Профессорятник - Юрий Никифорович Гладкий

...По дошедшим до нас непроверенным данным, бедный кролик, в конце концов, был пристроен в живом уголке соседней школы, а далее его следы в кроличьей истории просто затерялись.

14. «МОЖНО, Я ВАМ ДУБЛЕНКУ ПРИВЕЗУ»?

Принято считать, что многих в принципе можно «замерить», но профессор Сутягин был как раз один из тех, которого замерить было трудно — он был неформатен и непредсказуем. В нем слышался как бы «гул» самой истории. Сын революционера, дипломат, разведчик, капитан первого ранга, доктор наук, профессор, друг нескольких космонавтов, он по совокупности своих талантов ярко выделялся в любом окружении. И если бы он избрал иную стезю, скажем, линию Мельпомены — с учетом своих данных, по нашему глубокому убеждению, непременно стал бы народным артистом. Его умение перевоплощаться и пародировать людей часто вызывало неподдельный восторг. По-военному подтянутый, галантный, он талантливо музицировал на рояле, читал наизусть «Евгения Онегина», знал вкус в бальных танцах. Был у Павла Григорьевича еще один талант, о котором не подозревали люди, даже близко знавшие его — он мог с натуры сделать за несколько минут карандашный портрет любого собеседника. И это было непостижимо.

Выходец из семьи активного участника революционных событий на Урале (в г. Копейске есть улица имени отца Павла Григорьевича), он, молодой морской офицер, окончивший перед войной специальные курсы по подготовке дипломатов, был откомандирован в Норвегию, где его и застало начало второй мировой. Когда профессор Соколов, известный своим «ехидством», подначивал начальника, интересуясь тем, как дважды попадавший в «лапы» гестаповцев и дважды вызволявшийся советской разведкой, избежал «лесоповала» или «солнечного Магадана» (что, дескать, подразумевалось само собой даже за один «плен»), Павел Григорьевич деликатно объяснял нашему «пофигисту», что он был дипломатом, а не солдатом, не располагал оружием и боеприпасами, и что он ни разу не нарушил «устав» дипломата, и на него не распространялись жестокие законы военного времени, которые имел в виду Соколов.

По правде говоря, многие недоумевали, зачем Павел Григорьевич «под занавес» своей профессиональной карьеры избрал стезю университетского профессора, так как он откровенно не «дружил» с наукой. Конечно, как талантливый человек, он сумел защитить диссертацию на соискание ученой степени доктора географических наук, но его труд был посвящен исследованию весьма специфической проблемы — проблемы лоций, т. е. раздела судовождения, где изучаются навигационные опасности, средства навигационного оборудования водного пути, пособия для выбора безопасных и навигационных курсов и т. д. Это был, по-видимому, единичный «взмах сутягинской научной мысли», после чего Павел Григорьевич навсегда оставил науку «в покое», что в институте, мягко говоря, не приветствовалось.

Но сама его жизнь — это была книга, притом, скорее — художественное произведение. Его дипломатическая деятельность в годы войны, кругосветные плавания, дружба со знаменитым Туром Хейердалом, впечатления от посещения многочисленных стран были весьма востребованы студентами-географами, у которых он имел едва ли не самый высокий рейтинг (хотя, чего греха таить, достигалось это во многом за счет снижения требовательности и чересчур либерального отношения к «лоботрясам» и «двоечникам»).

В этой байке расскажем о Сутягине-юмористе, о его умении по-дружески «подначить» собеседника, разрядить обстановку.

...Однажды к нему, с тем чтобы подписать командировочное удостоверение в Якутск, заглянул работавший на кафедре, тогда еще молодой доктор исторических наук Ватаняр Саидович Ягья. Беседа, что называется, «клеилась» весело, настроение у обоих было превосходное, и мое внезапное появление не внесло существенных перемен в обстановку, разве что Павел Григорьевич вдруг оживился:

— Понимаешь Юрочка, вот Ватанчик летит «погреться» в Якутию и настолько воспылал благодарностью, что говорит: а можно, Павел Григорьевич, я вам дубленку оттуда привезу? Я говорю ему: да не гоношись, дорогой— зачем тебе лишние хлопоты? А он, понимаешь, настырный, настаивает на своем: привезу и все. Ну, что я могу сделать — остается лишь гордиться такими орлами, верно говорю?

— Так точно, — отреагировал я, глядя на хитровато улыбавшегося Павла Григорьевича и недоумевающего коллегу «якутянина» и, пытаясь придать серьезность явной подначке, добавил: кстати, сделать это Ватаняру Саидовичу будет не так уж трудно, учитывая, что его брат трудится министром здравоохранения Республики (что соответствовало действительности).

Ватаняр Саидович, сохранявший до этого благодушие, начал беспокоиться, что начавшийся разговор может приобрести не совсем желательный оборот и попытался перевести его в другое русло.

— А как вы себе это представляете, — занервничал он. — Надеюсь, вы же не хотите, чтобы моего брата элементарно поперли с работы?

— Что ты, Ватанчик дорогой, боже упаси— вставил Павел Григорьевич. — Зачем же еще министра впутывать в это грязное дело. Как говорил Аркадий Райкин, есть куча других «уважаемых людей»: «директор магазин», «товаровед», «зав. обувной отдел», которые через «заднее кирильцо» и обтяпают все. Только вот зачем это все? Мне ведь ничего не нужно. Я моряк, нам не бывает холодно — бывает свежо!

Шутка начала приобретать совсем уж комичный характер, и, похоже, растерявшийся Ягья стал опасаться, что при подобном характере беседы у него могут возникнуть реальные обязанности по приобретению дубленки — товара повышенного спроса в советское время.

— Да, что вы здесь бузу затеяли. Ничего такого я вовсе не говорил, и никакой дубленки никому не обещал — вспылил он.

На эти слова Павел Григорьевич, с присущим ему артистизмом ответил:

— Вот, Юрочка, как бывает: засмущал ты Ватаняра Саидовича и, в общем, всю кашу нам испортил. Товарищ тут наобещал с «.три короба», а теперь «в кусты». Значит, не доверяет, видимо, тебя опасается, а, может быть, подумал, что теперь надо две дубленки доставать. Да-с, погорячился я малость, подписав командировочку.

Затем, широко улыбнувшись и похлопав по плечу командированного, дружелюбно добавил:

— Ватанчик, извини за «бузу». Надеюсь с вами — людьми вежливыми и умными — шутить все-таки еще можно. А то ведь некоторые воспринимают все всерьез и поднимают «кипим». А без шуток ведь скучно — они помогают снять напряжение, не так ли?

В ответ мы дружно закивали головами.

Подобных историй можно вспомнить десятки.

...Однажды, на одной из конференций, к Павлу Григорьевичу подошли с целью завести знакомство профессор географии из Ярославля Щенев Владимир Андреевич и учитель географии некто Щенников (кажется, Алексей Вячеславович)

— Вы, что же — родственники? — с серьезным видом спросил их Павел Григорьевич.

— Да нет, — ответил Щенев, — у нас фамилии ведь разные: я Щенев, а он — Щенников.

— Ну и что из этого следует — наступал Павел Григорьевич, — корень то у вас один.

— Насчет единого корня, Павел Григорьевич, также нет полной уверенности, —