Охота - Энтони Макгоуэн

Может ли мать убить новорожденное дитя? Разве ее здоровые инстинкты, гены и гормоны, вся впитанная человечеством за всю историю культура и мораль не должны остановить руку убийцы? Исходя из профессиональных наблюдений, могу сказать вам определенно: такое встречается в наши дни все чаще и чаще. Полиция дважды вызывала меня для экспертизы психического состояния женщин, убивавших детей. Так что не вижу ничего невероятного в этой части рассказа.

Далее, разумеется, возникла проблема избавления от мертвого тела. Владельцы дома давно забыли о потайных ходах священников, но слуги знали об их существовании. Сама Нэнси много раз пряталась в них еще в детские годы. Она играла там и знала такие местечки, о которых не догадывались остальные слуги. Возможно, она водила в эти священные тихие ниши в стенах Фрэнсиса Гэсгоингса для любовных утех. Они прижимались друг к другу, ее юбки обвивали его. А рядом слышались голоса домашних, господ и челяди, буквально в двух шагах от них раздавались чьи-то шаги. Как это волновало и возбуждало любовников! Короче говоря, женщина завернула маленький трупик в какую-то тряпицу и спрятала его там же, где, по всей видимости, зачала. Может быть, она вырыла ямку и засыпала ее, чтобы уж наверняка никто не обнаружил мертвое дитя. Неглупая девушка могла предпринять вполне разумные меры предосторожности. Впоследствии эта парочка возобновила свои отношения. Скорее всего они занимались любовью на том же узком пространстве, ступая по хрупким костям потерянного навеки ребенка.

Сделали они выводы из этого урока? Но кто из нас рассуждает здраво, если в дело замешан секс? Спустя короткое время Нэнси опять забеременела. Омерзительные и печальные события повторились в том же порядке: тайное рождение, убийство, захоронение. Во второй раз проделать все это оказалось гораздо проще.

В какой-то момент во время третьей беременности благородный Фрэнсис начал ухаживать за некой Мэри Годольфин, в высшей степени выгодной невестой, принадлежащей к одному из почтенных семейств Корнуолла. Действительно достойная добыча. Мы не знаем, как отнеслась к этому Нэнси. Однако нам известно, что ее отношения с Фрэнсисом не прекратились. Даже после женитьбы возлюбленного цикл — похоть, убийство, тайное погребение — не прервался. Вероятно, утонченная Мэри Годольфин оказалась не столь искусной в постели, а может, Фрэнсис просто привык к своей девке. Не исключено также, что он любил служанку. Какой бы ни была причина, в течение десяти последующих лет ниши и пещеры священников принимали похотливых любовников и детские трупы.

Естественно, всему приходит свой конец. Одна из служанок как-то заподозрила, что Нэнси в положении. Она стала шпионить за ней из любопытства или по злобе, никто не знает. Слуги нуждаются в сплетнях, как грудные младенцы в молоке. Служанка проникла в место, из которого могла видеть комнату Нэнси. Можно предположить, что она сама наблюдала из тайной щели, где хранились крохотные трупики. Представляете, как она, чуть дыша от волнения, думала, что ей суждено рассказывать эту историю сотни раз в течение многих лет. Девушка понятия не имела о том ужасе, который ей предстояло вскоре пережить.

Нэнси с глазами пустыми, словно безоблачное небо, сгребла в охапку ребенка, размером и цветом напоминавшего почку быка. Потом стала читать над ним какие-то заклинания. Была ли то молитва? Кто знает. После этого женщина зажала новорожденному нос и рот. Служанка, чье имя история не сохранила, словно под гипнозом последовала за Нэнси, которая отнесла трупик в тайник за трубой и погребла его там. Шпионка бросилась бежать. Она примчалась к Фрэнсису, который уже являлся хозяином дома. Дрожа от страха и возбуждения, девушка поведала ему о своем открытии. Неизвестно, что предпринял бы Фрэнсис, услышав этот рассказ без свидетелей, однако в тот момент рядом с ним находилась набожная Мэри. Тотчас послали за констеблем и местным священником. К ним притащили несчастную Нэнси. Она ничего не сказала, никого не выдала.

Эта история могла и не дойти до нас, если бы Нэнси просто судили как детоубийцу. Служанку тихо повесили бы, и вскоре все забыли бы о ней. Однако женщину признали ведьмой. Ее пытали, и бедняга наконец-то выдала всю правду. В отношении пыток я могу сказать следующее: это весьма эффективный метод установления истины, если только применять его с умом. Она отвела констебля, священника и судью в те тайные места, где захоронила своих детей. Всего обнаружили девять трупиков. От одних остались лишь горсти останков, похожих на птичьи косточки. Иные же по какой-то случайности или под воздействием сухого воздуха мумифицировались. Представьте, безглазые куколки с пергаментной кожей.

Под пытками и угрозой сожжения Нэнси рассказала о своей любовной связи с Фрэнсисом. Но это ей не помогло. В представлении судей она тем самым лишь подтвердила наличие дьявольских чар. Нэнси сочли опасной ведьмой, раз она смогла околдовать такого человека, как всеми уважаемый помещик. Распространился слух, будто она использовала тела мертвых детей для колдовских снадобий. Еще в течение ста лет после этих событий местные дети засыпали под страшные рассказы о ведьме Нэнси, которая может прийти за их пальчиками или носами.

Останки тел — те, которые удалось обнаружить, — сожгли возле церковного кладбища. Не великодушно, конечно, однако они ведь погибли некрещеными и к тому же подверглись порче от своей матери-ведьмы. Такое недостойное захоронение скорее всего дало повод для возникновения различных историй, получивших распространение вскоре после упомянутых событий. Пошли разговоры. Некоторые очевидцы утверждали, что неуспокоенные души младенцев бродят по старому дому. Слуги часто слышали их жалобный плач. Уверяли, будто видели, как крошечные пальчики с когтями тянутся через стену. Ходили также слухи о том, что не всех младенцев удалось отыскать. Многие остались в выемках стен и под полом.

Теперь только очень храбрые или совсем глупые люди соглашались работать в замке. Фрэнсис Гэсгоингс и его жена, которые так и не обзавелись детьми, проводили время за границей. Родственники отказались общаться с ними. Наконец Мэри зачала, но ребенок родился мертвым, и бедняжка сама скончалась от лихорадки. Фрэнсис прожил еще много лет в полном одиночестве в своем мрачном жилище. Он старел, и вместе с ним старел замок. Обоих преследовали духи загубленных детей.

После смерти хозяина другие Гэсгоингсы переехали в дом, и он вновь ожил. Только былое величие уже никогда не вернулось в имение. А вот истории о плачущих младенцах, сухих пальцах, сморщенных лицах и ведьме Нэнси никак не прекращались.

Закончив рассказ, Габби подался чуть вперед, так что на его лице отразился мерцающий свет огня в камине; а затем, выдержав небольшую паузу, вдруг разразился смехом. Остальные присоединились к нему.

— Милая история, — заметил Дом. — И рассказано бесподобно.

На самом деле представление было так себе. А смех в финале, по-моему, испортил готическую легенду.

— Спасибо. Я буду с нетерпением ждать сообщения о детских пальцах, проникающих сквозь стены.

— Однако, — предположил я, — мертвые тела непременно спрятаны в тех частях старых построек, которые уже давно снесены.

Ангус грубо рассмеялся:

— Страшно, Мэтью? Ты не такой уж суровый северянин, каким казался прежде.

— Просто хочу уточнить факты.

Габби дружелюбно улыбнулся:

— Боюсь, когда дело касается былых ужасов, трудно докопаться до истины. На основании слухов создаются мифы, а сами слухи питаются мифами. Полагаю, однако, что если действительно младенцев было больше, чем обнаружено, остальные могут находиться под фундаментом. Буквально под нашими ногами. Возможно, в большом зале осталось ненайденное потайное место. Но давайте не станем ограничиваться одной историей. Кто следующий рассказчик?

Все начали ерзать, пока наконец Родди Бланден не заявил:

— Что ж, я мог бы рассказать вам о Веселом призраке из Вестминстера.

И он поведал нам свою историю. На поверку она оказалась в меру забавным анекдотом о кутежах голубых тори. Абсолютно ничего страшного, если только не считать эпизода, когда за обнаженным Иноком Поуэлом гонится по коридору светящийся искусственный фаллос.

— Отлично, — похвалил рассказчика Дом и глуповато хихикнул, — но я имел в виду совсем другое. Кто может выдать нечто такое, от чего у меня мурашки пойдут по телу? Есть человек, способный нагнать на нас страху?

Заговорил Нэш:

— Видите ли, я знаю одну страшную историю, если только вы позволите мне… так сказать… некоторые вольности в пересказе. Пальчики мертвых детишек напомнили мне кое о чем.

— А ну, Гнэшер, покажи класс, — поощрил его Дом.

В отличие от Габби Нэш не обладал даром прирожденного рассказчика. Он постоянно прерывался, вспоминая забытые эпизоды и делая мелкие поправки, которые не играли большой роли. Нэш начал повествование ровным голосом джентльмена из Сити, однако постепенно перешел на солдатский рык.