Оседлавший Бурю - Дэвид Геммел

— Должен быть еще железный обруч над бровями, — наконец произнес он.

— Верно, — поразился фехтовальщик.

— Подожди минутку, — сказал священник, сходил в кабинет и тут же вернулся с тонкой серебряной цепочкой в руке. На ней висел крохотный круглый медальон, тоже серебряный, с изображением дерева. С обратной, покрытой золотом, стороны была выдавлена древняя руна. — Такие носили друиды еще во времена империи Камня. Считается, что каждую монетку благословила Госпожа-в-Маске, а потом сам Персис Альбитан. — Он застегнул цепочку на шее фехтовальщика и спрятал медальон под его рубашкой. — Никогда не снимай ее, мой мальчик.

— Спасибо, Эрмал. Правильно ли я понял? Ты больше не считаешь мои сны игрой разума?

— Не знаю, — развел руками священник. — Эти существа описаны в древнейших сакральных свитках, там их называют Дежем-Бек. Не слышал раньше?

— Не слышал.

— Возможно, они снятся тебе потому, что ты слышал о них в детстве, в Шелсане. Надеюсь, что так.

— Что это за твари?

— Зависит от того, как к ним отнестись. Для тех, кто поклоняется Истоку всей Гармонии, Дежем-Бек — это люди, которые вступили на путь мрака, предались злу в обмен на огромную власть. В одних свитках их называют некромантами, в других — пожирателями душ. В переводе с древнего языка «дежем-бек» значит просто «ненасытные вороны». В других записях, оставленных, скажем так, философами, не пришедшими к пониманию Истока, Дежем-Бек описываются как люди, достигшие невероятно долгой жизни, а также силы и красоты, недоступных обычному человеку.

— Красоты? — рассмеялся Мулграв. — Ну нет, чешуя пока не в моде.

— Во сне тебе явилось их духовное обличье. Слышал когда-нибудь о державе Краноса?

— Разумеется, — ответил фехтовальщик. — Это какая-то ваза из незапамятных времен.

— Нет, не ваза, — возразил Эрмал. — Некоторые полагают, что это хрустальный шар, через который человеку открывается будущее. Другие утверждают, что раньше она была навершием магического меча. Я даже слышал версию, по которой держава — отрубленная голова некроманта. Считается, что Дежем-Бек — хранители державы, благодаря ей становились почти бессмертными.

— Я не очень-то верю в волшебство, — признался Мулграв, — но не спорю с теми, кто верит. Вера успокаивает, а иногда дает силы, чтобы помочь другим. Однако я не раз был свидетелем чудовищного зла, которое творили во славу Истока, и ни разу не видел чуда.

— Понимаю, — сказал Эрмал Стэндфаст, — и не стану спорить. Но до меня дошел слух, что держава Краноса находилась в Шелсане. Ее нашли рыцари Жертвы.

Мулграв вздохнул.

— Отец рассказывал, что в Шелсане сокрыта великая тайна. Но каких только сказок он не рассказывал! Он говорил, что людям необходимо научиться любить, что любовь питает мир и превращает врагов в друзей. Интересно, продолжал ли отец верить этому, когда рыцари уничтожали все, что он любил?

— Надеюсь, что да, — тихо сказал Эрмал.

Эрмал Стэндфаст был священником уже двадцать два года. Его любил весь город за кроткие, остроумные проповеди, за то, что он никогда никого не осуждал. Его слава целителя гремела по окрестностям Шелдинга, и многие прихожане были обязаны жизнью его умению готовить целебные отвары. Именно поэтому Гэз Макон привез к нему умиравшего Мулграва.

В общем, священнику следовало если не гордиться, то радоваться тому, что он достиг за последние двадцать с небольшим лет.

Но даже если Эрмала и посещали подобные мысли, теперь ему не удавалось удержать их при себе. Переполненный горечью, он сидел у камина в крошечной гостиной. Мулграв давно спал наверху, и весь дом, если не считать несколько рассохшихся скрипучих половиц, погрузился в тишину.

— Ты хуже вора, — сказал Эрмал вслух. — Жалкий слабак, трус и лжец.

Он уселся в кресле поглубже и поправил плед, укрывавший слабые плечи. На глаза навернулись слезы.

Эрмал неплохо разбирался в травах, но все его лекарства готовились из ромашки и яблочного уксуса, иногда с щепоткой горчицы. Никакого медицинского воздействия эти снадобья не оказывали. Талант Эрмала шел изнутри. Он лечил наложением рук. Закрыв глаза, он видел недуг, и либо выгонял его, либо увеличивал защитные силы организма, чтобы тот сам справился с болезнью. Сначала Эрмал держал свой дар в тайне, не из страха, больше из-за врожденной застенчивости и желания остаться незамеченным. Он не хотел, чтобы на него показывали пальцем, не хотел быть особенным, отличаться от других. В детстве он хотел просто забыть о даре. Но с возрастом Эрмал все больше склонялся к духовному пути и пришел к выводу, что дар необходимо употребить на благо людям. Вскоре он понял, как это можно осуществить: выдавая свои способности за травничество. Исток, без сомнения, должен простить такую невинную ложь. В конце концов, разве не Исток создал его скромным и стеснительным? Кроме того, отец, такой же стеснительный, как и сын, всегда повторял: «Делай добро в тайне». Он совершал благотворительные пожертвования либо анонимно, либо через доверенное лицо, которое никогда не раскрывало источник денег. «Исток дал нам все, что у нас есть, — говорил он, — и уже то, что люди присваивают себе право быть дарителями, — гордыня».

Эрмал, сделавший эти слова своим девизом, был счастлив тому, что мог проповедовать и врачевать. Любовь прихожан и благодарность исцеленных стали для него наградой.

Все изменилось четыре года назад, когда Искупители арестовали старого Тэма Фарли.

Это воспоминание разбередило неугасшее чувство вины. Тэм жил один, на ферме неподалеку от Шелдинга. Однажды, пятнадцать лет назад, Эрмал зашел к нему в гости. Стоял жаркий летний денек, и священник решил совершить обход тех прихожан, которые не хотели или из-за старческой немощи не могли прийти на службу. Большинство людей радовались его приходу, лишь некоторые, кто не интересовался религией, отмахивались.

Так Эрмал дошел до домика Тэма. Несколько лет назад старый дом сгорел дотла. Вскоре ферма перестала приносить доход, и Тэм, продав лучшие поля соседу, стал жить в домике рядом с обгоревшим остовом, в компании петуха и двух дюжин несушек. Домик был ладный и чистый, входная дверь сохла, покрытая свежим слоем зеленой краски. Священник постучал.

Вскоре Тэм открыл дверь. Высокий, ссутулившийся от времени, старик отбросил с лица длинные, неухоженные, седые волосы. Его глаза, несмотря на прорезавшиеся вокруг глубокие морщины, были ярко-голубыми, нетронутыми годами. Это были глаза умного юноши, которому все еще интересна жизнь, ее чудеса и опасности.

— Я давно жду твоего прихода, священник, — сказал он. — Ты уже готов?