Барон и рыбы - Петер Маргинтер

Семь ночей спустя пришел день Святого Лаврентия. Накануне вечером барон завершил статью для Марбурга и вручил ее слуге для отправки с баллиндалохской почты. Приняв холодный душ и сделав обычную утреннюю гимнастику, Элиас Кройц-Квергейм появился на лугу, бывшем некогда турнирной ареной замка, где устраивались празднества, наблюдал за приготовлениями и беседовал с распорядителями. Пепи помогал, чем мог.

Симон же проснулся только от оглушительного шума, производимого семнадцатью марширующими по крышам замка волынщиками, а когда он наконец появился на лугу, уже начались состязания мужчин от двадцати до сорока лет: выступление команды старейшин он пропустил. А занимались тут весьма необычным спортом. На краю поля лежал штабель телеграфных столбов. По свистку арбитра все участники кинулись к штабелю и выбрали себе каждый по бревну. Потом они снова выстроились в ряд и, по команде ухватив длинные тяжелые бревна, лежавшие рядом с ними на земле, понеслись вперед (публика вопила от восторга, дети с визгом прыгали, дамы махали зонтиками, а мужчины — беретами); состязавшиеся швыряли бревна с такой силой, что, грянувшись оземь верхним концом, те подскакивали и только потом с грохотом обрушивались на траву. Выигрывал тот, кому удавалось дальше всех зашвырнуть свой телеграфный столб. Арбитр утихомирил двух здоровенных братьев, оспаривавших друг у друга победу, тем, что дисквалифицировал их обоих за неспортивное поведение, и увенчал пальмовым венком (блестевшим как жестяной) Джеймса Маккилли, рыхлого толстяка, чей бросок был самым коротким. Ошеломленные зрители сперва чуть не затеяли потасовку, но потом с облегчением расхохотались и унесли с поля на руках под громкое «Ура!» и арбитра, и победителя.

— Тут главное — как держишься, — объяснил барон секретарю. — Качество не менее важно, чем количество.

Симону разрешили участвовать в состязаниях двадцатилетних, при этом он занял вполне почетное шестое место. Он, правда, догадывался, что врученная в качестве приза красивая серебряная табакерка с самого начала ему и предназначалась, вообще торжества все больше напоминали ему венские детские праздники.

После обеда, принесенного девушками в больших, выстланных белым полотном ивовых корзинах, все возрастные категории перешли к схваткам на мечах. Симон уклонился, зато барон фехтовал с успехом и только в четверти финала уступил Голу Маккилли, пирату в отставке, стяжавшему сомнительную славу грабежами туристских судов в адриатических водах. Гол применил «двойной отвлекающий удар», выпад, им лично придуманный, которым он сразил в свое время даже ужасного Мухаммеда Бега, начальника черногорской пограничной стражи. Барон быстро утешился таким исходом поединка, ибо хотя в последнем круге Гол и уступил Гвейру Маккилли, экс-проспектору{56} в Курдистане, австрийскому гостю все же присудили второй приз «за спортивное мужество». Он получил меч с изумительной насечкой, а Гол, как третий призер, — миниатюрную сафьяновую волынку.

— Браво, кузен, — поздравил его Гол и протянул барону железный крюк, заменявший ему правую руку.

— Отчаянный парень, — заметил барон Симону, когда старый рубака затопал к трибуне, нежно прижимая к себе волынку. — Он и сегодня — синдик{57} МАСП.

— Чего, простите?

— Международного Анонимного Содружества Пиратов, — Барон подкрутил усы и с удовольствием поглядел на красивый меч, лежащий у него на коленях. — Кстати, а что с Александриной? Она ведь без ума от вас.

Мудрец из Гелиополиса был избавлен от необходимости отвечать, так как волынщики сыграли туш, а Фергюс Маккилли оглушительно грохнул булавой о трибуну, перед которой чествовали победителей.

— Детям — спать!

Тут дело не обошлось без канюченья, настоятельных уговоров и затрещин. Несколько подростков, и теперь, на каникулах, остававшихся итонцами{58}, погнали малышню в замок.

После этого на парадном лугу остались лишь совершеннолетние Маккилли с достигшими в этом году зрелости сыновьями и дочерьми. Фергюс Маккилли снова треснул булавой по трибуне, встал и приложил к губам рупор. «Братья и сестры, — начал он, — а в особенности вы, молодежь, коей сегодня впервые дозволено присутствовать на сем празднестве до конца: сейчас мы предстанем перед нашим возлюбленным лэрдом Айвором, отмечающим сегодня, в день Святого Лаврентия, шестьсот тридцать первый день рождения!»

Барон наклонился к Симону и прошептал, что тот, не будучи членом семьи, должен удалиться и ждать в своей комнате, пока за ним не пришлют.

«Лэрд Айвор, — услышал Симон, направляясь к столам с закусками за трибуной, — воплощающий своей великой личностью опыт более чем шести столетий, утверждая меня в должности, оставил за собой, как и при моих предшественниках, последнее слово во всех важных вопросах. Поэтому, как ежегодно, мы со старейшинами разработали повестку дня, которая и будет подана ему на рассмотрение после традиционных поздравлений. Во время поздравлений я рекомендую молодежи проявить особую сердечность».

Ворота за Симоном захлопнулись.

«На повестке дня, — надсаживался дальше Фергюс Маккилли, — стоят следующие вопросы:

1. Персональные дела: рождения, возвращения, смерти, отъезды.

2. Уполномочивание моих племянников Эндрю и Дональда на нелегальную деятельность: контрабанда алкоголя и работорговля.

3. Выработка позиции по отношению к решению моей племянницы Филлис уйти в папистский монастырь.

4. Чтение, обсуждение и возможное уничтожение завещания, по которому дядюшка Мэттью оставляет свое состояние приюту для легавых собак, больных туберкулезом.

5. Заключение браков. В связи с этим: скандальная связь моей племянницы Мэйбл с машинистом компании Баллиндалох-Инвернесс, каким-то там Кэмпбеллом».

По рядам прокатился ропот осуждения, некое же существо женского пола разразилось громким плачем. Фергюс Маккилли продолжал:

«6. Объединение земельных участков, покупка и продажа земель.

7. Разрешение моему племяннику Шону на печатание стихов.

8. Состояние переговоров с итальянским правительством о колонизации Львиного острова в Тирренском море.

9. Меры в связи с конфискацией имущества нашего кузена Элиаса Кройц-Квергейма австрийским правительством.

10. Годовой баланс и предполагаемые капиталовложения на следующий год.

11. Разное».

Фергюс Маккилли вопрошающе огляделся. Оттуда, где сидел барон, послышалось приглушенное рычание.

— Повестка дня была вывешена две недели назад в моем кабинете для всеобщего ознакомления. Предложений по расширению или изменению повестки не поступило. Таким образом, она принимается.

Возражений не было.

— Хью, подай ключ!

Привратник вручил Фергюсу Маккилли метровый ключ с затейливой кованой бородкой.

Установился порядок шествия: во главе — фергюс Маккилли, за ним — барон, потом — старейшины, волынщики и все прочие Маккилли семьями: супруги — под ручку, официально помолвленные — взявшись за руки, вдовцы, вдовы, незамужние и холостые — поодиночке. Раздали и зажгли факелы, и процессия тронулась.

Остановилось шествие перед циклопической стеной. Вперед выступили несколько сильных мужчин и вагой отодвинули огромный камень. Один за другим Маккилли исчезали в открывшейся черной дыре. Когда мрак поглотил последний факел, Симон сунул в карман театральный бинокль Александрины Маккилли и спустился с крыши в свою комнату.

Идущими под уклон коридорами, лестницами, штольнями и гулкими залами Маккилли приближались к фамильному склепу. Слышались только треск факелов да шум шагов. Иногда из невидимых вентиляционных шахт тянуло сквозняком, один из порывов задул факел барона.

— Недобрый знак, — прошипел ему Фергюс Маккилли.

Семейный склеп представлял собой огромнейший зал, его купольный свод поддерживали мощные колонны из грубо отесанного камня. Бесчисленные саркофаги из гранита, бронзы и олова звездой располагались вокруг центра зала, где под самой высокой точкой купола стояла огромная бочка виски. Вокруг бочки быстро расставили простые скамейки, бывшие наготове в углу, факелы вставили в железные кольца, вмурованные в стены и колонны. Фергюс Маккилли и двое сильных юношей поднялись на бочку и отвинтили круглую крышку.

Из бочки сильно потянуло спиртом. С увлажнившимися взорами троица преклонила колени вокруг отверстия, вглядываясь в глубину.

— По-моему, он там. Посвети-ка!

— Ты прав, это он.

— Подальше с факелом! Хочешь сварить из нас пунш?

— Ну что ты. Дай-ка лучше веревку.

— Осторожно! Упаси Господь, ты еще ухватишь его за шею, как два года назад.

— Всплывет — и порядок.

— Свети, пожалуйста, чуть правее.

— Вот он! Я его нащупал. Попался!