Ода абсолютной жестокости - Тим Скоренко

Файлант серьёзен.

– Как хочешь.

Я ухожу прочь, по направлению к отведённым мне покоям.

– Да, Риггер! – говорит вслед Файлант. – Ты помнишь, что сегодня в полдень у тебя первый урок?

Я помню. Мне неприятно быть учеником, но я знаю, что у этих людей есть чему поучиться.

Я пересекаю мощёный двор, прохожу под аркой и попадаю в один из внутренних двориков огромного дворца.

В моих покоях меня встречает Рита. Это не та девушка, с которой я спал несколько дней назад. Я потребовал женщину, более соответствующую моим вкусам. Рита – полная, но изящная, с пышной грудью и мощными бёдрами. У неё длинные тёмные волосы, ниспадающие до колен, и орлиный нос, непропорционально большой при тонких чертах лица. Она красивая.

Бельва – лучше. Нет женщины, равной Бельве.

Рита целует меня, я отвечаю.

Она приготовила мне ванну. Она знает, что я не люблю общие душевые и бани.

– Риггер, – говорит она, снимая с меня окровавленную одежду, – не волнуйся. Скоро не ты, а они будут возвращаться назад мёртвыми.

Успокоила.

Неопределённо хмыкаю.

– …ты сможешь выходить в город, – продолжает она. – Ты станешь сильнее, ты научишься всему, что умеют они.

Они умеют контролировать свой гнев.

Я спросил у Файланта, есть ли во дворце пыточная. Он сказал, что есть, но мне туда пока не нужно. Потому что пыточная – это инструмент для потрошения шпионов, для наказания преступников, для получения признаний. Но не для развлечения.

Я с ним не согласен. Мужчина-слуга, которого приставили ко мне на второй день, умирал в течение трёх часов, после чего Файлант приставил ко мне Риту. Он прав: женщин я убиваю реже.

– Сколько сейчас времени? – спрашиваю я.

– Около одиннадцати, – отвечает Рита. – Я смотрела на часы совсем недавно.

Часы есть в каждом внутреннем дворике, куда попадает солнце, и на каждой крыше. У берсерка Ликка есть механические часы, каких не было даже у Жирного, пусть он и наместник. Механические часы – это очень редкая вещь, и стоят они в городе баснословно дорого. Это рассказал сам Ликк – с гордостью.

Примерно через час надо быть в Чёрных покоях.

Рита ласкает меня, и я говорю:

– Разденься.

Она в корсете, и она поворачивается ко мне, чтобы я помог его расшнуровать.

– Риггер, – говорит она. – Есть кто-нибудь, кого ты любишь?

Я понимаю, что она имеет в виду. Она говорит не о женщине, она говорит – в целом.

– Есть, – говорю я.

Но она догадывается, что я говорю – о женщине.

– Ты когда-нибудь делал ей больно?

– Нет.

Корсет поддаётся.

– Не делай мне больно, Риггер, – говорит Рита, – никогда.

– Не буду.

Она встаёт и снимает платье.

Чёрные покои – на другом конце дворца. Мне объяснили, как туда попасть, но всё равно приходится идти, следуя чутью, потому что в этом лабиринте без карты не разберёшься. Покои дворца распределены по цветам – красные, белые, жёлтые. Что обозначает это распределение и что от него зависит, я так и не разобрался.

Я в полном «обмундировании», но без огнестрелов, их мне не оставили. Зато со мной мечи, семихвостка и кнут, который всё-таки вернули.

Ловлю какого-то слугу.

– Как пройти к чёрным покоям?

– Туда, господин, потом направо в третий проход из красного зала, – отвечает он.

Иду, как указано. Красный зал – огромный и пустой. Такое ощущение, будто человеческая суета, царящая во всех закоулках дворца, сюда не проникает. По четыре высоких двери с каждой стороны: иду в указанную слугой и попадаю в царство тьмы.

Чёрные драпировки стен, чёрные занавеси на окнах, чёрные ковры и мебель. Всё – чёрное, и только в центре комнаты возвышается небольшой беломраморный фонтан. Из комнаты ведёт только одна дверь – налево, и она открыта. Следующая комната – точная копия предыдущей. Вдоль стен – скамьи.

А потом я попадаю в зал. Зал полон удивительных механизмов. Инстинктивно я понимаю, что это боевые тренажёры. Механизмы щетинятся остриями копий, лезвиями мечей, заостренными пирамидками на головах булав и кистеней. Турники с приводами и цепями, подвешенные к потолку площадки, верёвки, диковинные лабиринты из деревянных и металлических балок. Чёрный пол и стены, а вместо потолка – голубое небо. Я щурюсь и понимаю, что потолок – стеклянный. Это невероятно дорого. У Жирного стекло – только в его спальне. Даже в приёмном покое у него кварц. А у меня – бычий пузырь.

Посередине зала – нечто вроде насеста. На насесте – человек. Он сидит на корточках, голова опущена. Подхожу.

Это Киронага. Он поднимает голову и улыбается.

– Ну, здравствуй, Риггер.

– Я смотрю, ты здесь главный.

– Да, – Киронага с удовольствием растягивает слова. – Я здесь главный. Но не самый.

Медленно приближаюсь к нему.

– И чему ты хочешь меня научить?

– Я научу тебя, как меня победить.

Достаю меч.

– Ну, давай.

– Видишь тот механизм? – спрашивает Киронага, показывая на мудрёное приспособление поблизости от меня.

– Да.

– Дёрни рычаг слева и парируй его удары.

Подхожу к механизму. Дёргаю рычаг. Тут же ко мне движется лезвие, медленно, вяло. Отбиваю его. Ещё одно. Ещё одно.

– И это всё? – скучающе спрашиваю, отбивая стандартные удары лезвий.

– Почти, – отвечает Киронага.

И тут механизм ускоряет движение. Я отбиваю. Быстрее, ещё быстрее. Уже становится не так и просто. Я делаю одно и то же движение, бессознательно, не думая о том, что делаю. Скорость увеличивается и увеличивается. Ещё быстрее. Я не чувствую рук, всё мелькает перед глазами. Удар, удар, ещё удар.

Я отскакиваю назад, позволяя автомату работать вхолостую.

Киронага лениво подходит и становится на моё место.

Он отбивает все удары автомата, держа меч в одной руке. Не останавливаясь, перекидывает оружие из правой в левую и продолжает парировать. Автомат всё ускоряется. Не видно ни рук, ни клинков – только сверкающая каша.

– Видишь, – говорит Киронага, повернув ко мне голову, – это несложно. Просто тренировка и больше ничего.

Я понимаю, что если я сейчас встану на место Киронаги, мне снесёт голову первым же ударом.

Автомат начинает замедляться. Киронага отходит назад, ко мне.

– Теперь, Риггер, всё свободное время ты будешь проводить в этом зале. Видишь цифру над автоматом?

– Наверное, это единица.

– Не глупи. Ты не умеешь читать текст, но считать ты умеешь и цифры различаешь. Поэтому смотри – от единицы – к десятке, по этому ряду. За двадцать дней. Сегодня ты становишься к этому аппарату и тренируешься до вечера. Без перерывов и еды. Завтра делишь день на две части. Половина – тут, половина – следующий тренажёр. Тебе будет проще, потому что этот даст тебе должную подготовку. К десятому дню ты будешь работать по часу минимум с каждым из тренажёров. А через двадцать дней ты сдашь экзамен. Не тренажёрам, а мне.

– А потом, – добавляет он после паузы, – я буду тебя учить.

Он идёт к выходу. Я смотрю ему в спину. Потом поворачиваюсь к тренажёру и нажимаю на рычаг.

Я сижу на полу в тренажёрном зале и не могу подняться.

Я понял, почему Киронага поступил именно так: взвалил на меня эти аппараты и ушёл. Потому что я – могу. Потому что мне нужно не учиться, а просыпаться.

Мне трудно поднять руку. Встать на ноги – почти невозможно. Но я – могу. Я прошёл этот тренажёр – первый. Я могу двигаться с такой скоростью, и это не годы тренировок. Это мои собственные способности, о которых я раньше не знал.

Путь до собственной комнаты представляется невероятно длинным. Кажется, мне нужно пересечь целую страну, а не дворец.

Я поднимаюсь. Очень тяжело. Руки висят плетьми. Ножны тянут к земле.

На самом деле, можно никуда не ходить. Можно перерезать себе вены и проснуться утром свежим и довольным. Но почему-то мне не хочется делать так. Мне хочется дотащиться до постели, прижаться к тёплой Рите и уснуть. Нет, сначала принять ванну, а потом уснуть.

Я не думаю о сексе: сейчас, я чувствую, меня может добить любое усилие.

Десять часов. Десять часов непрерывного боя. Пару недель назад я бы ни за что не поверил, что смогу такое сделать. Правда, если бы меня спросили, я бы ответил, что смогу.

Ползу через дворец. На меня оглядываются слуги, но мне плевать на то, как я выгляжу.

Выхожу на улицу. Воздух – это так приятно. Доползаю до перехода на соседний двор и там падаю на скамейку. Уже темно, ходят люди с факелами. Ко мне подсаживается человек, чьё лицо я не вижу в темноте.

– Здравствуй, Риггер, – говорит он.

Я не узнаю голос. Но голос странный: хриплый, точно больной. В мире, где от болезней лечатся смертью.

– Ты кто? – спрашиваю я.

– Неважно, Риггер, кто я. Важно – кто ты. Точнее, кем ты станешь.

– И кем я стану?

Человек тяжело поднимается. Я вижу, что у него абсолютно белая борода. Я никогда не видел такой бороды. Хотя однажды я видел альбиноса. У него были белые волосы и красные глаза.

– Ты станешь мной, – говорит человек и уходит.