Геносказка (сборник) - Константин Соловьёв

– Но из-за чего?

Гретель пожала худыми плечами.

– Это Ярнвид, – сказала она так, словно это слово было самым емким, универсальным и окончательным объяснением всему. – Здесь везде генетическое зло. Не знаю, как он проник в человеческое тело и как его извратил. Но не хочется стоять здесь, пошли-ка на всякий случай отсюда…

– Да, – кивнул Гензель, отворачиваясь от тела. – И верно.

Но прежде чем они успели отойти, он заметил то, чего не успел ухватить цепкий взгляд Гретель. То, что показалось ему россыпью гладких черных камешков неподалеку от распростертого тела, оказалось вовсе не камешками.

А гладкими, похожими на сливы плодами.

Деревья в Железном лесу могли быть пугающими, чудными или смертельно опасными, но вот чего они точно не могли – так это сбрасывать свои плоды в маленькие аккуратные кучки. Кто-то нарочно сгреб плоды. Кто-то, кто, возможно, успел закинуть один из них в рот и разжевать, прежде чем его пальцы вдруг отказались подчиняться и превратились в уродливые копытообразные наросты?..

Гензель разжал пальцы, и темный плод беззвучно шлепнулся наземь. Лежа на заскорузлом ковре из старых листьев, он не казался страшным. Но Гензель ощутил, как по всему телу прошла колючая ледяная дрожь. Он вытер пальцы, которые держали плод, о штаны и с тревогой рассмотрел их, но кожа казалась вполне обычной человеческой кожей, разве что грязной и расцарапанной. Пальцы не превращались в копыта, и на них не было видно густой шерсти.

Как ни странно, приступ накатившего страха смягчил иссушенную глотку и прояснил взгляд. Пошатываясь и едва переставляя ноги, Гензель побрел вслед за сестрой.

На лицо шлепнулось что-то тяжелое, мокрое, холодное. Гензель попытался оторвать его от себя, но оно намертво прижалось к его рту. Что-то злое, неведомое, явившееся из самой чащи смертоносного Железного леса, оно пыталось пробраться в ротовую полость… Гензель стиснул зубы, застонал – оказывается, это было единственное сопротивление, которое он мог оказать. Руки и ноги не слушались, а может, и не было их уже вовсе, этих рук и ног…

– Тихо, тихо, братец… – сказал кто-то знакомым голосом. – Ты не дергайся, ты пей. Тряпица мокрая, ты пей, главное…

Гензель покорился этому голосу и открыл рот. Кажется, челюсти разжались со скрежетом, точно их соединяли давно проржавевшие петли. Гензель успел подумать о том, что его открытый рот – не самая красивая картина, с такими-то зубищами… Наверно, со стороны похоже на зев капкана с ужасными лезвиями. Но Гретель никогда не считала его зубы чем-то страшным.

В рот полилась обжигающая жидкость, которая сперва показалась Гензелю то ли ужасно горячей, то ли едкой. Как будто в него заливали раскаленную кислоту. Пищевод воспротивился, желудок полыхнул огнем, зубы чуть рефлекторно не сомкнулись, и тогда то, что оказалось между ними, превратилось бы в клочки.

– Пей! – приказал голос Гретель. – Вода хорошая, почти чистая. Сейчас пройдет. Ты медленно…

Гензель стал глотать медленно, позволяя жидкости сперва наполнить рот. Сразу стало легче. Жидкость сделалась обычной водой, ничуть не горячей, только сильно отдающей вонючей тиной. Но Гензель был готов не обращать внимания на этот запах, готов был пить целую вечность. Однако желудок вновь скрутило от боли, пришлось сделать перерыв.

– В-вода чистая?.. – спросил он, тяжело дыша.

Глаза открылись сами собой. Вот он уже видит лицо Гретель, бледным солнцем нависшее над ним, уродливые кроны деревьев, похожие на сброшенные в неразобранную кучу пыточные механизмы, крошечные кусочки неба…

– Почти чистая, – подтвердила Гретель. – Я нашла маленький ручеек под камнями. Там вокруг него растения почти без порчи.

– Да хранит тебя Человечество… – Гензель сделал еще несколько глотков.

Только сейчас он сообразил, что мокрая тряпица, из которой он пьет, это платок Гретель. Сама она выглядела осунувшейся, безмерно уставшей, поперек лба тянулась прерывистая свежая царапина. Интересно, сколько колючих кустарников с ядовитыми шипами и смертельных ловушек пришлось ей преодолеть, чтоб принести своему непутевому братцу тряпицу с водой?.. Защитник…

– Ты чего? Лежи!

– Належался, – буркнул он, кряхтя. – Пора и кости размять. Какой нынче день?

– Четвертый. Утро.

Четыре дня испытания Ярнвидом. И они все еще живы. Возможно, Человечество на небесах прикрывает их невидимыми ладонями от всех опасностей. Если так, Гензель был ему благодарен, хотя в своей старой жизни церковь Извечного и Всеблагого Человечества посещал лишь от случая к случаю – после воскресных проповедей монахи часто раздавали протеиновые лепешки. Вспомнив о лепешках, Гензель погрустнел. Может, Человечество незримо и прикрывает их от опасностей, но еды от него явно не дождешься. Разве что с неба подобно дождю хлынет белковый концентрат…

– А там, где вода… Там растений съедобных каких-то не росло, часом?

Гретель вздохнула.

– Ручеек совсем крошечный, я и воду битый час набирала. Накопала немного корешков, что там росли, наверно, съедобные. Но на завтрак их не хватит.

Гензель взглянул на ее добычу и вынужден был признать, что на завтрак их не хватило бы и белке.

– Съедим немножко, – решил он, – остальное возьмем с собой. Должен же этот проклятый лес рано или поздно закончиться!

Внутренне он уже сомневался в этом. Страшные мысли бродили вокруг огонька его сознания, как мутировавшие хищники – вокруг костра в ночи. Мысли эти он пытался не обдумывать, отогнать обратно в ночь, но все-таки ухватывал их жуткие силуэты. Может, все это время они с Гретель ходят по лесу кругами?.. Может, сейчас они двигаются не к опушке, а, напротив, в гибельные топи, из которых нет выхода?.. Или вовсе лежат, одурманенные каким-то ядом, на полянке и все происходящее им только мерещится?..

«Нет, – подумал Гензель, поднимаясь. – Такой лютый голод мерещиться просто не может».

В четвертый день они даже не шли – едва ползли, как столетние старики. Овражки и корни, которые дети прежде перемахивали, не замечая, теперь отнимали невероятно много времени. Спуски и подъемы тянулись бесконечно. Лишь утолив мучившую его жажду, Гензель понял, какие муки голода терзали все это время его сестру. Четыре дня без еды, на пределе выносливости тела, в неизвестности и страхе могли подкосить и взрослого мужчину. Гретель всегда выглядела невероятно бледной, но сейчас Гензелю стало казаться, что от усталости и голода лицо ее почернело. Несчастные корешки они сгрызли почти сразу, те не дали сытости, да и не могли ее дать эти крошечные хрустящие на зубах комочки.

– Сейчас бы аминокислотного бульона, а? – усмехнулся Гензель. Время от времени он тормошил Гретель, когда та совсем засыпала на ходу и делалась похожа на мертвую, да так, что аж жутко было. – Три порции сразу, пожалуй, а?

Гретель кивала или отвечала односложно. Глядя на нее, Гензель понимал, как скверно выглядел сам вчера. Теперь был его черед тащить сестру вперед.

– А знаешь что… К черту бульон! Ноги нашей в Шлараффенланде больше не будет! Пусть Мачеха сама им зальется. Хоть утонет в нем! А мы будем жить в богатом каменном городе, где ни очередей, ни лимитов, ни нормированных выдач. Хлебать будем сразу ковшом! Представляешь, заходишь ты в трактир, кидаешь монету – а тебе уже несут… Рыба печеная, мясо копченое, пироги с почками, трюфели, спаржу и пумперникель на золотом блюде!

Что такое «пумперникель», Гензель сам толком не знал, слово это услышав случайно от шлараффенландских мальчишек, что работали на кухне одного окторона. Звучало на редкость вкусно и загадочно.

Но Гретель не отзывалась даже на «пумперникель». Она брела в никуда, опустив голову и покачиваясь на ходу. Даже наполовину безмозглые анэнцефалы, покорные слуги Мачехи, – и те больше походили на людей, чем она.

Трижды, несмотря на придерживающего его Гензеля, Гретель падала. Каждый раз она словно просыпалась, но уже через несколько минут ее охватывало прежнее оцепенение. Гензель слишком хорошо знал, чем оно заканчивается. «Голодная спячка» – так называли ее в квартеронских районах, где смерть от голода не была чем-то из ряда вон выходящим. От «голодной спячки» люди соловели, делались безразличными, сонными, вялыми, как осенние мухи. От такой спячки, как правило, уже не отходили, если не было заботливых родственников и хорошего питания. Нередко, выбираясь на рассвете из дома, Гензель видел под стенами неподвижные тощие тела, укутанные в ветхую одежду, но уже не дрожащие от ночной сырости. Те, кто уснул окончательно. И это в квартеронском районе, где нормы выдачи пищи считались научно обоснованными и высочайше утвержденными. В трущобах, где ютились мулы, «голодная спячка» встречалась чаще простуды.

Если сегодня он не найдет еды, завтра Гретель просто не сможет подняться на ноги. Осознавая эту простую мысль, Гензель грыз губы от бессилия. Раздобыть в Железном лесу что-то съедобное не проще, чем найти порченые гены у высокородного графа. Все, что здесь живет, изувечено генетическими болезнями, порчей и мутациями. Все жители этого леса отравлены, несъедобны и отвратительны. Но ему придется что-то раздобыть – или завтра продолжать путь в одиночку.