У радости тысяча имен - Байрон Кейти

Моя любимая старая белая овчарка по кличке Кер-ман была еще одним моим учителем, — пожалуй, одним из самых замечательных учителей, которые у меня были после того ключевого события 1986 года. Ее любовь ко мне была абсолютно безусловной. К концу жизни у нее отказали задние лапы и она не могла ходить. Поэтому, когда ее кто-то звал, она ползла по полу на брюхе, перебирая передними лапами. Когда Керман умирала, из ее пасти начала течь кровь. Я позвала моих троих детей и сказала им: «Я бы хотела усыпить ее, если вы не назовете разумных причин, по которым делать этого не стоит». Дети, увидев, в каком плачевном состоянии находится Керман, согласились со мной. Мы запаслись ее любимой едой и устроили для нее вечеринку. Дети играли и резвились с ней так, как будто она была здорова. И она ползала за ними с радостной улыбкой на морде и, несомненно, получала от всего этого наслаждение. Казалось, в тот момент она забыла о боли. Керман всегда умела только отдавать, ничего не требуя взамен.

Когда пришло время везти ее к ветеринару, мы все поехали с ней — девять или десять человек, все ее друзья и вся наша семья. Мы стояли вокруг стола, на котором лежала Керман, а мой сын Росс наклонился к ней, чтобы видеть ее глаза. Доктор сделал укол, прошло мгновение, Керман не шевелилась, и когда Росс сказал: «Она ушла», мы все уже знали об этом. Еще минуту назад она была с нами, а теперь ее не стало. Наша Керман ушла, и некому было сказать «Прощай». Это было так трогательно и мило!

Я также училась у деревьев, когда бродила по лесу, среди высоких секвой, где олени не боялись меня и не убегали прочь. Я видела деревья, поваленные ветром или ударом молнии. Они казались мертвыми, но на их поверхности и внутри них существовал целый мир: мох, насекомые и многое другое. Даже после смерти эти деревья служили источником новой жизни, отдавая то, что у них осталось.

Природа ничего не удерживает в себе, пока у нее есть что отдавать. Она похожа на мою белую овчарку, которая, когда я ее звала, ползла ко мне с улыбкой на морде, хотя из ее пасти текла кровь. Так же поступаем и все мы, осознаем мы это или нет. Люди видят, с каким трудом я передвигаюсь, когда мое тело истощено. Я никогда не должна делать это или что-то еще, никогда. Я делаю это, потому что я получаю от этого удовольствие. Я поднимаюсь на борт самолета и ощущаю только свободу.

Осознавая это, я радуюсь. Может, это и не заметно, но я путешествую по миру с радостью в сердце, хотя могу выглядеть уставшей и истощенной. И я не отдаю больше, чем кто-либо другой. И белая овчарка Керман не отдавала больше, и секвойи. Все мы отдаем столько, сколько можем. Без наших историй любой из нас — чистая любовь.

Tont, кто дает себе определение, не знает, кто он есть на самом деле.

Реальность проста и понятна, когда ваш разум ясен. Она не может быть проще, чем есть, хотя люди думают, что за этой простотой обязательно должно что-то скрываться. Это очень удобно: вы получаете то, что видите. Что бы ни происходило — хорошо, а если вы так не считаете, у вас есть возможность исследовать свои мысли. Я воспринимаю людей и вещи без истории о них, Когда мне нужно приблизиться к ним или, наоборот, отдалиться от них, я делаю это, не приводя никаких аргументов. Я не знаю, почему не должна поступать именно так. Любое движение всегда совершенно, и я ничего не могу с этим поделать.

Итак, если нет ничего скрытого и таинственного, реальность выглядит так: женщина, сидящая в кресле с чашкой чая. Это занятие приятно настолько, насколько мне хочется, потому что это есть то, что есть. Я называю это последней историей. Если вы любите реальность такой, какая она есть, вам становится проще жить в мире, поскольку вы понимаете, что все именно такое, каким должно быть.

Для меня привычно говорить с позиции личности, хотя я не верю в нее, с позиции человечества, с позиции Земли, с позиции Бога, с позиции камня. Если все это даже существует, я есть начало этого. Я называю себя «оно», потому что нет никаких предпосылок для разделения. Я есть все это, и у меня нет на этот счет никаких других идей. Я научилась говорить так, что мои слова не отталкивают от меня людей. Находясь со мной, они чувствуют, что попадают в новое для них комфортное пространство. Я разговариваю с людьми с позиции друга. Они доверяют мне, потому что я принимаю их такими, какие они есть.

Я пребываю в любви. У меня роман с самой собой. Когда разум любит себя, он любит все, что он отражает. Принимать людей такими, какие они есть, без всяких условий, — значит принимать без всяких условий себя. Я влюблена во все. Такое вот абсолютное тщеславие. Я готова целовать землю, по которой хожу, — все это я.

Как человек, я люблю говорить. Я называю это своим способом самовыражения. Первое, что я сделала, пробудившись к реальности, — влюбилась в форму. Я влюбилась в глаза, в пол, в потолок. Я — это. Я — то. Это ничто, и это все. Нет ничего, что существовало бы отдельно. Просто пребывать в этом состоянии благодати, прямо сейчас, с открытыми глазами — достаточно.

Когда я смотрю на небо, я даже не знаю, что это небо, пока ум не даст ему имя. Только в этот момент небо начинает существовать. Никакого мира, который можно было бы увидеть, не существует до тех пор, пока ум не начинает давать названия и делить реальность на «это» и «то» (имеется в виду неисследованный ум). Мне нравится, что мой ум не верит моему уму.

Как одно может существовать отдельно от другого? Я проявляюсь как старое и новое, как начало и конец, я — это вы, и я — всё: эти экстатические вибрации, эта невыразимая радость, этот танец без движений, это завораживающее, восхитительное ничто.

До рождения Вселенной все было бесформенным и совершенным.

В начале было слово. Оно приходит к вам, когда вы просыпаетесь утром. И это слово исходит от вас. Так создается мир. До этого момента есть только реальность, бесформенная и совершенная, единая, бесконечная, свободная. Для нее не существует имени, даже намека на имя. Имя — это рябь на поверхности воды. Вслед за рябью появляется целое озеро. Нет ряби — нет озера.

Все, что реально, не имеет имени. Оно не меняется, не течет, не уходит и не возвращается. Оно даже не существует, оно находится за пределами существования и не-существования. Если вы дадите этому какое-то имя, это все равно будет ничто. Поэтому, если хотите, называйте это «Дао»; это имя не хуже любого другого. Но как бы вы ни назвали это, имя ничего не изменит. И это всегда начало.

Мастер путешествует, не выходя из дома. Какая бы красота ни открывалась перед ним, он остается безмятежным.

С

покойствие — наше естественное состояние. Только вера в ложные мысли способна лишить нас покоя и погрузить в состояние печали и гнева. Без этих мыслей разум остается спокойным и открытым всему, что происходит.

Кем бы вы были для других людей, например, без истории о том, что кто-то должен постоянно беспокоиться о вас? Вы были бы самой любовью. Когда вы верите в миф о том( что люди должны беспокоиться друг о друге, это означает, что вы очень сильно нуждаетесь в том, чтобы беспокоиться о других, или в том, чтобы другие беспокоились о вас. Переживание любви не может передаваться от другого человека; оно рождается внутри вас.

Однажды я гуляла по пустыне с одним из своих знакомых, и с ним случился удар. Мы сели на землю, и он сказал: «О Боже! Я умираю. Сделай что-нибудь!» Он говорил одной стороной рта, поскольку другая сторона была парализована. А я просто сидела рядом с ним, любила его, смотрела ему в глаза, зная, что до ближайшего телефона или машины очень далеко. Он спросил: «Ты даже не беспокоишься?» Я ответила: «Нет». Он начал смеяться, сквозь слезы, и я тоже. В конце концов способность двигаться вернулась к нему, удар отступилне оставив никаких последствий. Такова сила любви. Беспокойство тут не помогло бы.

Если на моих глазах кому-то нанесут удар ножом, каким должно быть мое сострадание? Конечно, я сделаю все возможное, чтобы помочь человеку, но думать, что этого не должно было случиться, — значит спорить с реальностью. Это нецелесообразно. Если бы я начала беспокоиться, то утратила бы связь с тем, что я есть. Беспокойство отдалило бы меня от реальности, отделило бы от того, кого ранили, и от того, кто нанес удар ножом, а я есть все. Когда вы исключаете что-то из своей вселенной — это не любовь. Любовь принимает все. Она не отталкивает от себя даже монстра.

Любовь не избегает кошмаров — она принимает их, поскольку, нравится вам это или нет, они могут случаться, и не только в вашем уме. Ни при каких обстоятельствах я не позволю беспокойству вмешаться в то. что я ощущаю как свою подлинную сущность. Она включает в себя каждую клетку, каждый атом. Она есть каждая клетка и каждый атом. Без всяких «также».