Живой как жизнь - Корней Чуковский

Скрывают они также и то, что существует изданный Академией наук «Словарь иностранных слов, вошедших в русский язык в эпоху Петра Великого» и что таких слов насчитывается там более трех тысяч! Более трех тысяч слов, взятых у англичан, у голландцев, у итальянцев, у французов, у немцев! Причем самое видное место занимают здесь слова чиновничьи, морские, военные, то есть введенные в русскую речь именно по инициативе Петра. В числе этих слов было немало таких, которые остались в языке навсегда: шторм, фрегат, транспорт, рекрут, сенат, офицер, матрос, конвой, шкипер, шканцы, циркуляр, церемония, фискал, триумф и т.д.

А были и такие, которые сразу же отцвели, не успевши расцвесть, как, например, вагенмейстер, вальдмейстер, кроасада, турбация, скутифер, ригал и т.д.

Из чего следует, что Петр ввел в русский язык даже больше иностранных слов, чем это было нужно народу, и если народ отверг кое-какие из них, это случилось помимо Петра, который жаждал именно такого чрезмерно обильного внедрения их в русскую речь.

Так что изображать его горячим сторонником «очищения» русской лексики от иностранных речений — значит самым беззастенчивым образом лгать легковерным читателям.

Впрочем, дело не столько в Петре, сколько в эпохе Петра, и кто же не знает, что именно в эту эпоху происходил бурный процесс освоения «внешних» лексических заимствований из западноевропейских языков.

И есть у нынешних «славянофилов» особый прием, при помощи которого они одерживают множество дешевых побед. Стоит кому-нибудь сказать или написать, ну, хотя бы французская пресса, и они вопрошают: зачем нам это иностранное слово, если существует отечественное слово печать? И зачем махинация, если существует проделка?

Все эти сердитые «зачем» рассчитаны на простаков и невежд. Ибо и здесь все зависит от обстоятельств места и времени. Только простакам и невеждам можно навязывать мысль, будто русский язык терпит хоть малейший ущерб от того, что наряду со словом вселенная в нем существует космос, наряду с плясками — танцы, наряду с мышцами — мускулы, наряду с сочувствием — симпатия, наряду с вопросами — проблемы, наряду с воображением — фантазия, наряду с предположением — гипотеза, наряду с полосою — зона, наряду со спором — диспут, наряду с указателем цен — прейскурант, наряду с языковедом — лингвист.

Нужно быть беспросветным ханжой, чтобы требовать изгнания подобных синонимов, которые обогащают наш язык, тем более что у этих синонимов, как бывает почти постоянно, очень разные смысловые оттенки.

Среди наших наиболее авторитетных филологов нет ни одного, кто поддержал бы современных пуристов, то и дело объявляющих на страницах газет и журналов поход против засилия «иностранщины».

Академик Л. А. Булаховский в своем классическом «Введении в языкознание» настаивает, что «нельзя отгораживать его (то есть литературный язык. — К. Ч.) от естественного обогащения элементами из других языков». Нужно, говорит он, «оставлять языку свободу для использования международной лексики и сходных форм передачи понятий».

То же говорит и академик Л. В. Щерба:

«Заимствование слов от соседей является в общем совершенно естественным и здоровым языковым процессом, основанным на общении народов. Вещи или понятия, созданные на почве этого общения или распространяющиеся под его влиянием, склонны получать общее наименование и создают естественную основу международного словаря, который и теперь уже представляется очень и очень значительным: физика, электричество, телефон, телеграф, автомобиль, билет, касса и т.д.».

Замечательно, что русский народ, руководясь своим тонким чутьем языка, нередко отвергает существующее русское слово и заменяет его иностранным. Одно время, например, казалось, что в нашей речи прочно утвердится слово кинолента. Но прошло года три, и это слово было вытеснено термином фильм.

И я нимало не тужу о том, что мы говорим (вопреки Шишкову и Далю):

лагерь, а не стан,

эгоист, а не себятник,

акушерка, а не повивальная бабка,

акварель, а не водяная краска

эклиптика, а не солнцепутье,

маршрут, а не путевик,

корректор, а не правщик,

телефон, а не дальнеразговорня,

попугай, а не переклитка,

актер, а не лицедей,

гимнастика, а не ловкосилие,

и т.д.

Вопрос о том, какой из синонимов следует ввести в нашу речь, решается всякий раз по-другому: как подскажет нам чувство стиля, чутье языка.

Если в бытовой обывательской речи нас коробят все эти пролонгировать, лимитировать, аннулировать, консультировать, то отнюдь не потому, что они иностранные, а потому, что они вошли в нашу речь из обихода всевозможных канцелярий и на них слишком ясно видна казенная печать бюрократизма.

К счастью, наша общественность не слишком-то склонна считаться с гонителями иностранных речений.

Глава четвертая

«Умслопогасы»

Итак, оказывается, что засилье чужеязычных речений не грозит нашему языку ни малейшей опасностью, уж хотя бы потому, что никакого засилья нет.

Точно так же не способны испортить его те сложносоставные слова типа загс, управдом, сельсовет, которые начиная с Октябрьских дней хлынули в него широчайшим потоком.

Правда, среди этих слов попадаются порой отвратительные. Например, облупрпромпродтовары, которое так рассердило смоленскую жительницу Татьяну Шабельскую, что она вместе с гневным письмом прислала мне коробку витаминов, на которой без зазрения совести начертано это бездарное слово.

Я вполне разделяю негодование Татьяны Шабельской, но значит ли это, что нам подобает огулом, не считаясь ни с чем, осуждать самый метод образования слов из нескольких начальных слогов или букв?

Ведь многие из них уже успели войти в исконно русскую, бытовую и литературную речь: СССР, РСФСР, ЦК, вуз, комсомол, колхоз, трудодень. Они уже не кажутся искусственно склеенными, а живут такой же естественной жизнью, как, скажем, слова человек или азбука.

Справедливо сказал о них Эммануил Герман в 1919 году, то есть в то самое время, когда возникли лучшие из них:

В словах, доселе незнакомых,Запечатлен великий год —В коротких Циках, СовнаркомахИ в грузном слове Наркомпрод.

Дивлюсь словесному цветенью —И все б внимал! И все б глядел!Слова ложатся вечной теньюОт изменяющихся дел.

Принято думать, что все эти новые словообразования возникли оттого, что «изменяющиеся дела» революции внесли в сознание русских людей столько новых, небывалых понятий.

«Наша революция, — пояснял И. Фомин в статье „Порча языка или болезнь роста“, — создала множество новых учреждений массового, всесоюзного масштаба, вызвала необходимость во множестве новых терминов, и чутье массы потребовало экономии языковых средств, заменив „агитационно-пропагандистский отдел“ — агитпропом, губернский комитет — губкомом, и т.д. Что это чутье не обмануло массы, видно именно из того, что полное название учреждения звучит подчас чуждо и непонятно, а близко и ясно новое слово. Это слово термин, и поэтому, если многие не сообразят, что такое „исполнительный комитет“, зато всякому будет ясно, если мы скажем исполком».

Это верно, но только отчасти. Конечно, в прежнее время, до революции, не было и быть не могло таких явлений, как ЦИК, Совнарком, Наркомпрод.

Но разве не примечательно, что точно такому же сжатию подвергались и те комбинации слов, которые существовали задолго до Октябрьских дней?

Вот несколько разительных примеров.

В России сберегательные кассы были учреждены в 1841 году, но лишь после 1917 года, то есть после того, как они просуществовали лет восемьдесят, они, подчиняясь новым темпам общественной жизни, стали именоваться в народе сберкассами.

Такова же участь Литературного фонда, который превратился в Литфонд. Литературный фонд был основан А. В. Дружининым в 1859 году, и в дореволюционное время ни у кого не было ни желания, ни надобности называть его сокращенно Литфонд.

И еще пример такого же запоздалого словесного сплава. Московский Художественный театр лет двадцать был Московским Художественным театром и только в советскую пору сделался для каждого МХАТом.