«Корабль любви», Тайбэй - Эбигейл Хин Вэнь

— Вот это да, — шепчу я, пока платье заворачивают в газету.

Софи шикает на меня.

— Он не остался внакладе, — шепчет подруга и исчезает в магазине, увешанном пальто Burberry.

Я снимаю с вешалки черное коктейльное платье и прикладываю к себе. Мое лицо в зеркале мрачнеет. Я выгляжу так, будто собралась на похороны. Даже на расстоянии в семь тысяч миль мама снова превращает меня в маленькую девочку, а вот Софи будет выглядеть так, как и должна выглядеть восемнадцатилетняя красотка, сбегающая в ночной клуб.

На улице гудит клаксон. Я выгладываю из магазина и вижу серебристый БМВ с тонированными стеклами, с трудом прокладывающий дорогу в толпе пешеходов, чтобы притормозить у тротуара. К моему удивлению, с заднего сиденья вылезает уже знакомый мне молодой человек в черной рубашке. На лицо ему падают волнистые черные волосы, в мочке уха сверкает опаловая серьга. Это же парень, развлекавшийся с девушкой в розовом, — Ксавье! ВИП-сосед Рика.

Я тихонько исчезаю из поля его зрения и приникаю к щели между двумя виниловыми лентами шторы, через которую наблюдаю, как Ксавье, вылезающего из машины, внезапно останавливают. Похожий на него мужчина, сидящий в салоне, дергает парня за руку. Видимо, это его отец. Значит, он живет здесь?

Они начинают громко и ожесточенно переругиваться на китайском, заставляя нескольких туристов торопливо прошмыгнуть мимо. Я узнаю одно слово, сказанное отцом Ксавье, только потому, что в детстве мои двоюродные братья вечно обзывали им друг друга: байчи. Идиот. Ксавье показывает средний палец, выскакивает из машины и хлопает дверью. Серебристое авто с визгом отъезжает.

Я отступаю еще дальше, потрясенная силой их гнева. Фигура Ксавье, смотрящего вслед машине, — воплощение ярости: руки по швам, кулаки сжаты. На щеке горит красноватое пятно — синяк? Неужели отец его ударил? Неважно, чего требует строгий родитель — хорошей успеваемости, беспрекословного послушания или раболепной сыновней почтительности. Ксавье не согласен покорно подчиняться, как Эвер Ван. Он сопротивляется. Поможет ли? Да и возможно ли это вообще?

В памяти всплывает Дэн — моя первая настоящая любовь. Он сидел сзади меня на уроке химии в одиннадцатом классе и был единственным двенадцатиклассником[36] а Уилл Мэтьюз называл его идиотом. Дэн одолжил мне карандаш, потом я одолжила ему карандаш, и мы начали вместе делать лабораторные, ломая голову над учительскими каракулями на доске. Дэн мучился с расчетами растворимости и попросил помочь ему.

— Конечно. — Я, танцуя, подбежала к фонтанчику для промывания глаз. — Хочешь, приходи ко мне домой.

Тогда я была сама невинность.

Когда на пороге появился Дэн — веснушчатый голубоглазый детина на полголовы выше папы — и спросил меня, у моего бедного родителя отвисла челюсть. Пока мы за кофейным столиком занимались химией, папа нервно нависал над нами, шелестя газетой и оглушительно сморкаясь.

Дэн приходил еще дважды по вторникам. Он вовсе не был идиотом и здорово шарил в мировой истории. Просто его мозг не был создан для вычислений и расчетов. Видимо, я слишком много улыбалась, пока Дэн сидел у меня. И слишком громко хохотала, когда он играл в «точки», соединяя моей ручкой веснушки у себя на руке. Когда мы ускользнули за сарай на заднем дворе и Дэн обнял меня за талию, нам удалось уединиться всего на пять минут, прежде чем мама набросилась на нас, точно разъяренный бык, со всей дури лупя обоих: «Как тебе не стыдно?» Ее крики долго еще звучали у меня ушах после того, как Дэн задал стрекача.

На следующий день я опрометью ворвалась в класс, чтобы разыскать его и все объяснить. Но когда я пришла, он уже освобождал свою парту позади моей. «Прости, Эвер, — пробормотал Дэн. — Не стану я заморачиваться». Прежде чем я раскрыла рот, он ретировался на заднюю парту. А после занятий сбежал, прежде чем я успела до него добраться. По мере того, как дни складывались в недели, я теряла мужество, необходимое для разговора. Дэн одолжил мне карандаш, когда я попросила, но больше никогда не просил мой, и, если бы он не начал встречаться с Меган, мы стали бы совсем чужими и я не посмела бы даже поздравить его с окончанием школы.

Я резко возвращаюсь в настоящее. На обочине дороги стоит Ксавье с поникшими плечами. В этом парне, смотрящем вслед шикарной отцовской машине, есть что-то беззащитное, почти по-детски одинокое. Он сует руки в карманы и уходит в толпу, шарахаясь от семейства, сосущего через соломинки молоко из свежих кокосов. Людская масса смыкается за ним, как театральный занавес.

Чтобы не растерять остатки мужества, я возвращаюсь в магазин напротив и дотрагиваюсь до плеча продавца.

— Я все-таки возьму юбку и корсет, — говорю я.

Глава 8

— В четверг, после отбоя.

— В четверг. Вечером.

Утром в душных коридорах шелестят тихие разговоры, смолкая всякий раз, когда мимо проходит вожатый. Приглашены все. В магазинчике, расположенном в вестибюле лагеря, мой телефон наконец заработал, но, видимо, у меня дешевый тариф, потому что интернет не грузится и я не могу ни позвонить, ни отправить сообщение. Приветливая женщина за прилавком показывает, как скачать WeChat — китайский мессенджер. Значит, я смогу тайно связаться с Перл и Меган по электронной почте, а вот мама и папа до меня не дозвонятся — надо во всем искать и положительные моменты.

Я набираю сообщение Перл: «Скучаю. Как дела? Здесь все в порядке. Похоже, мне повезло с соседкой по комнате, но она безумная транжирка. В четверг мы всей компанией тайком сбежим в ночной клуб». Потом пишу Меган: «Привет. Как там Дэн? У меня пока все отлично, хотя здесь все, кажется, уже давно знакомы. Сплошные родственники и друзья по разным лагерям. На занятия мне плевать, но я ищу танцевальную студию. А еще мы в четверг тайком сбежим в ночной клуб — надеюсь, не поймают». Я гляжу на экран, надеясь сразу получить ответ. Но на другом конце света сейчас ночь.

Я захожу в класс 103 — просторный белый куб с пятью рядами белых парт и оранжевых стульев с округлыми спинками. К моему разочарованию, у белой доски стоит не кто иной, как Драконша, одетая в зеленый комбинезон: очевидно, она решила самолично взяться за неуспевающих по китайскому языку. Учительница пишет иероглифы — китайский алфавит, который я весьма смутно помню с уроков в китайской школе. Схлопотать плохую оценку будет немудрено — так что первое правило Ванов накрылось