Шаляпин. Горький. Нижний Новгород - Евгений Николаевич Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1892 году Коровин уехал во Францию, где провел почти год: изучал современное французское искусство. Вернувшись в Россию, он вместе с Валентином Серовым отправился в путешествие на Север. Художники побывали в Мурманске, Архангельске, на побережьях Северной Двины и на Новой Земле, посетили Швецию и Норвегию.
В 1896 году Константин Алексеевич оформил павильон «Крайний Север», построенный по его проекту на Всероссийской промышленной и художественной выставке в Нижнем Новгороде.
Для Всемирной выставки в Париже в 1900 году Коровин оформил Кустарный отдел Русского павильона: с помощью живописца Николая Клодта он создал 30 панно с изображениями Сибири, Средней Азии и Крайнего Севера. Константин Алексеевич был удостоен двух золотых и семи серебряных медалей выставки и ордена Почетного легиона.
В Париже Коровин увлёкся символизмом и, вернувшись в Россию, общался с поэтом Константином Бальмонтом.
С 1901 года Константин Алексеевич преподавал в Московском училище живописи, ваяния и зодчества.
В 1902 году художник купил у Саввы Мамонтова участок земли и построил дом в деревне Охотино (Переславский район Ярославской области).
Во время Первой мировой войны Константин Коровин работал консультантом по маскировке в штабе русской армии.
После Октябрьской революции Константин Алексеевич активно занимался вопросами сохранения памятников искусства. С 1918 года художник жил в имении Островно Вышневолоцкого уезда Тверской губернии, преподавал в свободных государственных художественных мастерских на даче «Чайка».
Наряду с даром живописца, Константин Алексеевич обладал и незаурядным литературным талантом. Когда ухудшение зрения вынудило его полностью отказаться от изобразительного искусства, художник писал рассказы.
В конце 1922 года Коровин получил разрешение, чтобы уехать за границу – для лечения и проведения персональной выставки. Однако назад он не вернулся. Вначале мешали материальные проблемы, потом тяжело заболела жена. Последние 16 лет жизни художник провел в Париже.
Константин Алексеевич скоропостижно скончался на одной из улиц Парижа от сердечного приступа 11 сентября 1939 года. Был похоронен на Бийанкурском кладбище. В 1950 году останки художника и его жены были перенесены на православное кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.
Общий вид павильона графа Сергея Дмитриевича Шереметева
Павильон Крайнего Севера
«В Нижнем Новгороде достраивалась Всероссийская выставка. Особым цветом красили большой деревянный павильон Крайнего Севера, построенный по моему проекту.
Павильон Крайнего Севера, названный “двенадцатым отделом”, был совершенно особенный и отличался от всех. <…>
На днях выставка откроется. Стараюсь создать в огромном павильоне Северного Отдела то впечатление, вызвать у зрителя то чувство, которое я испытал там, на Севере.
Вешаю необделанные меха белых медведей. Ставлю грубые бочки с рыбой. Вешаю кожи тюленей, шерстяные рубашки поморов. Среди морских канатов, снастей – чудовищные шкуры белух, челюсти кита.
Самоед Василий, которого я тоже привез с собой, помогает мне, старается, меняет воду в оцинкованном ящике, в котором сидит у нас живой милейший тюлень, привезенный с Ледовитого океана и прозванный Васькой.
Самоед Василий кормит его живой плотвой и сам, потихоньку выпив водки, тоже закусывает живой рыбешкой. <…>
Тюлень Васька высунулся из квадратного чана с водой, темными глазами посмотрел на высокого блондина, крикнул: “Ур. а…” и, блеснув ластами, пропал в воде.
– Это же черт знает что такое! – крикнул, отскочив, высокий молодой человек, отряхивая брызги, попавшие ему в лицо от всплеска тюленя.
“Где это я видел этого молодого человека?” – подумал я.
Василий, не обращая внимания на его присутствие, выпил рюмку водки и съел живую плотицу. Молодой человек в удивленье смотрел прямо ему в рот.
И вдруг я вспомнил: “Это Шаляпин!”
Но он меня не узнал. И, обратившись ко мне, спросил:
– Что же это у вас тут делается? А? Едят живую рыбу! Здравствуйте, где это я вас видел? У Лейнера, в Петербурге, или где? Что это такое у вас? Какая замечательная зверюга! <…>
– Дозвольте просить на открытие, – сказал подрядчик Бабушкин, – вот сбоку открылся ресторан-с. Буфет и всё прочее. Чем богаты, тем и рады.
– Пойдемте, – сказал я Шаляпину.
– Куда?
– Да в ресторан, вот открылся.
– Отлично. Мое место у буфета. – И он засмеялся. <…>
На террасе ресторана, когда мы сели за стол, хозяин подошел к нам и спросил:
– Что прикажете для начала.
Бабушкин распоряжался. Подали балык, икру, водку, зеленый лук, расстегаи со стерлядью.
– Удивление – этот ваш павильон. Все глаза пялят. Интересно. А в чану что будет, позвольте узнать? – обратился ко мне хозяин.
Я хотел ответить, но Шаляпин перебил меня:
– По указу его императорского величества будет наполнено водкой для всеобщего пользования даром.
Хозяин и буфетчик вылупили глаза.
– Господи! – воскликнул хозяин. – Конечно, ежели, но это никак невозможно!.. Ведь это что ж будет… народ обопьется весь.
– Ну вот, – сказал Шаляпин, – давно пора, а то…
Бабушкин, закрыв глаза, смеялся.
Весело завтракал Шаляпин. <…>
К павильону подошел С. И. Мамонтов с товарищем министра В. И. Ковалевским. Шаляпин, увидав их, крикнул:
– Савва Иванович, идите сюда!
Услыхав голос Шаляпина, С.И. направился к нам на террасу и познакомил Шаляпина с Ковалевским.
– Что делается! – хохотал Шаляпин. – Ваш павильон – волшебный. Я в первый раз в жизни вижу такие истории. Он и меня заставляет, – показал он на меня, – есть живого осетра. Как это у вас этот иностранец?
Шаляпин хохотал так весело, что невольно и мы все тоже смеялись».
Так в Нижнем Новгороде началась дружба двух выдающихся русских людей – на всю оставшуюся жизнь.
Шаляпин начало этой дружбы изобразил несколько иначе. В очерке «К. А. Коровин», написанном в 1932 году в связи с пятидесятилетием художественной деятельности живописца, он рассказал:
«Было это в Нижнем Новгороде, в конце прошлого столетия, когда мне везло на знакомства. Служа в опере, я встретил там С. И. Мамонтова и много других замечательных людей, оказавших впоследствии большое и благотворное влияние на мое художественное развитие. Был обед у госпожи Винтер, сестры известной в то время певицы Любатович, певшей вместе со мною в мамонтовской опере. За столом, между русскими актерами, певцами и музыкантами, сидел замечательный красавец француз, привлекший мое внимание. Брюнет с выразительными, острыми глазами под хорошо начерченными бровями, с небрежной прической и с удивительно эффектной шелково-волнистой бородкой в стиле Генриха IV.
“Какое прекрасное лицо! – подумал я. – Должно быть, какой-нибудь значительный человек приехал на выставку из Франции”. За столом он
