Четвертая мировая война - Маркос

Из гор юго-востока Мексики

Субкоманданте Маркос

8/10/94

История ночи и звезд

6 октября 1994

Приходят коммюнике с различными предложениями для обсуждения на ближайшей сессии Национальной Демократической Конвенции (НДК). Просматривая их, Тачо говорит мне, что проблема НДК в том, что они не поняли, что должны создать новую организацию. «Современную, как принято говорить сейчас, — уточняет Тачо. — Все хотят командовать, но никто не хочет подчиняться. НДК состоит из сплошных команданте, а должны бы быть еще и субкоманданте, майоры, капитаны, лейтенанты, рядовые и база поддержки. Но все хотят командовать, не подчиняясь. Как они смогут предложить что-то новое народу, если совершенно все делают по-старому?», — спрашивает он у меня. Я пытаюсь ответить, раскуриваю трубку, поправляю на себе патронташ и чихаю (все это одновременно). Тачо не дожидается пока я закончу столь сложное мероприятие и сам себе отвечает: «Необходимо нечто новое, современное. Что-то вроде нас, но без оружия и без масок». Тачо уходит собирать оставшуюся часть Комитета, занятого подготовкой праздника, который мы, сапатисты, каждое 8 октября посвящаем Че и нашим вечным мертвым. Я остаюсь, концентрируясь на чихании. Тут появляются Эриберто и Эва для того, чтобы я им нарисовал утенка в маске. «В маске?», — спрашиваю в перерыве между чиханиями. «Да», — говорит Эва, в свои четыре года убежденная в том, что другие объяснения не нужны. Эриберто, которому еще три, но скоро будет четыре, более понятлив и сочувственно смотрит на меня, говоря: «Нарисуйте его в маске, это же сапатистский утенок». «А!» — говорю я, как будто понял. Утенок у меня оказывается больше похож на рыцарский шлем и Эва начинает кукситься. Эриберто говорит ей, чтобы не хныкала, потому что пока он, Эриберто, поправит маску на утенке, Cуп расскажет им сказку. Эва присаживается возле меня, но отодвигается, когда понимает, что мое чихание похоже на дождь над Агуаскальентес. Я разжигаю трубку, поправляю патронташ и, вы угадали, чихаю. Тем временем, старик Антонио диктует мне на ухо, чтобы я повторил…

Историю ночи и звезд

«Много ночей назад все было ночью. Длинной крышей тени было небо и печальной была песня мужчин и женщин. Услышав эту печальную песню мужчин и женщин, боги почувствовали к ним жалость и решили собраться, чтобы договориться что делать. Потому что боги всегда договаривались между собой, чтобы что-то делать, и этому научились наши старейшие и от них мы тоже этому научились. Договариваться мы научились, чтобы что-то делать. Боги договорились убрать крышу ночи, чтобы весь свет, что вверху, опустился на мужчин и женщин, чтобы не была печальной песня мужчин и женщин. И убрали они всю крышу ночи, и пришел весь свет, и его было много, потому что ночь была длинной и покрывала все от реки до гор — много было света, который сдерживала длинная крыша ночи. Мужчины и женщины ослепли, потому что слишком много было этого света, и не было отдыха глазам, и тело работало постоянно, потому что бесконечен был день. И стали жаловаться мужчины и женщины на этот свет, причинявший им столько вреда, ведь были это мужчины и женщины — летучие мыши. И боги поняли свою ошибку, потому что были они богами, а не глупцами и умели видеть свои ошибки. Снова собрались боги и решили вновь установить длинную крышу ночи — на время пока будут продолжать думать и искать лучшее решение. Много времени прошло до тех пор, когда вновь смогли договориться. Длинной была эта ночь, поэтому мужчины и женщины — летучие мыши научились жить и ходить в ночи без света, потому что очень долго боги решали что делать с длинной крышей ночи. Потом, когда боги наконец смогли договориться, они спустились к мужчинам и женщинам и вызвали добровольцев, чтобы помочь им решить задачу. И сказали боги, что добровольцы станут частицами света, которыми будет усыпана крыша ночи, чтобы ночь не была такой длинной. «Они станут звездами», — сказали боги. И все мужчины и женщины сказали, что они добровольцы, потому что все хотели быть звездами, и не хотели быть мужчинами и женщинами — летучими мышами. И все они стали звездами и изрешетили всю крышу длинной ночи, и не уцелело ни малейшего кусочка крыши и опять все залил сплошной свет. Стало даже хуже, чем раньше, потому что была разрушена вся крыша ночи и нельзя было заслониться от света, который слепил со всех сторон. Боги не заметили этого, потому что они уже спали, очень довольные тем что решили задачу. Не осталось у них никакой печали, и они уснули.

И тогда мужчины и женщины — летучие мыши должны были сами решить зту задачу, которую они сами же и создали. И тогда они поступили как боги: собрались все вместе, чтобы договориться, и увидели, что нельзя всем быть звездами: чтобы одни светили, другие должны погаснуть. И тогда начался еще больший спор, потому что никто не хотел гаснуть и все хотели светить и быть звездами. Но тогда настоящие мужчины и женщины, те, чьи сердца — цвета земли, потому что маис рождается от земли, сказали, что они погаснут, и погасли. И так ночь стала хорошей, потому что была в ней темнота и был свет, потому что оставшиеся звезды смогли светить благодаря тем, что погасли, потому что иначе мы бы до сих пор были слепыми. И боги проснулись и увидели что была ночь, и были звезды, и был красив мир, который они придумали, и ушли они, поверив в то, что они, боги, решили эту задачу. Но было это не так; теми, кто смог найти хорошее решение и выполнить его, были мужчины и женщины. Но боги об этом не узнали, потому что они уснули, а потом ушли, думая что они все это сделали. Бедняги, они никогда не узнали того, как на самом деле родились звезды и ночь, ставшие крышей настоящих мужчин и женщин. Такая вот история — некоторые должны погаснуть, чтобы другие светили, но те, кто светит, светят благодаря тем, кто погас. Если бы это было не так, никто бы не мог светить.»

Эриберто говорит, что закончил поправлять маску на сапатистском утенке. Лист бумаги в руке Эриберто стал большой черной кляксой. Эва куксится, потому что не осталось ни утенка, ни маски, ничего. Но Эриберто уже доказывает ей, что его рисунок лучше, чем рисунок Супа. «Но на нем ничего не видно», — говорит Эва. «Дело в том, что это сапатистский утенок ночью, поэтому его не видно», — говорит Эриберто и уводит Эву показывать, что его утенок может плавать в луже Агуаскальентес, в отличие от утенка Супа, который надел ему на голову железяку и поэтому наверняка тот бы бы утонул. Бедный утенок Супа. Эва уходит с Эриберто испытывать плавательные характеристики нового утенка. Я остаюсь чихать, что мне еще остается…

Ладно. Привет и пусть в вашей ночи будет все что положено.

Из гор юго-востока Мексики

Субкоманданте Маркос

P.S. Современный. До того, как я успеваю это распечатать, приходит Тачо, чтобы предложить: «Скажите этим, из Конвенции, что если они хотят, мы можем предложить им курс политической формации, то есть курс о том, как создается новая современная организация». Потом он замолкает, задумавшись, и спрашивает меня «Думаете, эти великие мыслители допустят, чтобы мы преподавали им курсы?». Я отвечаю чиханием. «Допишите все-таки в приложении, что мы приглашаем их на курс». Тачо уходит встречаться с представителем Красного Креста. Я прячусь, потому что сюда идет Эриберто, чтобы я нарисовал ему павлина в маске. Чихание выдает меня…

P.S., где извлекаются уроки из прошлых ошибок. Сапатистский павлин выходит у меня оооочень красиво. Я надеваю на него….. шлем, спасательный жилет и пару водолазных кислородных баллонов — на случай, если Эриберто найдет повод чтобы его утопить. Говорят, Агуаскальентес вновь отплывает 12, 13, 14 и 15 октября.[25] Нашей задачей является вторжение в Испанию. Проблема в том что в Эсаэно[26] продолжается борьба между различными тенденциями — одни хотят высадиться в порту Палос, а другие — на Канарах. Я говорю им, что Гаити намного ближе — и сейчас в моде «мирные» вторжения. Как бы там ни было, отплываем в назначенное время. Вы приглашены. Принесите платки, потому что… аапчхи! Спасибо (вздох).

P.S., подтверждающий поражение. Эриберто смотрит на павлина, которого я ему нарисовал и говорит: «Разве этот павлин на что-то годится? Разве вы не видите, что воды осталось мало. Из-за всех этих штук, которые вы повесили на бедного павлина, он увязнет в грязи, и умрет, потому что не сможет есть, и Эва начнет плакать, и тогда…». Потом Эриберто шепчет мне на ухо, чтобы я не беспокоился, что Эвы сейчас здесь нет и он, Эриберто, исправит моего павлина, чтобы Эва не хныкала. Я чихаю. Эриберто удовлетворен моим ответом и уходит исправлять павлина. Появляется Тачо и сообщает, что госпиталь солидарности будет называться «Крестьянский Госпиталь имени генерала Эмилиано Сапаты — Че Гевары». Такое большое имя, как тяжесть которую носим за спиной…