Нисхождение - Патриция Хайсмит

Подошел официант и спросил, что он желает заказать.

— Спасибо, ничего, — ответил Ингхэм и встал. Он вышел на террасу и под яркими лучами солнца дочитал письмо.

«…однако, я надеюсь, ты поймешь, почему я так расстроилась. Не думаю, что Джон говорил кому-нибудь еще о своих чувствах ко мне. По крайней мере, никому, кого я знаю. Я уверена, психиатр пришел бы к заключению, что для самоубийства у него имелись и другие причины (если честно, то даже не знаю какие) и что его внезапное проявление чувств ко мне (странное само по себе) лишь еще больше усугубило их. Джон говорил, что считает себя виноватым и не может работать с тобой из-за своих чувств ко мне. Я просила его написать тебе об этом. Я считала, что мне самой этого делать не следует…»

Остальная часть письма была посвящена ее брату Джои, сериалу, который она редактировала и который, по ее мнению, мог принести высокий рейтинг Си-би-эс. Она также писала о том, что упаковывала вещи Джона на его квартире и что при этом ей помогали двое его друзей, которых она раньше ни разу не видела. Она благодарила Ингхэма за тунисскую жилетку и уверяла, что в Нью-Йорке никто ничего подобного не видел.

«Почему она должна была заниматься вещами Джона? — удивился Ингхэм. — Ведь у Джона навалом друзей, куда более близких, чем Ина. «Я не давала ему повода, хотя, признаюсь, он мне нравился и я всегда относилась к нему с участием». Что бы это значило на самом деле?»

Ингхэм направился обратно к своему бунгало. Он шел медленно, глядя на песок перед ногами.

— Привет! Доброе утро! — окликнул его Адамс, тащивший свою дурацкую, как у Нептуна, острогу и ласты.

— Доброе утро, — заставил себя улыбнуться в ответ Ингхэм.

— Есть новости? — поинтересовался Адамс, бросая взгляд на письмо в его руке.

— Боюсь, не слишком свежие. — Ингхэм небрежно помахал письмом, не сбавляя шагу, и, не останавливаясь, прошел мимо.

И лишь после того, как он захлопнул дверь своего бунгало, он смог вдохнуть полной грудью. Это палящее солнце! Одиннадцать часов. Перед уходом Ингхэм опустил жалюзи, и теперь на минуту ему показалось, что в комнате совершенно темно. Он не стал поднимать их.

Покончил с собой в его квартире! Какое грязное паскудство, думал Ингхэм. Что за дешевый спектакль! Заранее зная, что его труп найдет Ина Паллант, поскольку ключи были у нее одной.

Тут Ингхэм обнаружил, что ходит кругами вокруг письменного стола, и плюхнулся на кровать. Постель была еще не заправлена. Мокта что-то задерживался. Подняв письмо над головой, Ингхэм попытался перечитать его, но не смог дойти до конца. Ему стало казаться, что Ина поощряла Джона. Ведь если это не так, то зачем писать об этом, зачем оправдываться, будто она этого не делала? «Относилась с симпатией». Да любая девушка на ее месте заявила бы: «Это тебе не мыльная опера, приятель, так что плюнь и забудь». Меньше всего она походила на женщину, которую можно разжалобить. Неужели он ей и вправду нравился? За последние пятнадцать минут Джон стал казаться Ингхэму отвратительным слабаком. Он попытался, но так и не смог представить, что в нем могло привлечь Ину. Наивность? Глупый юношеский энтузиазм и самоуверенность? Однако какая уж тут самоуверенность, если парень покончил с собой.

И что теперь делать дальше? Нет причины ждать следующего письма. Как нет причины и дальше задерживаться в Тунисе.

«Странно, — подумал Ингхэм, — Ина ни разу не упомянула в письме, что любит его. Даже не заикнулась об этом. «Но я сказала ему, что люблю тебя». Не слишком сильно сказано». Ингхэм чувствовал, что обижен на Ину; это было неприятное чувство, совершенно новое для него по отношению к Ине. Надо бы ответить на ее письмо, но только не сейчас. «Подожду по крайней мере до второй половины дня, а может, и до завтра». Он испытывал потребность поговорить с кем-нибудь об этом, но говорить было не с кем. Что сказал бы на это Адамс?

Днем, несмотря на то что Ингхэм поплавал и немного вздремнул, работа не клеилась. Последние несколько страниц шли очень гладко, он хорошо представлял, что будет дальше (его герой, Деннисон, как раз прикарманил сто тысяч долларов и собирался подделать бухгалтерские книги компании), однако никак не мог облечь свои мысли в слова. Его мозг, по крайней мере в той его части, которая отвечала за воплощение художественного вымысла в печатную форму, словно дал трещину.

Прихватив на всякий случай полотенце и плавки, Ингхэм сел в машину и поехал в Сус, куда прибыл к пяти часам. Город во многом походил на Хаммамет. Возле длинного, закрытого для посторонних глаз пирса стояло на якоре американское военное судно. По городу разгуливало несколько офицеров и матросов в белой форме, у них были загорелые лица, на которых застыло выражение нарочитого безразличия. Ингхэм старался не слишком пристально разглядывать их, хотя ему этого очень хотелось. Подошедший арабский мальчишка предложил блок «Кэмела» по вполне приемлемой цене, однако Ингхэм, покачав головой, отказался.

Он принялся разглядывать витрину магазина. Дешевые голубые джинсы и множество белых брюк. Ингхэм неожиданно рассмеялся. У одной джинсовой пары красовался искусно подделанный лейбл «Леви Страус» — глянцево-белый, прикрепленный скрепками, однако с надписью: «Настоящие «Луис». По нижнему краю фальшивого лейбла без зазрения совести оставили полоску перфорации. Да, левая фирма явно дала маху.

Какое-то время Ингхэм размышлял о своем романе. Он хорошо представлял, что там у него происходит. Он до мельчайших подробностей представлял фигуру Деннисона, знал даже размер его талии и те способы, какими он пытался уменьшить ее. Да и сама тема была стара как мир — от Раскольникова к сверхчеловеку Ницше: имеет ли личность право узурпировать власть при определенных обстоятельствах? С моральной точки зрения все это выглядело чрезвычайно любопытным. Однако Ингхэма в первую очередь интересовали мысли Деннисона в тот период, когда он вел двойную жизнь. Его занимал тот факт, что двойная игра в конечном счете сыграла с ним злую шутку — превратила в почти совершенного казнокрада. Денни-сон не осознавал того, что с точки зрения морали совершает тяжкое преступление, однако прекрасно понимал, что закон и общество, по причинам, которые он даже не пытался постичь, не одобряют его поступков. И только по этой причине старался действовать осторожно. Ингхэм хорошо представлял себе взаимоотношения среди людей, окружавших Деннисона, и даже девушку, которую тот бросил, когда ему было двадцать шесть, а потом решил вернуть (но не смог). Роман стал казаться Ингхэму куда более реальным, чем Ина, Джон или кто-либо еще. Но ведь этого и следовало ожидать, подумал Ингхэм. Разве нет?

Вид опиравшегося на палку старика араба, в мешковатых красных шароварах и тюрбане, едва не заставил Ингхэма открыть рот от изумления. Ему показалось, что это Абдулла из Хаммамета, но, разумеется, он обознался. Это просто точная копия. Невероятно, как похожи друг на друга эти арабы. Наверное, то же самое они думают и о туристах, подумал Ингхэм.

Он медленно шел узкой, заполненной людьми улочкой, ведущей к базару, постоянно натыкаясь на чьи-то руки и спины. Почувствовав у своего заднего левого кармана чью-то руку, Ингхэм обернулся как раз вовремя, чтобы заметить мальчишку, который шмыгнул влево, между торговыми рядами. Однако бумажник Ингхэма был в другом кармане — в переднем левом.

В уличном кафе, расположенном прямо на тротуаре главной улицы, Ингхэм выпил холодного лимонада, спрятавшись от солнца под тенью зонтика. Затем вернулся к своей машине и поехал обратно в Хаммамет. Иссушенная солнцем безлюдная местность за окном машины подействовала на него расслабляюще. Почва здесь имела темно-бурый цвет, а широкие русла рек пересохли и потрескались. Ингхэму пришлось несколько раз останавливаться, чтобы пропустить бредущие через дорогу гурты овец. Шерсть сзади у них была перепачкана грязью, их погоняли совсем маленькие мальчики или старые босоногие женщины с палками.

Бунгало в Хаммамете показалось Ингхэму в тот вечер чужим. Оно перестало ему нравиться, несмотря на чистоту, удобство и стопку рукописи на столе. Нужно уезжать отсюда. Эта комната напоминала о его планах поработать здесь с Джоном. Она не давала забыть о тех письмах, которые он, полный счастливых надежд, писал Ине. Ингхэм принял душ, решив, что пообедает у Мелика, поскольку пропустил ленч.

Открыв шкаф, чтобы достать свой синий блейзер, он не обнаружил его на месте. Ингхэм осмотрел комнату в надежде, что оставил его на стуле. Сообразив, что его обокрали, Ингхэм тяжело вздохнул. Но ведь перед уходом он запер дверь на ключ. Правда, забыл защелкнуть все ставни изнутри; он убедился в этом, бегло пробежав взглядом по окнам. Два из четырех оказались незапертыми. Ингхэм проверил стопку сорочек на верхней полке. Новая льняная рубашка пропала. А коробочка с запонками? Ингхэм выдвинул ящик стола. Она тоже исчезла, а там, где лежали чистые носки, осталось пустое место.