И откуда вдруг берутся силы… - Юлия Владимировна Друнина

Второй мировой.

Она вот осталась на свете,

А мальчиков – мальчиков нет…

Глаза обжигает ей ветер

Дымящихся огненных лет.

Поэмы

Кони

1. В сорок первом

Ночью – скорбное сиянье зарев:

«Мессеров» очередной налет…

Ну а в полдень на Цветном бульваре

В цирке представление идет.

Клоуны, жонглеры, акробаты,

Через обруч прыгающий лев.

Школьники, ушедшие в солдаты,

Рты поразевали замерев.

И бомбежка и война забыты —

Как сияют детские глаза!

Вылетают на манеж джигиты,

Свищут шашки, падает лоза.

Ну а ночью, прямо с представленья,

Под оваций бешеный прибой

Конное ушло подразделенье

Защищать свою столицу, в бой.

2. Внуки войны

Когда браконьерскою пулей

Был ранен вожак табуна,

Пред ним, умиравшим, мелькнули

Пожары, разрывы – война.

Не жил он в эпохе военной,

Откуда же помнит те дни?

Наверное, в памяти генной

Записаны были они.

И ржание, схожее с плачем,

И танков ревущий косяк…

Сражался в отряде казачьем

Дед крымских мустангов – дончак.

Земля под ногами пылала,

Душила угарная мгла.

Горячая капля металла

Хозяину сердце прожгла.

Упал человек под копыта,

Застыл, как стреноженный, конь.

По яйле, снарядами взрытой,

Скакал, торжествуя, огонь.

Лизал конь хозяину щеки

И плакал, не в силах помочь.

А после, хромая, зацокал

От взрывов и выстрелов прочь…

Бои откатились на Запад,

На яйлу легла тишина.

Казалось коню, что внезапно

Галопом умчалась война.

Останьтесь безмолвными, горы,

Пусть смертью не пахнут ветра!

…Стал сильным дончак и матерым,

Свободным и злым, как бора.

Давно перетерлась подпруга,

Давно от седла он отвык,

Давно с ним бок о бок подруга —

Такой же лихой фронтовик.

Уже через рвы и траншеи

С доверчивым ржаньем летят,

Высокие вытянув шеи,

Ватаги смешных жеребят.

… И разве же кто-нибудь в силе

Прогресса застопорить шаг?

Всех выпусков автомобили

К Ай-Петри, пыхтя, спешат.

Туда, где бушуют травы,

Где, счастливы и вольны,

Плывут под луной величаво

Бесхозные внуки войны.

«Бесхозны, бесхозны, бесхозны» —

Как смертный звучит приговор,

И щупает яйлу грозно

Прожектора мертвый взор.

Коней ослепляют фары,

Гром выстрела, эхо скал.

Вожак, иноходец старый,

Споткнулся, качнулся, упал.

Пред ним, умиравшим, мелькнули

Пожары, разрывы, война.

А в ялтинский спящий улей

Спокойно вплыла луна…

Аджимушкай

Защитникам подземной крепости

Светлячки

Вначале, случалось, пели,

Шалили, во тьме мелькая,

Вы, звездочки подземелий,

Гавроши Аджимушкая,

Вы, красные дьяволята,

Вы, боль и надежда старших…

И верили дети свято,

Что скоро вернутся наши.

– В каком же ты классе?

– В пятом.

Мне скоро уже двенадцать! —

…При этих мальцах солдату

Отчаянью можно ль сдаться?

Да, стали вы светлячками

Подземного гарнизона.

…Мрак. Жажда. Холодный камень.

Обвалы. Проклятья. Стоны.

И меньше живых, чем мертвых,

Осталось уже в забоях…

«Эх, если б в районе порта

Послышался грохот боя!

Мы наших сумели б встретить,

Ударили б в спину фрицам!»

Об этом мечтали дети,

Еще о глотке водицы,

О черном кусочке хлеба,

О синем кусочке неба.

Спасти их мы не успели…

Но слушайте сами, сами:

Наполнены подземелья

Их слабыми голосами.

Мелькают они по штольням

Чуть видными светлячками.

И кажется, что от боли

Бесстрастные плачут камни…

«Кипит наш разум возмущенный…»

Что разум? Здесь любой бессилен разум…

Жил, как всегда, подземный гарнизон.

И вдруг тревога, крики: «Газы, газы!»

И первый вопль, и последний стон.

Еще такого не было на свете —

Забыть, забыть бы сердцу поскорей,

Как задыхались маленькие дети,

За мертвых уцепившись матерей…

Но не слабела яростная вера

И разум возмущенный закипал —

Уже хрипя, четыре офицера,

Обнявшись, пели «Интернационал».

Полз газ. И раненые сбились тесно,

И сестры не могли спасти им жизнь.

Но повторял радист открытым текстом:

– Всем! Всем!

Аджимушкайцы не сдались!

Каменное небо

Землянин этот был рожден для неба,

В курносом мальчике Икара кровь текла.

Страсть к высоте – неизлечимый недуг,

Два дерзких, к солнцу рвущихся крыла.

Аэроклуб. Вторая мировая.

Под Керчью сбили – прыгал, как в бреду.

Потом в подземный ад Аджимушкая

Ушел, отстреливаясь на ходу.

И потянулась то ли быль, то ль небыль,

Шли дни, а может, и столетья шли.

Над ним сомкнулось каменное небо,

Икар стал вечным узником земли.

Но в смертный час, в последнюю минуту,

Он так свои худые руки сжал,

Так вывернул, уверенно и круто,

Как будто в них и вправду был штурвал…

Флаг

…И когда остались единицы

(Пусть уже скорее душ, чем тел),

Сладкий женский голос хитрой птицей

Вдруг над катакомбами взлетел:

– Русские! Мы вашу храбрость ценим,

Вы Отчизны верные сыны,

Но к чему теперь сопротивление?

Все равно же вы обречены.

Лишней крови проливать не нужно,

Сдайтесь, сделайте разумный шаг.

В знак, что вами сложено оружье,

Выставить должны вы белый флаг. —

Обещало пение сирены

Людям жизнь, залитый солнцем мир…

Почему нащупывает вены

На худых запястьях командир?

Почему вокруг он