Явление зверя - Елена Прокофьева

«Бабушка умерла, — объяснил Гошка. — И мы остались бездомными. А маме лекарства очень нужны».

На самом деле Ласточка успела бабушкину квартиру продать. А деньги… «Ну не помню! — разводила руками Ласточка. — Вроде дали мне какие-то деньги! А куда они потом девались — ума не приложу!»

Когда мы пришли, Гошка кормил маленькую Вику. Девчонка, видимо, только что проснулась, поэтому ела растворимую овсянку из пакетика, которая за версту пахла ананасами, довольно вяло.

Гошка сердился, пытался раскрывать ребенку рот насильно, а Вика вертела головой и хныкала. Хныкала, впрочем, тоже вяло.

Ласточка спала, свернувшись калачиком на своем матрасе и укрывшись с головой драными одеялами.

В каморке воняло мочой и, как я уже говорил, ананасами. Сочетание этих запахов с непривычки вызывало трудно преодолимую тошноту.

— Ты что, в первый раз ребенка кормишь?! — напустилась на мальчишку Наташка.

— А что, я с ней всю ночь буду сидеть? — буркнул Гошка. — Она выдрыхлась, а я спать хочу.

— Вот Наташка ее и покормит.

Я подтолкнул девицу за сальную занавеску, закрывающую вход в убогое Ласточкино жилище, пусть делом займется.

Наташка покривилась, но послушалась. Взяла ребенка на колени и принялась пихать ему в рот кашу ничуть не лучше Гошки.

— Она с нами теперь? — тихо спросил у меня мальчишка.

— Ненадолго.

— Это хорошо… Такой не дадут ничего. Ей только в шлюхи можно.

Наташка возилась с ребенком, думаю, она не заметила, как я сунул в грязную Гошкину ладошку пакетик с наркотиком и получил от него взамен несколько фиолетовых бумажек.

— Мамка колет все больше и больше, — пожаловался мальчишка. — Не хватает ей… Нам на жратву почти не остается. Может, скинешь чуток?

— Скину, когда сам работать начнешь.

— Она меня не пускает! — взвился Гошка. — Сколько раз ей говорил. А она — сиди со мной, и все тут! Она боится, что меня менты поймают…

— Как поймают, так и отпустят.

— Вот ты ей и объясни!

— Мне это надо? У меня таких, как ты, до хрена и больше.

Гошка насупился.

— Мама умрет уже скоро. Тогда я буду сам по себе.

— Вот тогда и поговорим.

Он прав, не долго ему мучиться, освободится как раз, когда нужен будет больше всего. Из парнишки выйдет толк, этот точно не попадется. А попадется — так выкрутится.

Но сейчас не о нем думать надо, и планы на будущее строить пока рановато. Всем и вся здесь владеет Кривой, а я выкручиваюсь как могу, на свой страх и риск, кусая локти от досады, потому что время сейчас самое что ни на есть удачное, и уходит оно, как золотой песок сквозь пальцы, не оставляя в руке ни песчиночки. Время работает на других, а я только строю планы, один грандиознее другого…

Только бы получилось все сейчас! Только бы устроилось все, как задумано!

Кривому пора уходить. Он не чувствует времени, не видит золотого песка, который рассыпается по округе и который гребут лопатами другие. Я не знаю почему… Его объяснения логичны и состоятельны, но я в них не верю. Не верю в благоразумие и простоту запросов.

Кривой хитрый и жадный. Да, он еще и осторожный, но не до такой же степени!

Кривому почти полностью принадлежит бесчисленная когорта московских нищих — прекрасно организованный коллектив, состоящий из чокнутых старушек, алкашей, беспризорников, штатных и внештатных сотрудников фирмы «Нищие и К», которые чуть ли не трудовые книжки у него имеют. И держится Кривой за этот свой статус честного бизнесмена руками и ногами, на корню обрубая любые завязки, связанные с наркотиками, покупкой детей из домов малютки и рабов у чеченцев.

Ну хочется ему быть честным бизнесменом! Честным — среди воров, убийц и наркоманов! Не ту сферу деятельности выбрал бывший мент, шел бы он лучше мебелью торговать или машинами. Или оставался бы ментом.

В ближайшие часы решится его судьба, и я очень надеюсь, что решится она благоприятным для меня образом. Ведь я все для этого сделал, даже ходил на поклон к самому Михаилу Васильевичу, главе цыганской диаспоры славного города Москвы. Как я до него добрался, до сих пор удивляюсь. Сколько денег вложил, сколько водки выпил! Поработал не хуже разведчика в тылу у врага и добрался-таки до настоящего барона, который оказался седеньким, ничем не примечательным старичком, и на цыгана-то не очень похожим, живущим в Подмосковье, в небольшом и отнюдь не роскошном коттеджике.

Выслушал меня Михаил Васильевич внимательно и бесстрастно. А потом обговорили мы с ним во всех подробностях, как и при каких обстоятельствах трагически уйдет из жизни нынешний хозяин московских бомжей и как при поддержке Михаила Васильевича место его, такое выгодное и прибыльное, займу я.

Условия у цыгана были, прямо скажем, кабальные, но на первом этапе без его поддержки мне не обойтись. Его защита, его связи — я-то не буду изображать из себя честного бизнесмена и потому обязательно столкнусь с конкурентами, чью долю золотого песочка захочу оттяпать. А потом… потом видно будет. Я ведь и цыгана далеко не во все свои планы посвящал.

Я не знаю, к кому Кривой намерен обратиться за помощью и сколько он за эту помощь готов заплатить. Он меня не посвящал, а я и не интересовался. Есть, должно быть, у Кривого нужные люди — в Москве беспредельщиков пруд пруди — есть из кого выбирать. Но на все про все Кривому понадобится несколько дней, и вот этих самых дней Чобе должно хватить, чтобы разыскать его и убить.

Найти Кривого непросто, практически нереально, и я уверен, что без моей наводки цыганам с этим делом не справиться.

Эх, надо было и мне обзавестись тайным жилищем, как это сделал он, но я тогда не видел в этом проку. А теперь вот Наташку пришлось селить с бомжами — нахватается вшей девчонка, отмывай ее потом… Впрочем, поможет ли Кривому его убежище в трудный час? Совсем я в этом не уверен. Ведь я-то знаю, где оно, а значит, через пару часиков будет знать и Чоба.

Прощай, Кривой! Надо было тебе сбросить меня в яму к Баал-Зеббулу, когда у тебя была такая возможность! А раз уж не сбросил, пеняй на себя…

На поверхность я поднялся в прекрасном настроении. Было сыро и ветрено, но дождь, к счастью, успел закончиться. После духотищи и вони подземелий воздух казался сладким, хотелось дышать чаще и глубже, очистить легкие от смрада — от омерзительного запаха мочи и ананасов.

Я всегда любил ночь. С раннего детства. Ночь умеет избавлять от неприятностей, укрывать, спасать, ночь умеет отсекать гвалт и суматоху, ночь дарит тишину и покой. Я никогда не понимал тех, кто боится темноты и особенно — потустороннего, что может в ней обретаться. По мне, так лучше встретиться с потусторонним, чем с живым, здоровым и крепким созданием этого мира. Не знаю, как кому, но мне лично ни один потусторонний субъект вреда еще не причинил, в отличие от местных… обитателей ЭТОЙ стороны.

Я направлялся к Чобе.

Он жил недалеко от того места, где я выбрался на поверхность. С полчасика пешком — одно удовольствие в такую прекрасную, темную, как чернила, ночь.

Не было у меня ни дурных предчувствий, ни странных видений, я был, как никогда, уверен, что все идет хорошо, именно так, как я и задумывал. Я не сомневался ни на мгновение, что эта ночь переменит всю мою жизнь…

Она и переменила… Чуть не переменила ее совсем кардинально — к смерти.

Я подходил к дому Чобы, когда из подъезда, как раз навстречу мне, вылетел он сам в компании молодых цыган. Вид у всех был дикий — лица бледные, глазищи горят, рты разинуты. Увидели меня и встали как вкопанные. Мне еще смешно стало…

— Чоба, ты что, привидение увидел? — успел спросить я, уже с изумлением наблюдая, как старый дружок выхватывает из-за пазухи пистолет и наводит на меня.

Я не успел испугаться, а вот удивиться успел.

Вас когда-нибудь сбивал несущийся на всех парах поезд? Ощущение похожее. Наверное, пуля, которую выпустил в меня мой друг Чоба, была крупнокалиберная…

Ударом меня отшвырнуло в кусты. Больно не было, только в ушах зазвенело и звуки куда-то ушли… как будто немножко в другое измерение. Я видел, как в кусты вломился Чоба с пистолетом, я даже слышал, как он кричал, слышал — и не понимал ни слова. Мы были с ним теперь как будто в разных мирах, словно я, отброшенный пулей, пробил некую тонкую прозрачную мембрану, которая тотчас же сомкнулась надо мной, отгородив от того мира, где был Чоба и его ребята.

Я это видел, а Чоба нет.

И когда мне в лицо уперлось дуло пистолета, я опять-таки не испугался, теперь уже просто потому, что знал — из мира в мир пули не летают.

Я знал, а Чоба — нет!

И он стрелял мне в голову, выпуская одну пулю за другой. Куда они девались, я не знаю, из моего измерения не было видно. В конце концов цыгану, видимо, надоело упражняться в стрельбе, и он исчез. Просто исчез.

И я тоже исчез. Из обоих измерений сразу.