Дворец на троих, или Признание холостяка - Вадим Шефнер

Не прошло и двух часов, как все были сильно под газом. Сам жених, без посторонних просьб, самостоятельно встал на стул и начал проявлять свой талант на радость окружающим. Никогда – ни до, ни после этого дня – Гоша не икал так громко и вдохновенно. Все были очень довольны и приветствовали артиста градом аплодисментов.

Затем гости, кто как мог, стали громко подражать моему другу. Но где там! Смешны и жалки были их бесталанные потуги. Обиженный этим надругательством над искусством, я громко потребовал от самозванных исполнителей, чтобы они заткнулись, ибо то, что дозволено соловью, не дозволено свиньям. Тут некоторые обиделись и потребовали, чтобы я извинился. Но я повторил свой тезис, и тогда гости стали подступать ко мне с оскорблениями, так что мне пришлось перейти к физической обороне. Гоша с криками сочувствия кинулся мне на помощь, но на него навалилось несколько человек гостей, а меня выволокли в коридор, впихнули в кладовку и там заперли.

В этом тесном чулане было свалено всякое старье – поломанное кресло, рваные валики от старого дивана, пустые посылочные ящики – все это чуть виднелось в слабом свете, проникавшем в узкое и грязное окно. И вдруг я заметил, что за оконными стеклами что-то как бы вьется и шевелится. Тогда я, разбрасывая всякий хлам, подобрался к окну и с силой распахнул раму. И сразу же в каморку ворвался снег: там, за стенами, шумела и гудела густая вьюга… На темном дворе уже лежало много свежего снегу. Значит, метель началась давно, я просто не знал об этом, сидя на свадьбе спиной к окну. «А что если Лида сейчас в городе? – мелькнула у меня мысль. – Что если ей удалось покинуть подземный дворец и она идет ко мне? Я должен немедленно вернуться в свою квартиру, чтобы встретить ее!» Я стал колотить кулаками в дверь и кричать, чтобы меня выпустили. Но никто не торопился выполнить мое требование. Тогда я выхватил из хлама старый паровой утюг и начал бить им в стенку и в дверь. Но все равно никто не отзывался. Только минут через десять из коридора послышалась какая-то возня и крик. Дверь наконец открылась. Передо мной стоял Гоша с взъерошенной головой с синяком под глазом. Один рукав его модного пиджака был оторван, разодранная сорочка висела лентами. Это мой друг прорвался мне на помощь сквозь банду гостей и освободил меня. Но поздно, поздно.

Очутившись на воле, я немедленно направился в свою квартиру. Здесь, в кухне, около примуса, стояла тетя Валя, пожилая жиличка.

– Тетя Валя, ко мне никто не заходил? – с прерывающимся дыханием спросил я.

– Заходили, заходили, – охотно ответила она. – Барышня в серой шубке заходила, красивая такая, аккуратненькая, дай бог на пасху.

– Это Лида! – воскликнул я.

– Во-во, именно Лида, она так и назвалась, – подтвердила тетя Валя.

– Вы не провели ее ко мне в комнату? – с дрожью в голосе спросил я.

– Где там! – ответила тетя Валя. – Она чудная какая-то, с норовом. Спрашивает: «Скажите, пожалуйста, где Василий Васильевич?» А я ей: «Известно где, на свадьбе. Тоську Табуретку из четырнадцатой квартиры знаете»? Тут эта твоя барышня с лица сменилась и да и выбежала на лестницу Я за ней, кричу ей:

«Может, что передать ему?» А она мне: «Передайте, что Лиду он больше никогда не увидит».

– Ах зачем вы тетя Валя, ей насчет свадьбы сказали? Что вы наделали!… – почти выкрикнул я. – Когда это было? Когда?!

– Сейчас скажу, дай бог памяти, – ответила тетя Валя. – Помню, как она вошла, я только что перловку вариться поставила а она, перловка-то, только сейчас готова будет. Значит, четверти часа не прошло.

Я выбежал на лестницу и помчался вниз, прыгая через пять ступенек. Очутившись на улице, я побежал в сторону Невского, расспрашивая встречных, не видали ли они девушку в серой шубке. Но прохожие отвечали, что нет, не попадалась им такая. Некоторые же ничего не отвечали, а шарахались от меня в сторону, – хоть хмель у меня от этого события как ветром выдуло, но спиртным-то от меня все равно несло как из бочки, да и вид у меня был неподходящий: в растерзанном пиджаке, без пальто, без шапки – это в метель-то.

«Только бы найти Лиду!.. Вот сейчас сквозь вьюгу я увижу ее – и все объяснится, и она сама будет смеяться над своей ошибкой, и мы обнимем друг друга, и потом всю жизнь будем вместе… Только бы отыскать ее!» С такими мыслями добежал я до Московского вокзала, а потом повернул обратно – помчался по Лиговке, миновал свой дом, побежал в сторону Обводного канала. Вьюга гудела вовсю, на голове моей наросла сырая снежная шапка, но я не чувствовал холода. На мосту через Обводный канал я заметил небольшую толпу, которая уже расходилась. Я хотел было пробежать мимо, но вдруг услыхал обрывок разговора и невольно остановился. Одна старушка жалостливо говорила другой: «И нашла она, бедняжка, место, где топиться! Ведь тут, в Обводке нашей, и воды, можно сказать нет, одна канализация…» У меня мелькнула роковая догадка.

– Что здесь случилось? – спросил я старушку.

– Девушка тут одна с моста сиганула, видно, обманул ее субчик какой-нибудь, – строго посмотрев на меня, ответила она. – Я-то сама не видела, поздно подошла, а которые очевидцы, те говорят: красивая из себя такая да нарядная. Вбежала, говорят, на мост, шубку серенькую сняла, на перила повесила, а сама – сразу через перила, поминай как звали. Никто и задержать ее не успел.

– А спасли ее? – с замиранием сердца спросил я. – Где она?

– Там она теперь, где мы все будем, – ответила старушка и перекрестилась.

– Нашлись добровольцы, полезли в Обводку, да не сыскали. Ее под мост затянуло, пожарных звать пришлось, с баграми шарили, еле нашли. Потом скорую помощь вызвали – та приехала и уехала: мы, мол, живых только возим. Ну, тогда милиционер ломовика остановил, погрузили ее на подводу, шубкой накрыли и в морг повезли…

От этих слов у меня потемнело в глазах. Я прислонился к перилам, чтобы не упасть. Не знаю, долго ли я простоял так, но когда малость очухался, никого вокруг не было. Только редкие прохожие, съежившись и не глядя по сторонам, торопливо проходили через мост. Было уже совсем темно, вьюга крутилась вокруг фонарей, будто хотела на них намотаться. Я перегнулся через перила и стал глядеть на воду. Вода была совсем черная, ни одной льдинки не было на ней. Ведь Обводный никогда не замерзает – в него стекает бытовая канализация и горячие сточные воды с предприятий. Я смотрел, как над черной водой подымается пар и смешивается с вьюгой. Тут опять на меня накатила такая тоска, что сердце вдруг больно сжалось и все вокруг качнулось, будто настал конец света. Я сделал несколько шагов, зашатался и брякнулся на мостовой настил.

Пролежал я, наверно, долго, потому что упал на мосту. Упади я на улице, дворники бы подобрали меня быстро, но мосты не входят в их подчинение, а милиционера поблизости не было. Не знаю, кто обо мне позаботился, но факт тот, что я очутился в Обуховской больнице, в терапевтическом отделении.