Борьба с членсом - Егор Радов

— Я?… — загремел Цмипкс, превращаясь в спелую вазелизу с раздвоенным язычком лаковых пор, таящих сущее епе таковое.

— Ты!! Ты — звезд?

— Я — это я, — уклончиво взлизнул Цмипкс.

— Ты — звезд?!! — строго сдернул словешню Чсмит.

Цмипкс начал стекать на шестимерную стенку залищи удивленным золото-коричневым раствором.

— Я — это я, — повторил он. — Мне все это ваше бытие надоело. Ничего в нем не понимаю. Какие-то дурацкие слова, загогулины, щупики. А я хочу быть на самом деле! Я хочу яж, хочу зездов разных, мочку, Доссь — истинных штучек, вонючих, твердых! Хочу уминать яж! Хочу блюбви с камешком, с перепырком! Хочу яжеложествовать!

— О, Соль! — укнул Тьюбющ. — Что он несет? Яжеложество ведь даже до преображения звездного уже было гнусным проступком, гадостью, за что вырезали небольшое вонесцо у одного из щупиков. Откуда он такой попал к нам на Звезду? Пусть летит куда-нибудь и узнает, кто он "на самом деле", как он выразился. Пусть Вселенная рассажет ему! Пусть казуары укажут! О, Соль!

— Я в бздетстве сажал его на мочку, — резанул Склага. — И он уже тогда схватил Яж и полетел на кал Звезды, на ту Звезду, что мы оставили, на Звезду зездов, а не звездов, на Зезду! Это удивительно! Кто он? Откуда он к нам явился? Может, он не прошел весь соляной путь существ и вещей? Он даже не стремится обесцветиться! Он нежаждет блюбви!

— Даа!! — взвоплил Хун. — Он сказал, что не любит блюбви!

— Это так? — взгневил Пол.

— Не интересно, — сказал Цмипкс. — Я хочу коснуться неведомого. Зачем мне то же, что и я?

— Но мы и есть неведомое, — взрезонил Склага. — И мы можем быть всем. Ведь мы — звезды?!!

— Звезды!!! — взвоплили все, кроме Цмипкса.

Мы есть все, и мы можем быть всем! И всюду, и по любой причине! И всегда, и навсегда!

Склага распушил щупики и ядрился, упиваясь добромудрствием своим, будто нюхнул звездной пыли.

— И навсегдаааа!!..

— Не хочу! — взметнулся Цмипкс гигантским синим плевком. — Не хочу навсегда! Меня ждет твердость, вонючесть, склизкость! Хочу быть склизистым, потным, убогим! Где она есть, ваша Соль? Зачем вам Соль, если есть Вселенная, полная всего, если мы сами — всё, как вы постоянно говорите? Я не знаю, что делать. Я помню, что я — кто-то, но не помню кто. Я не помню, что я должен делать, не помню своего чуда, своей юбочки, тапочек…

— Что за дичь!.. Что он несет!.. — выпалил загорающийся Пол.

— Вот, — сказал Цмипкс. — Вот: я не хочу быть всем, я хочу чего-то пожиже. Отправьте меня наблюдателем яжей, или вообще в другой мир.

— Об этом не может быть и мысли! — загремел Пол. — Цмипкс — звезд!

— Ну и что, ну и что, — льстяще защебетохал Цмипкс. — Я вернусь на Звезду до преображения. И буду уминать Яжей. Ведь все возможно? Ведь мы же — всё?

— Тьфу! У! — знойно жокнул Пол. — Он должен счистить все это с себя, с центра. Всю эту гадость твердояжную. Поскольку Звезды у нас сейчас две (не считая той, на которой мы сейчас, но ее, в общем-то, и нет), а мы — звезды — имеемся быть вне времени, то пуская Цмипкс вернется на ту Звезду, или Зезду, к Цмипксу же, вохдя во врем и отбросив себя взад, а затем он пусть поймает миг выслежки Яж, сольется с самим же собою и выпадет из времени полноценным звездом, не совершившим гнуси яжеложества уминки.

— Что? — переспросил Цмипкс.

— Это решение судзуда! — торжественно прогрохотал Пол. — Иди, поедитируй, полетай, поквокчи, а затем будь готов ко времени. И очистишься сам собою. Это опасно, но мы — звезды — тебе поможем!

— Я не хочу, — сказал Цмипкс.

— Нет выбора, — сказал Пол. — Или ты сгниешь и улетучишься, или опять станешь звездом. Ты сейчас заражен гадостью, но ты — высшее существо, звезд, звезд! И будешь звездом! До света, до Соли, до обесцветки!

— Но я хочу взад, — грустно заявил Цмипкс.

— Вот и пойдешь взад. Займись педитацией, ты ведь знаешь смысл Вселенной?

— Вонесцо, — послушно ответствовал Цмипкс, откусывая себе щупик.

— Правильно! Вот и иди!

Цмипкс задумчиво отплыл за пределы судзудной залищи, а Пол надулся и резко взорвался. Произошел огромный всхрюк, и всех звездов тут же разметало по Вселенной, только один Зинник, вобравший в себя этот мир, блаженно бытийствовал, как ни в чем не бывало, и пытался воссоздать щупиками чудовищную сцену яжеложества, совершенную недавно его дитем. Тьюбющ, Склага и Чсмит кружились в астероидной пыли, наслаждаясь своим обликом; Цмипкс медленно и печально летел вдаль, и перед ним завис огромный, ярчайший казуар.

17

Мировая всецелость объяла сущее загадочным бытованием самой себя. Цмипкс летел сквозь Вселенную, разъятую повсюду мрачно мерцающим зевом без границ, застывшим в вечном глотке всего, что есть. Вокруг царил единый провал напряженной пустоты этого космоса, заполненный черной разреженностью сияющих точек его света; жуть его благодати пронизывала безначалие пространственной бесконечности, наподобие некой глобальной измороси великих исходных энергий. Вакуум искрился мягким радужным блеском, которого словно и не было вовсе; разноцветные планеты подергивались туда-сюда, будто заболевшие ангелоиды, парящие у ног своего Создателя; резкие метеоры неожиданно чиркали по вселенской тьме молниеносно вспыхивающими своими траекториями и вновь гасли, возвращаясьв общий бездонный фон.

Цмипкс летел, принадлежа всему миру, развернувшему здесь, и только здесь, свое безмерное присутствие — его безупречная мгла и тишь отзывалась некоей вечно длящейся музыкой из одного ужасного мягкого звука в струящемся, почти нереальном, Цмипксе,

его тьма взрывалась вспышками безумных цветов, убивающих рождающийся смысл, и его дух-оборотень был ничем не чреват, но чреват ничем, которое основополагало все явленное тут, будто Творец, ставший собственным Творением, определив его бытие и порядок, и вто же время находящийся вовне, нигде, за гранью собственного предела, чтобы дать вечную возможность для всего другого, чем он, существовать. И эта разъятая энергия, взрывающая саму себя, была обращена в некую абсолютную незавершаемую открытость; и незримое мировое сердце пульсировало в каждой ракете и комете, и в вечно-сияющей черноте пустого пространства, пронизывающего все, что не было заполнено лучами, любовью и планетами.

Цмипкс летел вдаль на красный свет, а потом летел вдаль на синий свет. Любые формы и смыслы роились в разреженной вечности единственной реальности; Цмипкс принимал их в себя и был ими, как всегда, и был собой. Млечный вихрь пересек его устремленный вниз путь; Цмипкс объял вихрь и вылетел вверх. Но не было направлений в космическом хаосе, не было знаков и надежд — одна лишь улыбка сияющей вселенской тьмы, одни лишь свечения повсюду, раскаляющие мрачный простор, одна лишь бешеная тишина. И Цмипкс, как благодарный житель, любящий свой мир, свою Родину, свой вакуум, переливался лилово-зеленоватыми огоньками счастья на фоне Вселенной, и переворачивался, сжимался, распылялся на целую Галактику; извивался змеевидным горящим потоком, и парил белым бликом, мерцал красным током, рдел, цвел, пел, а его центр застыл в его центре неизменным таинственным коричневым кружком, иногда становящимся лишь чуть-чуть светлее.

Цмипкс угас; Вселенная была однообразна и беспредельна. Точнее, она и была пределом, и у нее не было образа. Цмипкс знал все, но ему не хотелось ничего. Перед ним завис огромный, ярчайший казуар.

— О, казуар! — воскликнул Цмипкс, окунувшись в жуткую его крону из иссиня-белых, безжалостных лучей, или же пламенных языков, ласкающих щупики ядерной мощью своих постоянных рождений.

— Да, здесь, — ответил казуар. — Ты пришел ко мне, ты звездочеловечен.

Цмипкс рухнул вниз, окунувшись в ослепительную илазму, и тут же вынырнул оттуда, обернувшись могучей точкой.

— Ты говоришь?… Ты мыслишь?… Ты можешь со мной общаться?… Как?… Ведь мы — звезды…

— А мы — казуары, — ответил казуар. — Мы — самые высшие существа, созданные в этой Вселенной. Выше нас лишь сам Творец. И нас больше всего. Именно для нас был создан этот мир. Мы общаемся сквозь все, мы есть почти всегда. Нам ничего не надо. А вот пришел ты — изменчивость, и я говорю с тобой.

— Я — звезд! — рявкнул Цмипкс.

— Сейчас — да, когда всё под Солью.

— Соль — наша цель! — крикнул Цмипкс.

— Ну, да, да… Ты — обыкновенная изменчивая дребудань (нравится тебе такое слово? Это я придумал на твоем языке), которую кто-то из Предъявленных соорудил в виде звезда. Для какой-то своей цели. Ведь и мысли-то у тебя совсем не те, не звездные,

как будто их не вообще коснулась боль…

— Что все это значит?… — изумленно спросил Цмипкс, горделиво завертевшись вокруг протуберанца. — Скажи! Скажи!

— А то ты не знаешь? А, ты же не знаешь, как устроен мир… Ха-ха!

Казуар содрогнулся, хлюпнув плазмой.