Южный Урал, № 1 - Константин Мурзиди

— Что с ним, Кирик Леонидович? — удивлённо спросил я учителя.

— Одержим бесом! — засмеялся он.

— Никак и впрямь с ума сошел! — выпучил я в страхе глаза на друга.

— Ну, вот ещё что выдумал! Говорю одержим бесом алчности!

В эту минуту Митяшка топнул ногой и закричал:

— Тысяча!

— Вот видишь! — кивнул в его сторону Кирик Леонидович:

— Пятак шельмец выпрыгал! Поспорили мы на тысячу! — учитель полез в карман, добыл медяк и бросил казачонку. — На, возьми! Экий ты, братец, настойчивый!..

Из сеней выглянула Варварка.

— Кирюша! — окрикнула она. — Ну, как тебе не совестно терзать мальчонку? Намедни на спор заставил его тринадцать стаканов воды выдуть: все пузо вспучило, думаю не отдышится, а ноне козлом прыгал…

В голосе казачки звучала укоризна.

— Ну, что ему молодцу станет! — улыбнулся учитель: — Все наши спорки выиграл. Ай-да чортушка!

Меж тем, Митяшка схватил пятак и поманил меня:

— Айда, в лавку к Дубонову!

— Погоди чуток! — упросил я.

— Ну, чего ещё там? — нетерпеливо торопил меня дружок.

— Да я вот с Кириком Леонидовичем поговорить малость хочу! — серьёзно сказал я и подошёл к учителю.

— Кирик Леонидович, — сказал я ему. — Скажите мне по всей правде, вот что: впрямь был тут у нас в станице Пугачёв, а может то байка одна!

— Гляди ты! — удивился учитель: — вот оно о чём речь!

Лицо его стало-серьёзным, и он сказал:

— Любознательный ты, брат! Это хорошо. Верно, Емельян Иванович Пугачёв в этих местах воевал и про то в книгах написано. Забеги ко мне и я дам тебе почитать одну. Из неё и узнаешь, как было дело…

В праздничный день я отправился к учителю. Жил он в маленькой, опрятной комнатке. Была она чистенькая и походила на девичью горенку. Кровать, стол, да шкафик с книгами. Над кроватью коврик, на котором висит охотничье ружьё. В окно смотрела акация, в чаще распевали птицы. Солнышко пробралось в горницу и светлые зайчики колебались на стенах, пахнувших смолистыми брёвнами. Учитель сидел в косоворотке без пояса, ворот распахнут и читал книгу. Завидя на пороге меня, он улыбнулся.

— А, пожаловал, молодец! Всё о Пугачёве дознаёшься? Садись-ка, сейчас добудем книжицу. — Он порылся в шкафике и достал две книги. Одну он развернул и сказал мне:

— Это сочинение Александра Сергеевича Пушкина «История Пугачёвского бунта». Послушай-ка, что в ней о нашей Магнитной написано!

Учитель перелистал книгу, отыскал нужные страницы и зачитал:

«Пугачёв, зажегши ограбленные им Белорецкие заводы, быстро перешёл через Уральские горы, и 5 мая приступил к Магнитной, не имея при себе ни одной пушки. Капитан Тихановский оборонялся храбро. Пугачёв сам был ранен картечью в руку, и отступил, претерпев значительный урон. Крепость, казалось, спасена; но в ней открылась измена: пороховые ящики ночью были взорваны. Мятежники бросились, разобрали заплоты и ворвались. Тихановский с женою были повешены; крепость разграблена и выжжена. В тот же день пришёл к Пугачёву Белобородов с четырьмя тысячами бунтующей сволочи».

— Видал! — сказал учитель: — Вот оно как было! Ты не смущайся, что Пушкин называл пугачёвцев сволочью, иначе и быть не могло, не издали бы его трудов. А кто с разумением читает, тот понимает, что к чему! Однако, я тебе другую книгу Александра Сергеевича Пушкина дам почитать.

Он протянул мне книжечку.

— Вот повесть «Капитанская дочка». Из неё ты узнаешь всю истину, как было дело!

Он больше меня не задерживал, и я с книгой поторопился к дедовскому куреню. Там уже поджидали Митяшка и Казанок.

— Ты что тут принёс? — спросил Митяшка, разглядывая книгу.

— Да тут про наши места написано, как Пугачёв воевал! — сказал я.

— Неужто про это в книгах пропечатано? — удивился казачонок и весь загорелся желанием: — Ну, давай, Иванушко, зачти нам…

Мы уселись под тенистый осокорь и стали читать. Мои неугомонные дружки словно в рот воды набрали. Сидели не шевелясь, боясь пропустить слово. Да я и сам будто опьянел от повести. До чего хорошо написано! И как это? Просто не верилось, что это без колдовства обошлось. Я даже на свет разглядывал листы от изумления. Ну, вот будто шепчет книга…

Мы и про казанки забыли, и про игры. Втроём убегали на гору Атач, в мелкорослый вишенник, и там, укрывшись в тени, читали «Капитанскую дочку».

Возвращались мы поздно и каждый из нас шёл наполненный чем-то живительным, которое не хотелось расплеснуть…

А бабушка, между делом, рассказала мне сказку. Голос её был певуч и ласков, слово к слову она словно драгоценные бусинки низала.

— «У семи озёр, на семи горах чёрный ворон-ведун гнездо себе свил. Прилетел к тем семи горам орёл-сокол, притомился славный сокол, не стало прежней силы в могучих крыльях. Спросил сокол-орёл чёрного ворона:

— Скажи, птица-ворон, почему ты три по сту лет живёшь, а я три по десять, да и то притомился?

Отвечает ворон-ведун:

— Оттого, орёл-сокол, я три по сту лет живу, что не летаю я над горами высокими, не пускаюсь стрелой за добычею, не ищу я кровушки свежей, а питаюсь одной мертвечиной..

Захотел сокол три по сту лет прожить, полетел он с вороном-ведуном в долину, где мертвяк лежал. Стал ворон-ведун мертвяка клевать, а сокол-орёл клюнул раз и нехорошо ему стало.

Говорит сокол-орёл:

— Не хочу я три по сту лет жить и дохлятиной питаться. Не бывать ворону орлом-соколом. Не сменять соколу кровь горячую на дохлятину…»

— Бабушка! — вскричал я, — Да такая похожая сказка у Александра Сергеевича Пушкина записана в книге!

— Может и есть, записана она у господина Пушкина, только моя особая, от народа дошла ко мне, от пращуров казачьих. Ровно камушек самоцвет.

7. ОХОТА НА САЙГАКОВ

Дедко Назар был казак старинного закала: несмотря на преклонный возраст, — кряжист, широк в плечах и очень вынослив. В походе и в блужданиях по степи его не брали ни зной, ни стужа, ни голод, ни дальние дороги. В самый лютый мороз, в буран он садился на коня и в одном полушубке отправлялся в степь. Летом ни овод, ни комар, ничто не остановит его.

— Ко всему притерпелся, — бодрился он, — с малолетства к худому да к тяготам привык, только коня и жаль, конь бессловесная животина и коли без корма стоит не пожалуется, а человеку ничего не станется!

Кони были страстью дедушки, особенно быстрые степные «киркизы» и «арабы». Любого непокорливого коня старик выезжал в две-три недели. Бывало подойдёт, погладит дикого степняка, да и вскочит бесом ему на спину. И сколько ни бейся конь, сколько ни носись по степи, не сбросить ему деда, под конец угомонится и присмиреет.

Второй страстью деда была охота. Старый казак всегда неутомимо преследовал зверя. У него хранилась старинная винтовка на рожках и только он один и умел из неё метко стрелять. Бил он всегда пулькой: и кабанов, и сайгаков, и лебедей, и уток. Пуще всего его прельщала охота на сайгаков. Это самая трудная и утомительная охота, которая требует не только умения метко стрелять, но и большой физической силы, стойкости, упрямства. Всего этого у деда хватало!

В один из летних дней старик порадовал меня.

— Погоди, завтра на охоту возьму! — оказал он мне, дружелюбно похлопывая по плечу.

— Да куда ты казаченка потащишь, когда такая жарища стоит! — отговаривала бабушка.

Старик не сдался.

— В жарищу-то в самый раз на сайгаков охотиться! — сказал он.

Дедушка был безусловно прав. Ранней весной, когда только что стает снег, в ложбинках, калюжинах, ручейках и речках всегда есть где зверю напиться. Но вот наступают летние жаркие дни, вода испаряется быстро, пересыхают ручейки и речёнки, и тогда сайгаки стремятся к Уралу. Тёмною ночью они добираются до воды и утоляют жажду, а день проводят в степи, не подпуская к себе охотников. Заправская охота за ними и бывает в самый зной, когда кругом ничто не шелохнётся, не дохнет, а солнце как огнём палит и готово испепелить охотника. Вот в такую пору и попробуй, покажи свою удаль, проворство, выносливость и охотничью сметку! Дедушка знал, когда и где сайгаки подходят на водопой к Уралу и решил показать свою казацкую удаль.

Я вспомнил рассказы многих бывалых охотников о сайгаках и меня уже с вечера подмывало нетерпение. Только издали мне довелось видеть этого грациозного зверя, да освежёванного в казацких куренях. Совсем иное дело было, когда зверь гулял на воле. Много легендарного рассказывали про изящную и быструю, как ветер, степную антилопу. Она мчит, как птица! Прыжки её так легки и свободны, что никакой охотничий пёс не догонит её; на самом лучшем скакуне не настигнуть эту дикую козу. Раз бухарские караванщики повстречали стадо сайгаков и решили поохотиться за ними. На добрых скакунах они окружили табунок животных и погнали на караван. Сайгаки быстро домчались до обоза и без всяких усилий, как ласточки, промчались через навьюченных верблюдов и тотчас исчезли вдали. Станичники Магнитной рассказывали баснословный случай. Однажды казаки на свежих конях гнались за суягной самкой. Она убежала от них за версту — две, на виду у казаков остановилась и выкинула сайгачёнка. Пока станичники подомчались к ней, коза успела облизать рождённого детёныша и тот, вскочив, побежал за матерью. Минута, — и оба они расстаяли в степном мареве.