Носитель Z-32 (СИ) - Жеребьёв Владислав

— Разряжена, дядя. Я же говорю, зарядить надо.

На лице бармена отразилась гамма эмоций, от разочарования до жадности. Элементы питания были нынче дороги, осталось их рабочих крайне мало, а новые вряд ли кто-то сейчас на поток производил. Можно было и старый аккум расшевелить, но тут розетка нужна, да умелые руки.

— Ладно, ждите здесь, проверю. — Загребущая ручонка схватила устройство и отдала мальчонке-подручному, который исчез в подсобке. Видимо где-то в здании был источник питания, возможно автомобильный аккумулятор, для таких вот проверок. Все прошло без сучка и задоринки. Подручный вновь вынырнул, кивнул довольно. Бармен подобрел.

— На обед хватит. Консерва, суп-концентрат гороховый, картофана могу отсыпать, ну и по паре рюмок первача. Пойдет?

Зяма тревожно взглянул на товарища. Вахитов усмехнулся.

— Ну, брат, ты даешь. Хабар честный, на дальнюю волну ходит. Да ты посмотри на состояние. Муха не сидела. Заряди и пользуйся, или на запчасти разбирай.

— Ладно. — Поморщился бармен, вовсе не обрадовавшийся открывшейся вдруг в клиентах предпринимательской жилке. — Пару коек вам на ночь дам, и обещание дадите, что если снова что попадется подобное, не на развал, а ко мне первым делом прете. По рукам?

— Вот это дело. — Договор был скреплен рукопожатием.

Харч решили забрать в комнату, чтобы не светиться. Надо сказать, был он не изыскан, но добротен. Так можно кушать по-простому, когда с друзьями на природу выбрался, поудить рыбку. Все под рукой, все можно одной ложкой. Картошка жарилась на маргарине, дорогая история, но ее отвратительно мало. Зато похлебать горячего супа с парой кусков серого хлеба, стало почти забытым удовольствием, да и выпивки целая бутыль.

Зяма потянулся к алкоголю, но Вахитов покачал головой.

— Разольем и оставим, чтобы было чем воду разбавить, если придется.

— И даже по маленькой не дернем, дядя Ваха? — В глазах Зямы сверкнул нездоровый азарт, и прочиталась нежная любовь к алкогольным напиткам. Вахитов усмехнулся.

— Ну, разве что по одной, за удачное прибытие.

Уничтожили всю закусь, что была подана. Снова приложились к бутылке. Картошку употребляли по одному ломтику, смаковали, растягивая удовольствие. Когда человек лишается чего-то из рациона, того что воспринимал как должное, то тоска по нему особенно остра. В армейском рационе часто не хватает сахара, приправ. Ностальгия по яичнице или жареной куриной ноге в кетчупе да с рисом, иногда накрывает посильнее чем тоска по родине. Однако всему наступает конец. Все было доедено, вычищенные кусками хлеба миски остались стоять на полу. Пришло насыщение и потянуло в сон.

Это была одна из немногих ночей, когда спать можно было совершенно спокойно, не опасаясь за свою жизнь и кошелек, но и тут Вахитов решил не рисковать, и мало того, что заставил Зяму встать на часы, так еще и дверь табуретом подпер, так, на всякий случай. Таинственная вакцина, раньше вызвавшая такие неприятные вещи, как сухость во рту, рвоту, слабость во всем теле и амнезию на половину башки, начала ослаблять свою хватку и воспоминания капля за каплей начали просачиваться наружу. В бункере, том самом, память о котором была подернута пеленой, и отход откуда, исходя из услышанного на записи, был спешным и сродни бегству, начал приобретать свои первые неясные очертания.

Времени там было проведено изрядно, и больше всего волновавший полковника вопрос, снова встал ребром. Нельзя провести внутри закрытого, пусть даже и трижды защищенного и наполненного едой и питьевой водой помещения столько лет и не повредиться умом. Может быть, прием лекарств и важность цели уберегли остатки рассудка.

… темно, очень темно. Так бывает только под землей, под десятками метров земли и породы. Искусственное освещение выключено и только лампочки на мониторах мерцают. Зачем уходить отсюда? Тут можно провести целую жизнь и так и не познать тягот и лишений, не влезть в очередную бандитскую разборку, не получить смертельную болезнь или порцию радиации, достаточную, чтобы нанести организму вред даже спустя столько времени.

Вахитов сидел в кресле и смотрел на мониторы. Мелькнула тень, кто-то внутри был, но это его тогдашнего совершенно не удивило. Он не тронулся с места, не схватился за оружие, а оно было тут в большом количестве. Так же тут хранился целый кластер энергетических блоков, чего-то такого, что можно было подключить к распределительному щитку. Был даже специальный переходник и наклейка радиационной безопасности, но та собака была без зубов. Облучиться можно только в одном случае. Если вскрыть или повредить корпус, а сделать это без специальных средств было просто невозможно.

Комплекс всплывал в воспоминаниях огромным, в несколько этажей, до которых нужно было еще добраться, и через пару недель он почти восстановился в памяти. Вот только что там было внутри, и почему Вахитов остался только там, а не решил, как все сотрудники, бывшие на своих местах, добраться до города? Что его остановило? Отсутствие родных в прямой досягаемости? Понимание того что когда город накрывает атомная бомбардировка? Тут хоть в лепешку расшибись, но ничего не попишешь. Край ее коснулась области, размолотив в щепу частный сектор, уничтожив памятники архитектуры, что отстояли несколько страшных войн и стало им нипочем. Вахитов наблюдал из своего бункера как на карте одна за другим появлялись мертвые зоны, места где раньше кипела жизнь. Стерли из памяти большой каскад в Петергофе. Позолоченные статуи с рельефными торсами можно теперь увидеть разве что на старых открытках, да и те по большей части сгорели в «буржуйках». Сгинул Пушкин, Царское Село. Досталось ему в тот момент так, что мама не горюй, но памятуя опыт эрмитажных работников, и прочих людей близких к искусству, была слабая надежда что что-то получилось спасти. Крохи, но все-же.

Много, слишком много еще скрывается под медикаментозной пеленой, и восстановится ли, сказать сложно. Там ответы, там тень, живой человек, возможная причина его психологического здоровья, или совсем наоборот. Там лекарства, пища, или разруха и смерть. Что там теперь после бегства? Можно ли вернуть, и стоит ли вообще возвращаться?

Зяма устроился на удивление хорошо. Диво, что до этого в такой просак попал. Как-то договорившись с барменом, а по совместительству и хозяином заведения, Ляксеем, да-да, именно так и никак иначе, он стал местным полотером. Резво носясь по бару, он вазюкал шваброй по замызганному полу, оттирая его от плевков, рвоты, и уж чего греха таить, человеческой крови. Гигиену тут блюли, и потому чистить приходилось все, от дверной ручки, до последнего столика. Был тут свой полотер, но что странно, вдруг куда-то исчез, и на глаза Ляксея попал Зиновий, услужливый и ловкий.

Вахитов подспудно понимал, что такая везуха просто так не приходит, но тут решил закрыть глаза. Зяма четко отработал свое, ну а остальное, совершенно не его дело. Утро второго дня было весьма сумбурным, отходил караван нагруженный неизвестным добром. Почему неизвестным, потому что никому из каравана, кроме самого торговца, знать о грузе не следовало. Было у этого каравана два преимущества. Шел он как раз в сторону Николаева, а по слухам даже именно к нему. Вторым преимуществом было то, что сам хозяин каравана, Зураб, сейчас остро нуждался в бойцах, чтобы сохранить этот свой груз, и потому его вербовщики расположились в зоне найма и вели допрос с пристрастием каждого, кто решил заработать, мог послужить общему делу и желал убраться отсюда.

Это был шанс, шанс хороший. В конце концов, почти наверняка никто из подручных Зураба его теперь узнать не мог. За это время и борода отросла, и одежда поменялась. Сапоги получилось сменить на берцы, потрепанные, но вполне годные, оружие как следует замаскировал изолентой и тряпьем. Волосы стали намного длинней. Можно было попробовать засветиться. Да и потом, не такой уж Ваха и знаменитый, чтобы его портреты на каждом столбе висели. Именно с этими мыслями полковник и пошел наниматься на работу.