Рим. Цена величия - Юлия Голубева

Агриппина в страхе приказала обыскать весь дом. К ужасу всех, в полу и на стенах обнаружились извлеченные из могил остатки человеческих трупов, начертанные на свинцовых табличках заговоры и заклятия и тут же – имя Германика, полуобгоревший прах, сочащийся гноем.

«Душа господина уже в руках богов смерти», – шептались втихомолку слуги. Но Германик не сдавался, приказав совершить ритуальное освящение в доме, и лично сжег во дворе все останки. Установилось относительное спокойствие, было проведено расследование, и привратник сознался, что в отсутствие правителя и его жены он как-то застал Планцину одну в доме, выходящей из внутренних покоев. В доме усилили охрану, увеличив количество рабов. Германик оправился от болезни и, хотя еще чувствовал себя ослабевшим, стал выезжать на осмотр полков, разбирать тяжбы и издавать указы. Но все это было лишь затишьем перед бурей.

Сапожок с Юнией, забившись в темный угол подвала, держали военный совет.

– Гай, боюсь, у нас ничего не выйдет, – сказала Юния, жуя пирог с мясом. – Надо что-то срочно придумать. Мартина в очередной раз подтвердила, что ты не станешь великим, пока жив твой отец. И мы не сможем пожениться. Но вчера около ее дома стояли носилки Планцины. Я хотела взять у нее заговоренных трав для Агриппины, но ни с чем повернула обратно. Не кажется ли тебе, что Мартина лжет, наученная женой Пизона? Все знают, как ненавидят они нашу семью.

– Пусть даже и так, – с умным видом произнес Калигула. – Но мы все равно выиграем, если Германик умрет. Тогда уж моя мать точно согласится на нашу свадьбу.

– А мой отец?

– А кто помешает ему отправиться вслед за моим? Нет, дорогая, ты не права, у нас должно получиться. Отломи и мне кусочек пирога. – Прожевав, он продолжил: – Мой отец, по признанию матери, живет во власти суеверий. Вся эта падаль, заговоренная Мартиной, испугала только глупых рабов. Да и какой теперь прок от ее порчи, если дом очистили от скверны?

Юния приуныла.

– Не стоит огорчаться. Я украл у колдуньи флакон с ядом, – вдруг признался Калигула. – Нам не нужна теперь ее помощь. Справимся сами!

– Но чтобы яд действовал, нужны заклинания. Без помощи темной богини нам не обойтись, – возразила девочка.

Теперь Гай повесил голову.

– Как же я мог забыть? – вдруг встрепенулся он. – У отца есть надежный амулет, и Геката не сможет помочь нам, пока он у него. Германику дала его одна греческая старуха, о которой ходили слухи, что она говорит с богиней, как с равной. Мать рассказывала мне, что, напуганный предсказаниями жреца Кларосского Аполлона о преждевременной смерти, отец тут же в Колофоне встречался с местной колдуньей.

– Что за талисман? Ничего подобного у него я не замечала.

– Еще бы, – невесело усмехнулся Гай. – Я и сам не знаю, где он прячет его. Но мы выследим.

На этом совет закончился.

Состояние Германика опять ухудшилось. Появились признаки той же болезни, что и в прошлый раз. Плачущая Агриппина уложила его в постель и поставила холодные примочки на живот и пылающий лоб. Калигула, Юния и Силан молча стояли у изголовья.

– Я скоро умру, – неожиданно произнес Германик тихим голосом.

Агриппина зарыдала, заламывая руки.

– Нет, не плачь, моя любимая, – твердо сказал Германик. – Боги ополчились против меня. И нам не по силам бороться против них.

– Отец, ты не должен сдаваться, – заявил Калигула и выхватил меч. – Я останусь охранять тебя, со мной ты не должен ничего бояться.

– Спасибо, сынок. Но ты еще маленький мальчик, и тебе не справиться с богами подземного мира. Смирись, как смирился я.

Калигула мысленно усмехнулся: «Конечно, отец, ты смирился с неизбежным. Согласись ты поженить нас с Клавдиллой, и остался бы жив».

На следующий день Германик впал в забытье. Агриппина подняла панику. Но с помощью лекаря его удалось привести в чувство.

Схватив за руку Агриппину, он горячо зашептал:

– Я чувствую, что стою на пороге царства мертвых, а так хочется еще пожить.

– Ты не умрешь, пока с тобой твой амулет. Помнишь, что сказала колдунья? – тихо возразила Агриппина.

Но не настолько тихо, чтоб это не услышала Юния. На глазах у девочки Агриппина сжала руку мужа, где на пальце было кольцо из черного агата с вырезанным в нем ключом.

Утром Германику неожиданно стало лучше, и он распорядился принести пергамент. Германик написал письмо Гнею Пизону, приказав покинуть провинцию. Агриппина промолчала о том, что наместник давно уже уехал, ожидая на границе вестей о смерти правителя.

На следующее утро Агриппина отлучилась на кухню, чтобы лично приготовить целительный травяной отвар, а Германик остался один. В полудреме он не заметил, как в кубикулу прокрались Гай и Юния. Германик спал. Мальчик попробовал стащить кольцо с его пальца, но оно не поддавалось, и ему ничего не оставалось делать, как резко дернуть.

Крик Германика поднял на ноги весь дом. Но Агриппина никого не впустила в комнату.

– Любимый, что произошло?

– Пропал амулет, нет кольца!

Затаив дыхание, дети сидели тихо, как мыши, под кроватью. Ужас когтями сжимал их маленькие сердечки. Сейчас обнаружатся все их проделки. Пока Агриппина переворачивала все подушки и перины, Гай сжимал похолодевшую руку своей любимой. Их спасло то, что они забились в маленькую нишу за занавесками у кровати и Агриппина их не заметила. Когда она убежала, призывая Гая, они тихонько выбрались – Германик лежал без сознания – и спрятались в подвале, где их вскорости и нашли. Опасность миновала.

А утром следующего дня Германик созвал всех легатов, Силана, домочадцев и сказал последние слова в своей жизни:

– Если бы я уходил по велению рока, то и тогда были бы справедливы мои жалобы на богов, преждевременной смертью похищающих меня еще совсем молодым у моих родных, у детей, у отчизны. Но меня злодейски погубили Пизон и Планцина, и я хочу запечатлеть в ваших сердцах мою последнюю просьбу: сообщите отцу и брату, какими горестями терзаемый, какими кознями окруженный, я закончил мою несчастливую жизнь еще худшею смертью. Все, кого связывали со мною возлагаемые на меня упования, или кровные узы, или даже зависть ко мне живому, все они будут скорбеть обо мне, о том, что, дотоле цветущий, пережив превратности стольких войн, я пал от коварства женщины. Вам предстоит подать в сенат жалобу, воззвать к правосудию. Ведь первейший долг дружбы не в том, чтобы проводить прах умершего бесплодными сетованьями, а в том, чтобы помнить, чего он хотел, выполнить все, что он поручил. Будут скорбеть о Германике и люди незнакомые, но вы за него отомстите, если питали преданность к нему, а не к его высокому положению. Покажите римскому народу мою жену, внучку божественного Августа, назовите ему моих шестерых детей. И сочувствие будет на стороне обвиняющих, и люди не поверят и не простят тем, кто станет лживо ссылаться на какие-то преступные поручения[4].