или низкий? Шутила ли она когда-нибудь? Она умерла меньше месяца назад и лежит в сундуке передо мной. Но даже в этом я был не уверен. Мне хотелось достать ее оттуда и убедиться.