Тринадцать полнолуний - Эра Рок

Все, кто был возле колодца, не одобряя высказывание Груни, зашикали на неё, а то, как Марыля услышит, ведь недалеко ушла? Груня махнула на них рукой, мол, шуток не понимаете, подхватила вёдра. Постояли бабы у колодца, поговорили немного, да пошли по домам готовить родным угощение. Ведь и в правду, праздник ко всем пришёл. Сегодня был Сочельник.

Марыля зашла в избу, поставила вёдра и повернулась в дверях, что бы выйти за дровами. Потом вернулась, подошла к Зенеку, постояла недолго, вглядываясь в его лицо.

— Ну что же ты никак в себя не приходишь? Такой праздник сегодня, Сочельник. Все радуются, к Рождеству готовятся, а ты всё хворь свою побороть не можешь, — вытерла набежавшие слёзы, — пойду я, печь растоплю да пирогов напеку, с ягодами, как ты любишь.

Ей показалось, что губы Зенеша тронула улыбка. Пригляделась и, отогнав от себя наваждение, пошла за дровами. За хлопотами не заметила, как ночь пришла, накрыла нехитрый праздничный стол и села под дедовой иконой вечерять.

— Ну, здравствуй, Марыленька, — нарушил её молчаливое одиночество голос.

— Кто это? — удивилась она.

— Это я, душа моя.

Она медленно, не веря своим ушам, повернулась к полатям. Зенек сидел на своей постели и улыбался.

— Боже мой, услышал господь мои молитвы! Вот радость-то, очнулся, хороший мой. Верила я, всегда верила, что придёт этот час, родной мой, миленький, — она бросилась к Зенеку, припала ему на грудь.

Плакала, но то были слёзы радости и счастья. Он нежно гладил её голову.

— Ничего, ничего, милая, не плачь, всё у нас теперь хорошо будет. Теперь поправлюсь я, помогать тебе буду, намаялась ты со мной за семь месяцев, устала. Теперь всю работу сам буду делать, — он взял в ладони её лицо и смотрел в родные, знакомые с детства, глаза. — Да что ты, какая это маята была. Только бога молила, что бы вылечил тебя.

— Да видел я всё, как тяжело тебе было, как ручки твои, маленькие, опускались, порой. Слышал, как плакала ты по ночам, да до утра, на коленях, возле дедушкиной иконы стояла. Всё видел, всё знаю.

— Да как же, ты видеть мог, если лежал, еле дышал?

— То тело моё не подвижно было, а душа-то не спала, а возле тебя находилась.

И тут Марыля отодвинулась от Зенека.

— Да как же это, я и не поняла сразу, так радость меня окутала. Ведь разговариваешь ты, и голос твой такой красивый, как ручеёк горный журчит и речи, чистые да нежные, прямо в душу ко мне льются.

— Это ещё не все изменения, что со мной произойдут, только время должно пройти ещё не много, два месяца и ещё чуть-чуть подождём, и к празднику сорока святых совсем поправлюсь я да крепко на ноги встану. И заживём мы с тобой, другим на зависть, — он протянул к ней руки.

Она снова склонила ему на грудь свою голову. Счастье, блаженство и чудная нега разлилась по её телу. Незнакомые чувства волновали кровь, казалось, душа была готова вырваться из тела и полететь над землёй, что бы поделиться своей радостью со всем миром. Так сидели они, молча обнявшись. Марыле просто не верилось, даже мечтать не смела, что выпадет на её долю ощутить в жизни такое счастье. Конечно, надеялась, да во снах девичьих, часто снилось ей, идёт она, по лугу, где трава не кошена, рука об руку, с молодым, пригожим хлопцем.

Только никогда лица она его не видела, но запомнила, как легко, радостно и надёжно было рядом с ним. И сейчас, обняв Зенека и, чувствуя его объятья, она поняла, что именно так всё было в том сне. Она отстранилась от Зенека, посмотрела в его глаза. Они были завораживающей красоты. Большие, карие, с золотисто-огненными прожилками, казалось, они заглядывают в самую глубину души Марыли. Густые, длинные ресницы, брови, как крылья птицы в полёте. Губы, цвета лепестков алой розы, припухлые, ярко очерченные, звали к поцелую. Марыля, испугавшись своих мыслей, покраснела и закрыла глаза.

— Хорошая, что с тобой? — она почувствовала тревогу в голосе Зенеша.

— Ничего, так я, — справившись с волнением, Марыля взяла его руку, — смотрю на тебя, вроде ты и не ты, изменился, но душу твою, добрую да нежную, я всегда такой и представляла. Чувствую, хоть лицо твоё изменилось, но она прежней осталась. Хорошо это, ой как хорошо. Так мне на душе радостно, покойно и чувство такое, что в прошлом осталось всё плохое, а впереди светлая, радостная жизнь ждёт. Ох, сердце как птаха бьётся, словно выскочить из груди пытается.

— Я тоже такие же чувства испытываю, моё сердце, как и твоё волнуется, вот, послушай, — он взял руку Марыли и приложил к своей груди.

Она почувствовала под своей рукой, как бугрились мышцы на его груди, как часто билось его сердце. Сильные, крепкие руки, широкие мужские плечи, ком в горле застрял, такой красивый не про её честь. Вот поправится и уйдёт в город, а там влюбиться, сколько красавиц вокруг него будет, богатых да знатных. Но погнала она эти мысли прочь. То потом будет, а сейчас хоть немного счастья на её долю выпало и проживёт она так, что бы ни одной минутки его не упустить.

— Мы всегда будем вместе, я тоже этого хочу, — будто прочитал её потаённые мысли Зенек.

Марыля покраснела и, смущаясь, отошла к печке, где стоял горшочек с травяным отваром. Набрала полную кружку и принесла ему.

— Надо выпить, Зенек, эта трава сил тебе прибавит, — поднесла к его губам, — никак понять не могу, что же произошло, как ты так изменился, что за чудо чудное! Столько времени прошло, а я перемен в тебе и не замечала.

Зенек выпил несколько глотков и взял Марилю за руку:

— Спасибо, родная, присядь. Что произошло, я расскажу тебе, потом. А сейчас, ты должна мне помочь и выполнить мою просьбу. Пойди к дедовой избе.

— Но, ведь нет её, сгорела она.

— Я помню. И как ты икону спасла мне тоже известно. Но дуб, что рос рядом, уцелел и по сей день там стоит. У самого корня большое дупло, так вот, обойди дуб с восточной стороны, залезь в дупло, там листва старая, развороши её, под ней растёт чудо-трава, светлооранжевого цвета. Кустики маленькие, размером с палец. Дед Демьян сказал, огромную, чудотворную силу она имеет, сорви девять кустиков и домой принеси, а остальные опять листвой закрой. А дальше дедушка подскажет, что с ней делать.

— Да полно тебе, Зенек, ведь дедушка умер давно, как же он подсказать может, — Марыля удивлённо посмотрела на него.

— А я вижу его и разговариваем мы. Он и сейчас здесь, с нами, говорит, что торопиться тебе надо, за разговорами нашими много время прошло, а тебе до восхода надо успеть. С первыми лучами солнца исчезнет трава.

— Пугаешь ты меня, Зенек, невозможно это всё. — Хочешь проверить? Подойди туда, где икона стоит, протяни руку ладошкой вверх, дед тебе знак подаст, — и, видя её нерешительность, подтолкнул, — иди, не бойся.

Марыля пошла к иконе и сделала, как он сказал. Ничего не происходило, она хотела повернуться и спросить Зенеша, зачем он над ней подшучивает, и почувствовала, как по ладошке пробежал, сначала, холодок, а потом сделалось сильно жарко и ладошку, словно иголочками покалывать стало. Она повернула голову и Зенек, увидел, как от удивления расширились её глаза, и на губах заиграла улыбка.

— Вот так чудеса?!

— Ну, поверила теперь? Придёт время, и ты сможешь его увидеть. А теперь, торопись, время кончается, скоро солнце взойдёт.

Она взяла фитилёк и начала торопливо одеваться.

Вся деревня гуляла, празднуя Рождество, пели песни. Детвора, не смотря на ночь, бегала по улице, играя в снежки. Молодёжь, с визгом и криками радости, распиравшими грудь, каталась с горки. Всеобщее ликование охватило всех. Мало в деревни праздников, а Рождество, один из самых радостных.

Марыля остановилась на минутку, глядя на гулянье: «Вот счастье-то, какие все весёлые, и у меня счастье. Так бы и рассказать всем, что бы разделили мою радость. Но торопиться надо, Зенек сказал, время мало осталось» И побежала огородами к Демьяновой хате.

Всё сделала, как было сказано. И правда, в дупле дерева, возле корней, нашла она ту траву заветную. Чудная эта трава была. Когда Марыля раздвинула залежалую листву, свет ударил в глаза. То светились эти кустики. Нежные, тоненькие стрелки-листики светлозелёного цвета с оранжевыми прожилками. Сорвала, положила за пазуху и побежала домой.

Гулянье в деревне было в самом разгаре. Но не до него было Марыле, домой спешила. Забежала в избу. Зенек стоял по середине хаты, в красивой одежде. Рубаха ни бархат, ни щёлк, а материя незнакомая, манжеты и воротничок, как на городских богачах видела. Жилетка с карманами, из дорогой кожи сшитая. Стол был накрыт дорогой скатертью. Яства диковинные, каких раньше она и не видывала.

— Боженьки, Зенек, откуда это всё? Что за одежды на тебе роскошные? Что за волшебство чудное, как в сказке, прямо!

— Я принёс всё это оттуда, куда смогу и тебя пригласить. Но надо время выждать. А ты ждать умеешь, терпения и веры у тебя не отнять. Хорошая ты и добрая, как те, кем мы были на свет рождены да в этот мир отданы. Всё, что на нашу долю выпало и дальше будет, то испытания нам даны, что бы проверить нас. Нелегко будет, но уверен, справимся мы. — Не пойму я тебя, говоришь непонятное, кем рождены? Я знаю, Тася была матерью моей, и братья да сёстры у меня есть.