Выползина. Портал 55. Дневники 90-х. Роман - Сергей Е. ДИНОВ

– Как же так, Федор?! Оказывается, ты у нас – сирота петроградская?! – возмущенно прогудел за спиной отец, покачал осуждающе головой и отправился дочитывать вечернюю газету, отгадывать очередной кроссворд.

– Не ругайте его, – вступилась Вероника (это имя Федору пока больше нравилось), – он такой у вас стеснительный, скромный, неприспособленный к жизни. Но это, простите, Мария Васильевна, полностью ваша вина.

– Моя? Вина? – удивилась мама.

– Нельзя с таким усердием и любящим рвением опекать мужчин в зрелом возрасте, от этого они останутся на всю жизнь беспомощными подростками.

Учительница с сорокалетним стажем не нашлась, что и ответить нахалке.

За то Федор вдруг стряхнул оцепенение. Он отдохнул, выспался за эти дни, и на работе, казалось, все нормализовалось. Он принял игру коварной обольстительницы и выдал:

– Надя, которая Вера, которая Победа, когда ж ты успела перекраситься, любовь моя?

Вероника на мгновение опешила, услышав громкий и решительный голос Федора, но достойно отыграла мужскую тупость и сняла ленивым жестом парик, рассыпая по плечам свои великолепные, блестящие черные пряди волос.

– Милочка моя! – вскрикнула мама. – Разве можно прятать под париком такие замечательные локоны?!

– Женщина должна менять свой имидж. Иногда. Чтобы не наскучить любимому мужчине, – заявила Вероника и пригасила ресницами коварный взгляд.

Мама незаметно и одобрительно кивнула сыну, видишь, мол, какая умница и красавица пожаловала. И продолжила приготовление торжественного ужина для знакомства с возможной невесткой. Ей было приятно, что ее сына, наконец, назвали мужчиной.

Нарезать морковь и лук Вероника напросилась сама, чем вызвала новое восхищение доверчивой мамы.

Федора раздирали дикие предположения о причине наглого визита этой великолепной стервы.

– Куртка моя тебе пригодилась, Вера, Надежда и Любовь – в одном флаконе?! – пошутил он.

Вероника скромно потупилась и пояснила для мамы.

– Знаете ли, сегодня днем Федя сбежал на часик с работы, и мы посетили сауну, что на улице Марата. Вдвоем. Когда вышли, – моросило, и я стала зябнуть…

Такой наглой, мгновенной, лживой импровизации Федор давно не слыхивал, от женщины тем более. Если учесть, что он пришел с работы в старом плаще, что снял в прихожей, в кухне стоял в пиджаке, – выходило, что до сауны, он шатался по Питеру одной куртке. Осенью прохладно, но не до такой же степени.

– Плащевку я почистила, дорогой. Джинсовку постирала. Всё выгладила, принесла, оставила в гостиной в пакете. В карманах, кстати, ты забыл документы и деньги. Такой ты у меня еще безолаберный. Целую. Подпись: твоя В. П. Вера в Победу, – вздохнула скромница Вероника и потупила взор.

– Совершенно верно, – поддержала мама, – Феденька именно безолаберный. Каждый раз я расстраиваюсь, когда…

Федору надоело упражняться с Вероникой в лживых любезностях.

– Дорогая, если Вероника, можно тебя на минутку. Извини, мам, мы уединимся.

– На минутку? Может, не стоит так сразу, при родителях, – будто бы смущаясь, пролепетала Вероника. – Такой он у вас страстный!..

Добрая и доверчивая мама Федора замерла от изумления с открытым ртом, хотя настроилась на очередное ласковое пропесочивание сына и его мужских недостатков, тем более, при поддержке союзника одноименного полу. Старушка мать смиренно вздохнула неизбежному. В любой дом, когда-нибудь вваливается подобная нахалка и уводит любимое дитя от материнских забот в неизвестность, а это всегда обидно и горько, сколько бы ребенку не было лет – восемнадцать или сорок восемь.

Федор вытащил Веронику за руку в свою комнату и прошипел:

– Короче, интриганка, что тебе нужно?

– Ты бы никогда не отважился представить меня своим родителям! – вместо оправданий громко заявила Вероника и попыталась выдрать из захвата свое запястье. – Больно, дубина, отпусти, – прошипела она тихо.

– Убирайся! – потребовал Федор.

Вероника преспокойно оглядела его холостяцкую комнатенку с книжными развалами по шкафам и полкам, с компьютером на письменном столе, с кроваткой, заправленной голубеньким, детским покрывальцем, на которой никогда не лежало ни одно женское тело… и завалилась на постель, открывая голые коленки. Глянула, запрокинув голову, на карту звездного неба с созвездием Южного креста, прикрепленного на стене над изголовьем кровати.

– А я и не скрываю, что была замужем… два года! Это мой печальный, но необходимый жизненный опыт! – громко заявила она для матери Федора, что, как бы ненароком, подслушивала у дверей комнаты, и много тише добавила:

– Верни, козел, мою сумку! Твою взяла по ошибке, в спешке… Ее пришлось оставить у мусорки на площади той станции… ну, как ее? Балаганово!

– Как оставить?! – взвился Федор. – А вещи?!

– Вещи почти все вынула…

– Что значит «почти»?! – прошипел Федор.

– А то и значит, – докладывала Вероника. – До станции я смылась, прошла три или четыре вагона. Сошла с поезда. Показалось, что меня пасут…

– Показалось?!

– Два мужика в черном шарашились по пятам. Вот я и оставила твою сумку под урной на площади… Куртку и плащ вынула… Там оставалась какая-то дребедень!..

– Дребедень?! На сто баксов?! Это были подарки родителям! – возмутился Федор.

– Ложки – плошки?! Салфетки – полотенчики?! – возмутилась Вероника. – Вместе сходим в Гостиный, накупим приличных подарков.

– Шубу, гражданка Фролова Надежда Александровна, ты тоже в купе в суматохе оставила и свалила в моих куртках, с моими документами,? – прошипел в ответ Федор. Ему захотелось задушить эту наглую и соблазнительную стерву, что валялась на его постели как… как вшивая, грязная болонка на чистом белье в комоде бабушки.

– Убирайся отсюда! – прохрипел Федор, не получив ответа.

– Это любовь, Феденька! Любовь! – вдруг истерично выкрикнула Вероника. – Не бросай меня! Хочу от тебя ребенка!.. Девочку! Такую же красивую, как я, и такую же умную, как ты!.. – и много тише добавила. – Нет, Федя, свою шубу я оставила специально, чтобы незаметно убраться из вагона в твоей куртке. Неужели интеллигентный мальчик не допер, что хотели грохнуть меня? – договорила она зловещим шепотом.

Раздался вежливый стук в дверь.

– Дети, не ссорьтесь, пожалуйста, будьте выдержаны и взаимовежливы, – сказала мама, но Федор даже ступить за порог комнаты ей не позволил. В нем просыпался дремлющий зверь, явно мужской породы, пусть и небольших размеров.

– Извини, ма. У нас серьезный разговор! – заявил он. Мама сама, как истинно воспитанный и интеллигентный человек, прикрыла дверь, с другой стороны.

– Марии Васильевне я объяснила, по какой причине мы разошлись с бывшим моим гражданским мужем Эдуардом!.. – весело куражилась Вероника и смешно морщила носик. – Решение только за тобой, мой милый!.. Отдай сумку, идиот, – тут же сходила она на зловещий шепот.

– Наверное, ты сильно приукрасила причину развода, моя дорогая?! – заорал Федор и тоже понижал голос, буквально, прохрипев последние фразы:

– Если сейчас же не закончишь, подруга, придуриваться, я выкину тебя из окна! Сумку, со всем твоим барахлом изъяла милиция станции Бологое!.. Вот так!

– Врешь! – подбросило с постели Веронику.

– Протоколы подписывал в семь утра. Сержант Егоров, дежурный по станции составлял бумажки и опись содержимого твоей сумки. Можешь проверить! Вот телефоны!

Федор выхватил из кармана пиджака органайзер, куда аккуратно переписал все телефоны и фамилии сотрудников дежурной части станции Бологое, собираясь оправдываться на работе и предъявлять свое железное алиби.

– Что ты везла в этой сумке? Зачем так дергаться? – спросил Федор вполне сдержанно.

– Что передали, то и везла. Откуда я знаю? Сувениры!

Вероника отвернулась к окну, помолчала и вдруг продолжила с грустью и печалью:

– Тебя, дорогой мой, уже пасут, двое. На лестничной площадке этажом выше. И еще один хмырь торчит со стороны черного хода. Похоже, ментовка.

Федор без сил опустился на тумбочку у кровати, и укол карандаша в задницу вернул помутившееся сознание в голову.

– Меня? Пасут?

– Тебя! Тебя, мой милый, – куражилась Вероника.

– А вот тебя, дорогая, тут же скрутят и посадят, стоит мне только настучать…

– Перестань! – тихо возмутилась Вероника. – Пойми! Всё настолько серьезно, что плакать хочется. Верни сумку, дурак! Меня же грохнут!

– Нет у меня твоей сумки, – уперся Федор из вредности, не понимая, в какую серьезную историю вляпался. – Отобрали, в качестве вещдока! Неужели не понятно?! Они не поверили, то это моя сумка!

– Идиот, – всхлипнула Вероника, разрыдалась и выбежала из комнаты.

Но не ушла. Утешаемая мамой Федора через прикрытую дверь, авантюристка рыдала, проливала слезы в ванной комнате. Отец Федора принципиально не вмешивался, прибавил в гостиной громкость телевизора. Транслировали, как назло, передачу «Моя семья». Федор намеревался разрубить гордиев узел одним ударом, уличив Веронику во лжи, но, увидев его, решительно настроенного, Вероника, после омовения, опередила тактическим ударом: