Город Анатоль - Бернгард Келлерман

— Твоя Габриэла стала ужасно толста. Просто великанша какая-то!

— Да, женщины здесь быстро расползаются. Такой уж у нас климат.

— А господин Гилкас, очевидно, кое-что заметил, Янко!

Янко рассмеялся.

— О, Габриэла не очень-то стеснялась. Она громко кричала: «Пусть себе стонет, старый черт!», — он часто стонал в комнате рядом, точно душа грешника в аду. Негодяй! Жениться на молоденькой девушке семнадцати лет, а самому уже пятьдесят! Так ты отверг ее гостеприимство? Как глупо!

— Семьдесят килограммов — это для меня предел.

— Ты сделался эстетом, — вздохнул Янко. — Европа тебя испортила!

— А ты действительно утверждаешь, что Габриэла не потеет? — спросил Жак и налепил ярлычок на камень.

— Честное слово, — заверил его Янко. — Всегда прохладна как мрамор.

— Ну, ну!..

Они были одни в комнате Жака. Никто их не слышал.

Дорога в монастырь Терний господних, являвшийся излюбленным местом паломничества, поднималась довольно круто между виноградниками. Подъем заканчивали сто ступеней — заветная цель паломников, которые, как положено, взбирались по ним на коленях. Уже в семь часов утра Жак сидел на самой верхней ступени крутой лестницы.

Отсюда можно было прекрасно видеть всю котловину, в которой лежал город. Анатоль со своими садами раскинулся меж холмов, а вокруг города пестрели веера полей и виноградников. Еще дальше виднелась окутанная знойным маревом степь. «Здесь, почтенная баронесса, — подумал Жак и засмеялся, — лежат наши знаменитые табачные и хлопковые плантации. Помните?»

Несколько дней Жак рисовал в тетради план окрестностей Анатоля, и работа здесь, на вершине холма, наполняла его радостью.

Однажды утром на лестнице показалась фигура, одетая во всё белое. Жак внезапно почувствовал какое-то беспокойство. Присмотревшись внимательнее, он узнал Соню.

— Вы здесь, Жак? — воскликнула Соня; она очень удивилась, увидав его на холме около монастыря. — Что это вы здесь делаете?

— Я рисую. А вы идете к обедне, Соня?

Соня слегка покраснела.

— Иногда я хожу сюда в часовню к ранней обедне, — ответила она и заглянула в альбом Жака. — Но вы рисуете географическую карту? Зачем это вам?

— Я только упражняюсь, — уклончиво ответил Жак. Соня недоверчиво покачала головой, и взгляд ее выразил легкое неодобрение. Возвращаясь от обедни, она посмотрела кругом, но Жака с его чертежами уже не было видно. Он перешел в Дубовый лес.

XIX

Что за муха укусила Корошека? Он только что выглянул из дверей конторы, но стоило Жаку показаться на лестнице, как он быстро спрятал свою желтую дыню. Странно, странно! Жак вернулся с Гершуном под вечер. Корошек стоял на лестнице. Но, едва завидев Жака, он бросился вверх по лестнице с такой поспешностью, будто ему влепили в казенную часть заряд дроби. На следующий день он, однако, остался на лестнице и, весь красный, смотрел на Жака, выпучив глаза и не говоря ни слова. Таков был этот Корошек. Сперва он не осмеливался даже рта раскрыть, всё таил глубоко в себе, а затем вдруг его прорывало. Жак в бешенстве побежал к себе в комнату. Там лежало письмо от Альвенслебена, и, когда он разорвал конверт, оттуда выпал чек. Жак тотчас же позвонил и, когда вошла горничная, крикнул ей, чтобы она позвала Ксавера. Ксавер прибежал, испуганный и бледный.

— Счет, сейчас же счет! — Жак бросил ему чек. — Скажите Корошеку, что я сегодня же уезжаю из его гостиницы.

С трудом переводя дыхание, Корошек поднялся к Жаку и чуть не на коленях заклинал его не уезжать. Что подумают люди? Неужели Жак собирается переехать в «Рюсси»? Это невозможно, совершенно невозможно! Уважаемый господин Грегор, милейший господин Грегор, дорогой мой господин Грегор!

В конце концов Жак позволил уговорить себя и остался в «Траяне». Он испытывал удовлетворение и смаковал его, но в столовую не пошел. Надо было показать Корошеку, до какой степени Жак возмущен. Он заказал холодное мясо, бутылку местного вина и попросил принести всё это к нему в номер. Но Ксавер принес ему не обычное местное вино, а покрытую паутиной и пылью бутылку:

— Господин Корошек просит вас принять вот эту бутылку старого вина; у него в погребе три таких осталось.

Вино было чудесное. Оно пахло всеми цветами, какие растут на виноградниках. Но, несмотря на это, Жак был в дурном настроении. Уж эти миллионеры! Прячут себе в карман миллионы и не моргнут глазом, а если нужно вынуть из кармана какую-нибудь тысячу, с ними делается припадок падучей. Письмо Альвенслебена не понравилось ему. «Шеф нашей фирмы в настоящее время лечится на водах в Карлсбаде…» Ну разумеется! В то время как он, Жак, ежедневно рискует получить солнечный удар ради этого господина шефа. «И мы, к сожалению, не можем распоряжаться без него. Прежде чем взять на себя какие-нибудь дальнейшие финансовые обязательства, мы просим вас ответить на прилагаемую анкету, так как видные специалисты выражают большие сомнения…» Жак разозлился. Пусть эти видные специалисты отправляются к дьяволу! Альвенслебен-младший прислал до смешного маленький чек. «На собственную ответственность». Всё это ничего хорошего не предвещало.

Но самое скверное было то, что Жак никак не мог узнать, где находилась Франциска. Он просто застрял, и дело не трогалось с места. Не ехать же ему наугад в Бухарест или Львов искать ее! Черт знает, как ему не везет!

Жак был измучен дневной жарой, но всё-таки решил работать, если это понадобится, всю ночь. Ответить на поставленные Альвенслебеном вопросы было нисколько не трудно, но Жак понимал, что в каждый его ответ должна быть вложена сила внушения. Если Альвенслебены напоследок усомнятся и откажутся, — а разве можно быть в чем-нибудь уверенным с этими финансистами! — то окажется, что Жак проработал много месяцев понапрасну. У него кружилась голова, когда он думал о такой возможности. Почва уходила из-под ног.

Город уже спал, город храпел, этот храп можно было явственно услышать. Жак работал с яростной, холодной решимостью. В наше время не так просто молодому человеку пробить себе дорогу, если он не хочет удовлетвориться положением чистильщика сапог.

В дверь постучали. Это, верно, Ксавер принес содовую воду.

— Войдите! — крикнул Жак.

Нет, сегодня с ним творилось что-то неладное: он продолжал писать, не оглядываясь.

В это мгновение низкий женский голос спросил:

— Простите, я не помешала?

Жак с изумлением обернулся. Он не поверил своим ушам. Но еще труднее было ему поверить своим глазам. В дверях стояла молодая девушка, и это поздним вечером: было уже десять часов! Неужели все это происходит в «Траяне»?

— Пожалуйста, входите! — недоуменно, недоверчиво произнес Жак и встал.

— Простите за беспокойство, — сказала девушка, засмеялась несколько странно и беспричинно и закрыла за собой дверь. — Я Франциска Маниу.

Жака как будто внезапно окунули в кипяток. Франциска Маниу! Быть того не может! Но в следующее мгновение он уже овладел собой:

— Ах, здравствуйте! Какая приятная неожиданность!

Франциска внимательно присматривалась к Жаку. Она объяснила, что нашла его письмо, когда сегодня вечером вернулась из своей поездки. Это письмо ее чрезвычайно обрадовало. Видно было, что она заранее обдумала свои слова.

— Никто мне не выразил соболезнования, — сказала она. — Вы единственный. Я только от вас и получила письмо. Вот почему я тотчас же пришла поблагодарить вас.

Жак вполне оправился от своего удивления. Он поклонился вежливо, но сдержанно и придвинул гостье ужасное зеленое плюшевое кресло.

— Я, право же, очень, очень рад, — сказал Жак, и в голосе его слышалась задушевность.

Затем он пробормотал несколько фраз о том, какую боль причинила ему смерть ее отца, человека слишком большого размаха для ничтожных масштабов этого города.

— Вы уезжали? — прибавил он уже более веселым, звонким голосом.

Франциска села. Она несколько дней гостила у тетки. А теперь живет здесь в гостинице, рядом с ним, в четвертом номере. Она увидела свет в его комнате.

— Вот я и решилась попросту зайти к вам, — сказала она и снова засмеялась странным, беспричинным смехом. — Пожалуйста, не поймите меня дурно, ваше письмо так обрадовало меня… — Жак поспешил предложить гостье вина и папирос. Франциска взяла папиросу, неловко закурила и выпустила дым изо рта. Было заметно, что она редко курит. Вина она теперь не пьет и просит ее извинить.

— Мы с вами уже как-то раз виделись, — сказал, улыбаясь, Жак.

— Да, вы тогда были в смокинге, правда?

Жак ясно вспомнил свою первую беглую встречу с Франциской в тот вечер, когда он приехал в Анатоль и проходил через столовую. Ему показалось тогда, что Франциска подсмеивалась над ним. И действительно, теперь, когда она улыбнулась, в ее глазах снова появилось то же насмешливое выражение.

Франциска была похожа на цыганку, накрашенную под столичную даму. Непокорная темно-каштановая прядь волос то и дело падала ей на глаза, и когда она быстрым движением отбрасывала волосы назад, на ее лице появлялось задорное выражение, напоминавшее Жаку старого Маниу. Глаза у Франциски были темные, какого-то неопределенного, чуть зеленоватого цвета. Они были необычайно широко расставлены, и иногда казалось, что она немного косит. Франциска была вовсе не красива, но все же ее лицо приковывало к себе, — в нем было что-то дерзкое, загадочное.