Бабушкина внучка - Нина Анненкова-Бернар

От Ненси не укрылось его беспокойное душевное состояние.

— Что с тобой? — спросила она его однажды, перед тем, как ложиться спать. — Ты болен?

— Нет.

— Но что с тобой? Не мучь меня.

— Ах, Ненси, — тоскливо вырвалось у него, — если бы ты знала, как мне хочется работать!

Ненси даже не поняла, о чем он говорит. Работать? Зачем работать?.. Если бы он был бедняк, тогда — другое дело; а ведь они так богаты!

— Богата, Ненси, ты, — ответил он с улыбкой, — и даже не ты, а твоя бабушка.

— А если бабушка, тогда и я, — сказала Ненси уверенно.

— Ну ты, ну бабушка… а я?

— И ты! Раз это моя бабушка — она твоя бабушка; она богата, я богата, значит и ты богат.

— Нет, это вовсе не значит. Да если бы я и сам, понимаешь, сам даже был богат, — я бы все-таки считал долгом работать.

— Зачем?

— Чтобы иметь законное право жить в человеческом обществе.

Но Ненси, положительно, не соглашалась с ним.

— Если богатые будут работать, то что же тогда останется делать бедным? Это ужасно! Они должны будут все, все умереть с голода. Нет, пускай бедные работают, а богатые платят им большие, большие деньги; тогда наступит общее благополучие и в мире не останется несчастных.

К вопросу о призвании Юрия к музыке Ненси отнеслась, однакоже, гораздо более сочувственно, хотя находила, что он и так играет необыкновенно, и что теперь, когда уж он женат и даже отец семейства, — совсем не время делаться школьником. Но по мере того как он говорил, она сама стала увлекаться его пламенем.

Да, да! ему необходимо поступить в класс композиции, который теперь в Петербурге в ведении знаменитости, профессора-композитора.

— Отлично! едем! — пылко воскликнула она. — Но ты не будешь музыку любить больше меня? — прибавила она с лукавою улыбкой, прижимаясь к мужу.

Тот горячо, от всей души поцеловал ее.

На другой день он отправился к матери.

— Мама, милая, я пришел в тебе с просьбою, — начал он застенчиво.

— Что, родной? Говори.

— Я, видишь, мама… я решил поехать в августе в консерваторию, — так помоги мне!

Наталья Федоровна вся просияла от радости.

— Милый, милый! — говорила она, захлебываясь от избытка нахлынувшего чувства, — да как же ты надумал?.. Ну, слава Богу!.. Я верила в тебя!.. всегда верила!.. Ты говоришь: помочь?.. Ах, глупый, да для кого же я живу? Что мое, то и твое… Немного — это правда, но чтобы поддержать тебя, пока ты станешь на ноги — хватит… Вот только, пожалуй, встретится препятствие относительно бесплатного поступления — уж год прошел… Ну, да все равно, будем платить, — не важность… Ах, ты мой родной!.. Милый ты… милый мой!

Наталья Федоровна гладила его пушистые волосы, целовала его.

— Хорошее у нее, отзывчивое сердце! — с чувством произнесла Наталья Федоровна, когда Юрий рассказал о решении Ненси ехать с ним.

— Но, впрочем, как же иначе? Иначе не могло и быть. Вы так любите друг друга — разлука невозможна.

Ненси, с своей стороны, тоже сообщила бабушке о новых планах на зиму.

Бабушка разинула рот от изумления.

— А… а Париж? Уж нынче можно ехать превосходно и провести чудесную зиму.

— Ему надо учиться, — повторила Ненси.

— Ah, quelle bêtise!.. — вспылила бабушка, — d'avoir une femme charmante — и таким вздором пичкать себе голову!.. C'est révoltant!..[104]

— Mais nous irons ensemble[105], — возразила Ненси.

Тут уж негодованию бабушки не было конца.

— Как? как? Oh, pauvre petite! Ты до того унизилась, что бросаешь меня, все, — и идешь, сломя голову, за ним, ради его каприза!

— Нет, бабушка, мы едем все: и ты, и я, и Муся. Он там поступит в консерваторию, и всем нам будет очень, очень весело… Ты говорила мне сама, что Петербург — прелестный город.

— Comment? — бабушка задыхалась от волнения. — Чтобы я поехала? jamais! Mais tu es folle, chére petite![106] О, Боже мой, так подчинить себя мужчине, что потерять рассудок!.. Как я тебя учила с детства, как я просила, как а предупреждала?! Ведь это самое ужасное — пойми! Oh, pauvre petite, oh, pauvre petite, пойми, как ты упала!

— Ах, бабушка, но он должен учиться!.. — растерянно пробормотала Ненси, озадаченная этой тирадой.

— И в Петербург?!.- продолжала бабушка, не обращая внимания на ее слова. — Но это сумасшествие!.. Mais tu mourras!.. Все доктора сказали, что для тебя это — погибель… Mourir si jeune, si belle… Et il connaît trés bien, и… и допустить!.. Voilà l'amour fidéle et tendre![107]

— Но что же делать? — с отчаянием вскричала Ненси. — Не знаю, я не понимаю!

Как ни была раздражена бабушка, но, при виде смертельно бледного лица Ненси, смирилась.

— Ma chére enfant, обсудим хладнокровно, — перешла она в более сдержанный тон. — Я в первую минуту погорячилась. Soyons plus raisonnables. Un homme déjà marié, — il veut apprendre?[108]- бабушка улыбнулась иронически. — Пускай! Но прежде всего он должен думать о тебе… Tu es si belle, si jeune, тебе необходимо общество, — чтобы вокруг тебя все было весело и оживленно!.. Когда же жить? Les concerts, les spectacles, les dames, les belles toilettes — c'est gai, c'est amusant!.. Нельзя же вечно жить в деревне и наслаждаться поцелуями. Il faut commencer la vie.[109] Тебе в Петербурге жить нельзя — c'est décidé!.. Moscou? Je le déteste, — avec ses rues si sales, avec ses marchands, avec la vie si ordinaire…[110] Куда же ехать? В Париж — pas d'autre choix!.. И если он хочет учиться — чего лучше? Парижская консерватория — c'est un peu mieux, чем наши доморощенные, — je pense bien.[111]

Ненси указанный бабушкой исход казался в высшей степени привлекательным.

«Парижская консерватория — ведь это прелесть! — думала она. — Как бабушка умна! Как бабушка добра»!

К возможности посещать концерты и спектакли Ненси тоже отнеслась сочувственно. Ярко встал в ее воображении ее любимый город, с его шумной, точно вечно празднующей какой-то праздник толпой, с его тенистыми бульварами, с его магазинами, щеголяющими один перед другим роскошными выставками товара в окнах. Точно во сне проносились перед нею длинные ряды фиакров, с их кучерами в белых и черных цилиндрах, блестящие экипажи с красивыми женщинами в богатых изящных нарядах, в шляпках самых разнообразных и причудливых форм; ей слышится гул толпы, бесконечными шпалерами снующей по обеим сторонам Елисейских Полей, смех, свист, визг и говор, хлопанье бичей, пронзительный крик газетчиков, выкликающих на всевозможные голоса: «la Presse»!.. «le Jour»… «l'Intrasigeant!»… Париж живет, Париж энергично дышит своей могучей грудью, боясь минуту потерять в вечной погоне за радостями жизни. Воображение Ненси уносит ее в Лувр. Она видит себя среди своих любимых картин. Она здесь как дома: ведь это все ее старые знакомцы. Вот «Юдифь и Олоферн», Верне… вот «Les illusions perdues», «La liberté qui donne le peuple»… «La mort d'Elisabeth»[112]… вот Грез… а вот и она, ее особенная любимица — «Мадонна» Мурильо…

— О, Боже мой! Опять все это видеть! — и Юрий вместе с нею… Какое блаженство!

Она нетерпеливо ожидала возвращения Юрия.

— Послушай, знаешь что? — встретила она его. — Ты… ты не можешь себе представить, как все устроивается!

И она с шумною радостью сообщила мужу о бабушкиных планах, пересыпая рассказ восторженными прибавлениями от себя.

— Ну, что же ты молчишь?.. ну, отчего не восхищаешься? — теребила она Юрия, все более и более становившегося мрачным.

— Это невозможно! — проговорил он, после минутного молчания, тихо и твердо.

Ненси оторопела.

— Как?.. Как?.. Почему?

— Я тебе говорил.

— Ах, это, верно, опять все тот же несчастный денежный вопрос! — возмутилась Ненси. — Но отчего же в Петербурге тебе можно, а в Париже нет?

— А очень просто, — смущенно ответил Юрий, — тут мне отчасти поможет мать… и сам я тоже… уроки, если не музыки — репетитором буду… Еще — вот главное — есть шанс, что я буду принят даром…

— Но отчего же нельзя принять помощь от бабушки? — не понимаю.

Ненси, вскинув задорно голову, повела плечами.

— Она… она… — Юрий искал слов, чтобы яснее и мягче выразить свою мысль. — Она чужая… т.-е. не чужая… я ее очень, очень люблю, но… как бы мне тебе объяснить?.. Ну, вот: если мать поможет, пока я слаб — и я ей буду помогать потом… А тут я чем отвечу? Облагодетельствованным быть я не хочу!

— Зачем же ты тогда на мне женился? — неожиданно и резко сказала Ненси. — Ты же знал, что я богата!

Лицо Юрия валилось густою краскою.

— Зачем я на тебе женился? — повторил он, как бы сам для себя ее вопрос. — Зачем? Мне сердце так велело, — он порывистым нервным движением откинул упавшую на лоб прядь курчавых волос. — Богата ли ты, или нет — я не знал… не думал… Я… я любил!.. Но… чтобы так… всю жизнь жить за чужие средства… Я не могу!.. Лишать тебя, когда ты так привыкла — я не имею права… Но сам? Нет! Это было бы гнусно.

— Ты знаешь? В Петербурге жить мне невозможно, — сдвинув сердито брови, заявила Ненси. — Мне доктора давно сказали, а бабушка напомнила… Там для меня — смерть!

Юрий задумался, потом быстрыми, решительными шагами подошел в Ненси, присел около и взял ее за руку.