Лунный удар - Жорж Сименон

— Ну-ну!

Несмотря ни на что, он оставался мрачен, Тимар знал, что и после нескольких дней отдыха не сможет работать наравне с местными людьми. Он видел, как они под жгучим солнцем ходят то туда, то сюда по участку, и от одной мысли очутиться под палящими лучами, заливающими веранду, он приходил в ужас.

На что он годен? А вот Адель и здесь чувствовала себя непринужденно и просто в своем черном шелковом платье, белом шлеме и мягких сапогах. Она прохаживалась среди чернокожих, на наречии которых говорила, и так распоряжалась, словно всю жизнь провела среди них.

В вещах, оставленных старым Трюффо, она разыскала несколько книг с замусоленными страницами. Среди них оказались Мопассан, Лоти и трактат по химии.

Тимар был не в силах читать романы. А в Европе он их поглощал. Здесь же недоумевал, зачем люди берут на себя труд печатать столько фраз. Когда Адель вернулась, то застала его погруженным в чтение трактата по химии.

Дни были все одинаковы. По утрам он, один или опираясь на руку Адели, спускался в большую комнату, располагался в кресле, время от времени покидая его, чтобы сделать несколько шагов.

Вокруг все уже работали — Константинеско звонил в колокол в шесть часов утра. Грек приходил в высоких сапогах, с хлыстом в руке и докладывал о делах Адели, которая никогда не приглашала его сесть и обращалась с ним без фамильярности.

— Я оставил двадцать человек заканчивать хижины, а остальных отправил в лес. Столы для дома будут готовы к вечеру. Да, я еще послал одного охотника подстрелить буйвола на кормежку черномазым.

Тимар был поражен объемом работ, проделанных за время его болезни. Насколько он мог припомнить, всякий раз, когда он открывал глаза, Адель стояла у изголовья, однако это не помешало ей все налаживать, всем управлять. Правда, она побледнела, под глазами сильнее выступили темные круги.

— Придется построить сарай для лодки, а то как бы двигатель не заржавел к тому времени, когда она понадобится, — заметила Адель.

— Я уже думал об этом, — ответил ей Константинеско. — Два человека ставят столбы налево от поселка рабочих.

Адель и Тимар остались одни. Но она не переставала говорить о делах:

— Вот увидишь, Жо, ты привыкнешь. Это один из самых здоровых уголков в колонии. Через три года мы вернемся во Францию, сколотив миллион.

Как раз это и страшило Тимара.

Ему не хотелось возвращаться во Францию. Для чего? Где он там поселится? Вернется домой? Останется с Аделью?

Два романа, которые попытался прочесть, утвердили его в мысли, что для него нигде нет места. Никогда не поедет он в Ла-Рошель, чтобы проводить с друзьями приятные часы на террасе кафе де ла Пэ!

Жить в Париже с Аделью? Но Адель.., во Франции…

Нет, он предпочитал об этом не думать. Там видно будет! А пока он пытался приноровиться к местным условиям, приобрести необходимые навыки, освоиться с пейзажем. Через несколько дней он сможет выходить, станет следить за работой чернокожих, которые копошатся на берегу. Пойдет в лес и сам укажет, какие деревья валить.

Тимар был еще очень слаб. Стоило ему пять минут походить по комнате с кирпичным, как и стены, полом, и слабость вынуждала его снова сесть.

— Ты уверена, что Буйу не появлялся во время моей болезни?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

Она смеялась таким же искусственным смехом, как тогда, когда он расспрашивал ее о посещении негритянской хижины, и Тимар переходил от успокоенности к недоверию, а по существу — от любви к ненависти.

Когда Адели не было возле него, он нервничал и тащился на веранду, чтобы в сотый раз убедиться, что она еще не вернулась. Заметив Константинеско в направлении, противоположном тому, куда направилась Адель, он несколько успокаивался.

На третий день Тимар испытал подлинную радость.

Вопреки советам Адели, он вышел из дома. Шестьдесят негров, уцепившись за огромный ствол окуме, волокли его на катках к реке.

Первое дерево! Его первое дерево! На ослабевших ногах Тимар кружил вблизи почти голых негров. За их спинами Константинеско, по-прежнему в сапогах, командовал на туземном диалекте. Ствол продвигался пядь за пядью. Тела были покрыты потом. Рабочие тяжело дышали.

— Сколько за него заплатят? — спросил Тимар у подошедшей Адели.

— Около восьмисот франков за тонну. Но триста из них уйдет на перевозку. Это бревно должно принести две тысячи франков чистой прибыли.

Тимар поразился, что такая огромная древесная глыба не стоит дороже.

— А если бы это было красное дерево?

Адель не ответила. Она к чему-то прислушивалась.

Тимар также уловил отдаленный стук двигателя.

— Лодка!

Бревно все еще тянули с откоса, и люди вошли в реку, чтобы спустить его на воду. Наступил вечер.

Через полчаса все окутает ночная мгла. Константинеско, более двадцати лет проживший в Габоне, давно снял шлем.

В ту самую минуту, когда надежно обвязанное бревно, похожее на огромное плененное животное, закачалось на воде, из-за поворота вынырнула лодка и вскоре выбросилась на прибрежный песок.

В ней сидели двое негров и белый. Выскочив на берег, он пожал руку Адели.

— Уже устроились?

Это была лодка со съестными припасами. Каждый месяц она поднималась по реке, обслуживая все мелкие береговые посты, привозя почту и продукты для лесорубов.

— Бы, наверно, хотите пить? Войдем в дом.

Молодой человек прежде всего выпил виски, а потом вынул из сумки письмо для Тимара. На конверте была французская марка. Тимар узнал почерк сестры. Он прочел наудачу несколько слов и сунул письмо в карман.

«Мой дорогой Жо!

Пишу тебе из Руайана. Мы приехали сюда на день.

Здесь очень красиво, но, конечно, не так, как в чудесном краю, где ты живешь. С нами сыновья Жерменов, и сейчас мы поедем на глиссере…»

— А мне ничего нет? — спросила Адель.

— Ничего. Ах да, представьте себе, Буйу, спускаясь по реке, потерпел аварию. Ему пришлось несколько дней проваляться в туземной деревне.

Тимар резко повернулся к Адели, но та ничуть не смутилась.

— Бот как! — спокойно произнесла она. Но с этой минуты ее оживление казалось неестественным.

— Что там еще слышно?

— Ничего особенного.

Они находились в большой красной комнате, где стояло всего лишь три корабельных кресла и стол. На берегу негры, тянувшие бревно окуме, вытирали пот и громко смеялись. Константинеско направился к колоколу, возвещавшему начало и конец работ.

— За исключением дела Тома…

Молодой человек не решался продолжать. На вид это был славный парень, немного угловатый и застенчивый. Три недели в месяц он проводил в лодке с неграми, поднимаясь и спускаясь по реке, чаще всего ночуя в палатке среди леса. Во Франции он был коммивояжером и специализировался на отдаленных селениях, где продавал девушкам комплекты приданого с выплатой месячными взносами. В Габоне он занимался своим делом с той же угловатостью, с тем же добродушным весельем, что и в деревушках Нормандии и Бретани.

— Нашли убийцу. Конечно, им оказался негр.

Адель и бровью не повела. Она спокойно переводила взгляд с Тимара на продавца.

— Его арестовали два дня спустя после вашего отъезда. Вернее, его выдал старейшина деревни. С этих пор продолжаются бесконечные прения. Старейшина привел с собой свидетелей.

Тимар, тяжело дыша, наклонился к молодому человеку:

— Что же дальше?

— Негр валяет дурака, клянется, что ничего не знает.

Так как все вопросы ведутся через переводчика, разбор дела затягивается. Все же нашли револьвер, закопанный в хижине, а свидетели утверждают, что обвиняемый волочился за той же женщиной, что и Тома. Кстати, что вам предложить? У меня есть превосходные консервы из лангусты. Если вам нужно горючее, я мог бы уступить бидонов двадцать.

Тимар больше не слушал, он смотрел на Адель.

— Двадцать так двадцать, — ответила она молодому торговцу, — и два мешка риса для наших рабочих. Есть у вас папиросы? Здесь я могу продавать их по три франка за пачку.

— Я вам посчитаю по франку за пачку. Но они у меня идут ящиками по тысяче пачек.

Спускалась ночь. Река почти скрылась из виду. Константинеско включил движок динамо-машины, и лампы окрасились в красноватый, а потом в желтый цвет.

— За пять или шесть пачек…

— Скажите, а из какой деревни задержанный человек?

— Послушай, Жо…

— Имею я право?..

— Из маленького селения в низовье реки.

Тимар поднялся и вышел на веранду. Он смутно различал контуры бревна, напоминавшего судно на якоре. Негры развели костер в центре расположенных по кругу хижин. Подступавший к домам лес был черен, как чернила, за исключением белесого ствола сырного дерева, которое тянулось прямо ввысь.

Чувства Тимара так обострились, что он не расслышал, а скорее угадал слово, которое Адель прошептала сквозь зубы, склонившись к коммивояжеру: «Дурак!»

Глава девятая