О вере, неверии и сомнении - Митрополит Вениамин (Федченков)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я лично слышал, как неверующий собеседник с нескрываемой улыбкой “всепонимающего” человека сказал мне, что он не только сам не верит этому, но и уверен, что и я, “как образованный интеллигент”, тоже не верю в эту “невозможную” вещь и обманываю других, будто верю… Я совершенно прекрасно понимал все его неверие: оно мне было давно знакомо. Но он не мог понять меня, ибо мой опыт веры и знания ему не был еще доступен. Я ему заявил и заявляю, что я совершенно верую в непреложность истины пресуществления хлеба и вина в Тело и Кровь…
Но неужели же мой ум не разочаровывался этим очевидным недоумением и не смущался сомнением: как это все может быть? – О, очень много раз! Не всегда и от веры приходили. Они очень разнообразны. Но сейчас, при речи о Писании, я укажу лишь на одно из них. Почему я верую в это? Это совершенно категорически и многократно утверждал Сам Господь Иисус Христос, Сама Истина (“Аз есмь… Истина”, Ин. 14, 6): “Приимите, ядите: сие есть Тело Мое”… “Пейте из нее (чаши) все, ибо сие есть Кровь Моя…” (Мф. 26, 26-28). “Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне” (Ин. 6, 56)… Этим соблазнились плотские умом иудеи и даже некоторые из учеников Иисусовых – и совсем отошли. Но Он их не остановил, не сказал, что они напрасно поняли Его “просто”, а не “символически”. Наоборот, Он даже и к двенадцати обратился: “Не хотите ли и вы отойти?” – так спрашивает уверенная в себе, не боящаяся слабости человеческой Истина!… И двенадцать не отошли. Петр говорит: “Господи! К кому нам идти?” – Некуда! Воистину больше не к кому. А к Тебе можно и должно, ибо Один “Ты имеешь глаголы вечной жизни” – и спасительной, и несомненной, истинной (Ин. 6, 67-69). Так и я… Вопрос опять другой: почему именно я верую в Господа Иисуса Христа и, следовательно, в Его Евангелие… Об этом расскажу дальше. Но уж если я верую в Него, то принимаю Его Слова, Его откровения как нерушимо достоверные: Бог сказал! Конец всяким вопросам! Так есть! Такова истина! И я принимаю во всей полноте и глубине Тайну для ума, но истину для души – о Теле и Крови!…
И не всегда эти вопросы возникают. Хотя, как известно, мы не вольны в логических ассоциациях идей; и они могут приходить вопреки даже желаниям нашим; но все же обходится и без вопросов. А если и приходят – то отодвинешь их “рукою” всей предыдущей веры, ума и опыта – спокойно и твердо совершаешь дальше таинство…
Есть и другие основы для этой моей веры (авторитет Церкви, Отцов, опыты святых, даже и умственные некоторые вспомогательные подпорочки); но одно из крепчайших оснований – Откровение Слова Божия, Слова Самого Бога: “Рече и бысть!” Рече и есть!
Или возьму другой пример.
Бог есть Пресвятая Троица. Пока это хоть в малой степени не откроется духу нашему, то для плотского ума эта истина представляется не только непостижимою, но даже будто бы и неприемлемою, тоже “противоречащею” “законам” ума: 3 и 1? “Невозможно”. Но моя “гносеология” давно мне математически доказала, что наш умишко не смеет даже и заикаться вообще о какой-либо “невозможности” в мирах иных… Это уже – конечный для него пункт! Правда, ему (и “мне”) непостижимо. Несомненно! Но и только. Не больше! Ни одного шага дальше. “Не понимаю”,- вот это правильно и смиренно-логично. И я не понимаю умом. Но пока (до опыта “лицем к лицу” – 1 Кор. 13, 12) принимаю… На каком основании? Открыто, сказано, дано! Хотя бы вот это одно: учите и крестите “во имя Отца и Сына и Святого Духа”! (Мф. 28. 19). Все равны, а “имя” одно.
И довольно, довольно! С избытком! Не дерзаю даже и пытать тайну: “Не терпит тайна испытания”, – говорится в церковной стихире… И мой ум знает это точно, ясно, даже по философским выводам. А сердце мое и вовсе не любит “пытать”: это даже для веры и по опыту – дерзко, грешно… Не говорю уже опять: и противоумно (безумец рече в сердце своем…). И верую, верую во Отца и Сына и Святого Духа, верую и исповедую! Откровение дано – не есть – так же и в непостижимое воплощение Сына Божия. Так же и в Благодать Святого Духа. В будущую загробную жизнь. В таинства. В Церковь. Все стоит на фундаменте Писания, на несомненном Слове Божием: Бог сказал! И я стал читать Слово Его – не по-семинаристски, а по-христиански.
А тут на помощь пришла уже опытная сила действия самого Слова Божия. Доселе оно было преимущественно как бы “внешним” авторитетом для меня: веруя в Бога, я тем самым побуждался “принимать” и Его слово… Но постепенно и многократно, тысячи раз, истинность Писания, и в особенности Евангелия, стала проявляться мне изнутри его самого. Я это поясню. Есть два главных пути действия слова Божия: один – естественный, а другой – сверхъестественный, один – более или менее обычно-сердечный, рассудочный, другой – духовный, таинственный, благодатный. Можно добавить и третий, дополнительный, историко-критический… И все они – “научны” – только по-разному… Объясню.
Начну с последнего. Многие исследователи и защитники Евангелий старались выяснить: на чем основывается достоверность этих источников нашей веры? И ответов было много – чуть не с самого появления Евангелия и посланий – и до наших дней. Есть целый ряд брошюр, в коих собран этот материал. Я не буду сейчас подробно останавливаться на нем. Упомяну лишь, для примера, интересное предисловие светского писателя, адвоката СПб Б. Гладкова [30]. В предисловии к своему толкованию Евангелия он сообщает из своей автобиографии, что был, как и многие из его товарищей и современников, неверующим, мучился неудовлетворенностью, удивлялся миру душевному у христиан – и заинтересовался, на чем же он у них покоится? – На вере во Христа Спасителя. А на чем стоит их вера? – На Евангелии прежде всего. Каков же источник достоверности его? Несомненно ли оно? – И он решил обследовать вопрос историко-критически: давно ли и несомненно ли записаны Евангелия. И оказалось, что есть исторические свидетельства еще от первого века, а уже о втором веке и говорить не приходится, – из коих ясно становится, что Евангелия были весьма близки к самим событиям их; еще живы были свидетели или, по крайней мере, слушатели очевидцев Христа… И Гладков принял Евангелия и с ними и веру во Христа… Очень интересное и поучительное для начинающих предисловие… О. Иоанн Кронштадтский очень одобрял печатание этой книги.
Есть и другие подобные брошюры… Но я не очень ценю этот метод – хотя и признаю его относительную ценность, особенно для людей, еще не оторвавшихся от поклонения уму и “науке”; а мне теперь это представляется довольно скучным. Я читал этот материал без сердечного трепета; может быть, в семинарии читал бы с удовлетворением, но тогда я еще верил в ум.
Поэтому для меня более убедительным представляется несколько иного плана метод: внутренней достоверности Евангелия.
Я это давно узрел – и доселе постоянно переживаю. Но расскажу сначала о постороннем свидетеле. У меня есть друг, христианин из евреев, ученейший философ мирового масштаба, профессор университета Ф [31]. Я однажды спросил его, каким образом он, еврей, очень ученый человек, пришел к христианской вере? И притом искренно, никем не принуждаемый… Да еще и после того, как прожил со своей женой-христианкой 13 лет в еврействе, точнее, в интеллигентском индифферентизме. И он мне написал, что его привело к вере Евангелие… Чем же именно? – Своею “внутренней достоверностью”… То есть ему, как очень умному, непредубежденному и искреннему человеку, при чтениях Евангелий стало простой очевидностью, что написано оно очевидцами, совершенно искренними людьми; что это не поэтическое легендарное “сочинение”, а бесхитростные записи “о совершенно известных между нами событиях” (Лк. 1, 1).
Как философ, он не боялся – подобно другим недорослям мысли – ни чудес, ни некоторых мелких разночтений между четырьмя евангелистами: не все было и просто, и понятно. Но все это меркло пред очевидною несомненностью реальных фактов. И оставалось одно из двух: или упорно, вопреки своей же совести и уму, не верить, или наоборот, принять факты, т. е., как говорится, “поверить”; хотя здесь для ученого ума, собственно, и не нужно было веры, как “уверенности в невидимом” (Евр. 11, 1), а простое приятие увиденного другими, но достоверными, “бывшими с самого начала очевидцами и служителями Слова” (Лк. 1, 2). Он не стал упорствовать: ему, как умному и искреннему человеку, это было бы невыносимо. И крестился… К радости, конечно, семьи, которая никогда не смела “ученого учить”… Интересно, однако, что потом он все же поддался налетам сомнений – притом совсем логически неоправданным – это весьма показательно: тут мы стоим уже перед другим способом утверждения веры – благодатно-опытным и, следовательно, этот естественный путь принятия веры – по доверию к достоверным свидетелям и по принудительной достоверности событий – еще не решает всего дела. И понятно: пока сам человек не воспримет чего-либо лично, непосредственно, до тех пор нам чужие свидетельства представляются полумертвым чужим капиталом, которым мы лишь временно пользовались. И совсем уже иное дело, когда те же самые достоверные свидетельства ложатся под готовую уже веру (будь она традиционная “детская” или же уже и опытная, “своя”), тогда и “чужие” сообщения будут радостно восприниматься, как и наши собственные. Однако и без нашей веры несомненная внутренняя достоверность Евангелий приводила не только ученого философа, но и миллионы других людей к вере.