Кот в сапогах - Патрик Рамбо

— Хорошо сказано, — одобрил мюскаден Давенн, — но рестораны, должно быть, закрылись…

— Не все, — заверил Дюссо. — Когда я сегодня утром проходил по нашему Пале-Роялю, Бовилье как раз собирался открыть свои залы.

— Так идем к Бовилье, — решил Сент-Обен.

И они, все тридцать персон, отправились пировать на деньги Комитета общественной безопасности: сделав крюк, чтобы обойти стороной дворец, откуда доносились вопли, и раскланявшись по пути с несколькими встреченными патрулями Национальной гвардии, они наконец оказались под аркадами галереи Валуа и расселись за столами гостеприимного Бовилье.

— С самого утра ни крошки во рту не было, — пожаловался Дюссо.

— Мой дорогой, — ответствовал Сент-Обен, — у меня самого в желудке пусто, словно в пещере.

Им подали меню, это была новинка, изобретенная совсем недавно, — листок со списком предлагаемых блюд, перечисленных одно за другим. Гурманы ворчали, полагая, что их надувают: заказываешь курицу, как в таверне, а тебе приносят всего лишь крылышко или ножку.

— «Бюийодьер»… Это что еще такое?

— Это бургундское кушанье, господин Сент-Обен, — объяснил метрдотель. — Кусочки вареной говядины, которые заливают гусиным жиром и тушат в печи с мелкими луковичками, солью, перцем, уксусом…

— Подходит твой бюийодьер, неси!

— И мне тоже, это должно недурно заморить червячка.

— Для меня то же.

— И бургундского! Бочонок бургундского!

Они стали пить, сперва поминая депутата Феро, потом — за здоровье Фрерона. Дюссо предложил всем вместе сочинить мстительную статью от имени Фрерона, а тот ее завтра подпишет.

— Господа, будем театральны, как на трибуне, начнем с восклицания: «О Феро!»

— Это уж само собой.

— Надо, чтобы сразу было понятно, что убийца метил только во Фрерона.

— Разумеется.

— «О Феро, сходство наших фамилий сделало меня причастным к твоей кончине…»

— Звучит сильно.

— К этой «кончине» я еще прибавлю «потрясшей всех».

— Да, надо же почтить Феро.

— Я бы охотно употребил слово «варвары», чтобы охарактеризовать этих кровопийц.

— «Каннибалы» больше подойдет.

— Давайте вслух, чтобы проверить звучание: «Взяв его голову, каннибалы думали, что завладели моей…»

— Не «его», а «твою», ведь Фрерон обращается к Феро. Это форма, которой надлежит придерживаться.

По галерее мимо ресторана Бовилье, с криками призывая к оружию, пробегали какие-то люди. Сент-Обен и Дюссо бросились к окну залы второго этажа:

— Что еще за новости?

— Тот самый слесарь, который убил Феро…

— Он же был арестован, нам сообщали.

— Этот сброд его освободил и носит на руках, как триумфатора!

— Ну как, Сент-Обен, вернемся в Тюильри? — спросил Дюссо.

— Можете отправляться туда, если вас это прельщает.

— Этой ночью брожение еще не утихнет, злоба будет нагнетаться.

— Мы без толку болтаемся по парку, надеемся, что прикажут атаковать, но никакого приказа нам не дождаться, комитеты просто издеваются над нами. Как хотите, а я пойду спать.

Проведя короткую ночь в объятиях мадам Делормель, обеспокоенной тем, что муж задерживается в Конвенте среди стольких опасностей, Сент-Обен надел сапоги для верховой езды, выбрал редингот попросторнее в почти классическом стиле, взял из сундука трость со свинчаткой и покинул Розали, которая наконец задремала, но металась во сне, томимая тягостными видениями. Глаз молодого человека под черной повязкой все еще болел, вдобавок его грызла совесть за то, что накануне вечером таким бесцеремонным образом бросил своих товарищей. Он пешком направился к Пале-Роялю. На улице Вивьен ему повстречался отряд запыленных драгун, расквартированных в окрестностях Парижа и теперь, запыхавшись, примчавшихся сюда. Парки и галереи успели приобрести свой обычный вид, здесь снова кипело оживление мирных дней: мятеж в то утро, похоже, отступил и бушевал теперь в границах предместий. На террасах Тюильри стояла биваком пехота. Сент-Обен отыскал мюскаденов, число которых за ночь возросло; они расположились у входа в Брионнский замок и под окнами Комитета общественного спасения. Молодые люди возбужденно восклицали:

— Пора покончить с этими вшивыми якобинцами!

— Их надо сбросить в Сену!

— Нам выдали оружие, так пустим его в дело!

Сент-Обен обратил внимание на мюскадена в импозантной треуголке, который держал ружье так, будто это был зонтик, и рассказывал, как ночью оттеснили мятежников и как он вместе со своей группой принимал участие в очищении залы Собрания, которую они заполонили так надолго. Сказать по правде, крикунов там уже оставалось не слишком много, так что это было одно удовольствие — разгонять их, лупя прикладами. Тут за спиной Сент-Обена раздался знакомый голос: «Да, речь шла именно об очищении!»

Толстяк Делормель вышел из комитета, его лицо осунулось, но сияло — роль, которую он, по собственным словам, сыграл в Собрании, приводила его в восторг. Он отвел Сент-Обена в сторонку:

— Конвент взял верх.

— Почему вы так уверены?

— Видишь этот полк?

Он указал на террасу Фельянов, занятую людьми генерала Кильмена.

— Я видел драгун на улице Вивьен…

— Три тысячи кавалеристов из Моншуази. Что ж, будем кормить всех этих парней и платить им, чтобы они нас любили, и нам останется только усмирить строптивость предместий. Комитеты ловко провели игру.

— Какую игру?

— Политическую, дорогой мой. Мне пришлось потрудиться на трибуне, затягивая дело, чтобы утомить мятежников и заставить депутатов показать свое истинное лицо: тех, кто склонялся к бунту, только что арестовали всех разом. Отличный ход, не так ли? Итак, продолжим чистку, как выражаются Фрерон и Тальен. Они провели ночь в обществе Лежандра…

— Мясника?!

— Ну-ну, что с того, мясник с бойни, это его ремесло, почтенное ремесло того, кто кормит людей, а дело в том, что он, этот Лежандр, мощный оратор. Они объехали секции, которые все еще преданы нам, заново сформировали батальоны, верные Конвенту, — из Бют-де-Мулен, Лепелетье, Фонтен-Гренель… Командование этой национальной гвардией принял Мену, барон, некогда избранный в Генеральные штаты как представитель аристократии (теперь можешь представить, насколько ему омерзительны якобинцы)…

— У вас на лице написано, что вы собой довольны.

— Я чувствую себя нужным, вообрази, насколько это для меня новое ощущение, да и, в конце концов, я не затем сколотил состояние, чтобы так сразу его потерять из-за кровожадных босяков. И потом, я думал о Розали… Она небось извелась.

— Она плохо спала.

— С тобой?

— Да…

— Пойду успокою ее.

— А я попробую закончить вашу работу.

— В добрый час.

Молодой человек вернулся к мюскаденам, которые продолжали демонстрировать свою жажду битвы, толпясь вокруг Комитета общественной безопасности. Тут в окне показался Фрерон. Все узнали его по характерному белокурому парику, который развевался на ветру. Жестом остановив приветственные крики, он разразился торжественной речью перед этими юношами, чьим предводителем слыл, поскольку не первый месяц натравливал их на якобинцев своими писаниями и тирадами:

— Конвент рассчитывает на вас! Вы — отборное войско. Я знаю, что вы решили защищать Собрание в случае кровавой расправы.

— Сент-Обен, ты слышал, что он сказал?

— Он говорит, что мы будем действовать.

Сент-Обен разыскал Дюссо в толпе молодых людей, которая все разрасталась, в нее вливались, сжимая в ладони рукояти сабель, хорошо снаряженные буржуа. Дюссо подчеркнул:

— Он сказал: «В случае кровавой расправы».

— Это чтобы разжечь наш пыл. Делормель только что заверил меня, что предместья будут очищены без труда.

— Кем?

— Да нами же!

Воодушевив молодых людей, Фрерон закрыл окно и, крайне раздраженный, доверительно обратился к Тальену и Лежандру:

— Простонародные секции бурлят, если эти взбалмошные юнцы сунутся в предместья, их там растерзают на куски. А потом рабочие, возбудившись от такой легкой победы, ринутся на Тюильри, и наше намеченное на завтра военное выступление станет невозможным. Однако если оставить мюскаденов без дела, они способны на самые идиотские выходки, тут никакие увещевания не помогут.

— У меня идея, — отозвался Лежандр.

— Мы тебя слушаем.

— Наши агенты утверждают, что выявили предводителей восстания. Они соберутся в доме пивовара Сантерра, на окраине предместья Сент-Антуан…

— Ну, и?..

— Давайте скажем нашим резвунчикам, что их задача — прихватить этих вожаков на рассвете, чтобы те еще из постелей выскочить не успели. Убедим мальчиков, что этого будет довольно для подавления мятежа, тогда они возомнят себя важными персонами и будут себе мирно пыжиться, а тем временем армия сможет занять позиции. Новые батальоны должны прибыть к вечеру.