Масть - Виталий Каплан

Одет он был не то чтобы диковинно, но сразу и не поймёшь, простолюдин или из благородного общества. Широкие синие штаны заправлены в короткие, не выше голени, сапоги, покрой тёмно-зелёной куртки странный, отдалённо смахивающий на мундиры фельдъегерей. Голова голая, без шапки. И в руках английский штуцер, оружие точного боя, но уж больно долго заряжаемое.

– Минутку, Андрей Галактионович, – голос, похоже, не слишком давно сломался. – Сейчас освобожу вас от гнёта прискорбных обстоятельств.

И тотчас оба удерживавших меня бревна плавно поднялись в воздух, отлетели саженей на пять и тяжело плюхнулись в груду прошлогодней листвы.

Я с трудом приподнялся, сел. Голова кружилась, перед глазами мелькали цветные пятна, ныли отдавленные ноги. Но первое, что я сделал, – взглянул на своего спасителя сквозь Сумрак. Ну да, так и есть. Судя по цветку души – Светлый. И ранг по меньшей мере второй, вон как полыхают лепестки!

– Сейчас легче будет, – участливо произнёс он, и тёплый воздух на пару мгновений коснулся моего тела… точно огромный невидимый пёс облизал горячим языком. Стало и впрямь легче. Да что там легче – боль в ногах вообще исчезла, руки ещё слегка ломило, но вскоре и они сделались как раньше. Как до бревна.

– Ну и перед кем у меня образовался долг, Светлый? – хмуро спросил я. Ох, не нравился мне такой расклад. Бесплатный сыр, учил меня ещё Александр Кузьмич, бывает только в мышеловке.

– Да какой там долг, что вы, в самом деле, Андрей Галактионович? – Юноша, похоже, удивился совершенно искренне. – Просто Виктория Евгеньевна распорядилась проследить, чтобы ваш с князем поединок прошёл по правилам. Поскольку вызов случился в её доме, то она сочла себя в некотором роде обязанной принять участие. А зная непредсказуемый нрав князя Модеста… в общем, я тут в Сумраке давно уже сидел, смотрел… Ну и вмешался ровно в тот момент, когда стало совершенно ясно, что слуги князя не просто собрались вас напугать, а и в самом деле покусились на жизнь.

– А что ж не магией? – хмыкнул я.

– Графиня не одобряет применение волшебства там, где можно действовать обычными человеческими средствами, – доброжелательно пояснил Светлый. – К тому же у людей не возникает ненужных подозрений…

– Обычными, говоришь? – Мне стало любопытно. – Дай-ка сюда ружьишко… Так… Занятно…

На вид штуцер был как штуцер. Разобрать бы его до мельчайших деталей, да слишком темно…

– Ну, почти, – немножко смутился юноша. – Тут наложено заклятье «скорострел»… и пули в нём не кончаются. Но люди же всего этого не заметили, верно?

– Верно, – признал я. – Как звать-то тебя, спасатель?

– Костя, – улыбнулся он. – Надеюсь, ещё свидимся. Да, чуть не забыл: графиня велела вам передать, что князь Модест – не из тех, к кому можно поворачиваться спиной. У него не вышло сейчас, но он не оставит попыток расквитаться с вами. Посему будьте настороже.

Он повёл рукой – и полыхнула, заискрилась перед ним всеми цветами радуги спиралевидная воронка. Отвесив в мою сторону лёгкий поклон, Костя шагнул в неё – и растворился в темнеющем воздухе.

А я подобрал шпагу и, обогнув медвежью тушу, направился к исстрадавшемуся Угольку. Небось тот учуял запах зверя.

И уже вскочив в седло, я рассмеялся. Всё вдруг сложилось, разноцветные стёклышки сошлись в мозаику. Как изящно, оказывается, можно решить головоломку, над которой я безуспешно бился столько дней! Радуйся, дядюшка, теперь я знаю, как выполнить твоё задание. Спасибо медведю!

Глава 10

Трактир на Никольской – заведение средней руки. В основном публика там мещанская – мастеровые, приказчики, мелкие торговцы, отставные солдаты. Но и мужика отсюда не прогонят, если зайдёт глотнуть чарку хлебного вина, и благородное сословие не столь уж редко заглядывает. Правда, для изысканного общества тут отдельная, чистая зала. По стенам развешаны гобелены, полы тщательно отдраены и для аромату побрызганы каким-то настоем трав. По крайней мере запах жареного лука отбивает напрочь.

Мы с Терентием Львовичем сидели за отдельным столиком, половой только что принёс нам наваристого борща с телятиной, в свой черёд подаст и бараний бок с кашей, и маринованную с чесноком стерлядь, а если осилим, то и молочного поросёнка сгрызём. Ну и конечно, стояли тут холодные закуски – солёные рыжики, квашеная капуста, бочковые огурчики… может быть, и похуже, чем у Прасковьи Михайловны, но на мой вкус очень даже ничего. Само собой, графинчик с водкой, настоянной на корешках хрена и смородиновых почках. С ледника, запотевший.

Душевно мы говорили с отставным секунд-майором. Обсуждали и виды на урожай, и местного благочинного отца Георгия, и строгость нравов, насаждавшихся директором училища господином Полуэктовым (Терентий Львович одобрял), и вызывающие манеры графини Яблонской (Терентий Львович осуждал). Всё было интересно заезжему московскому помещику Павлу Ивановичу Уточкину, путешествующему из старой столицы в новую, дабы вступить там во владение наследством покойной тётушки – домом, выездом, полусотней душ дворни и кое-какими ассигнационными бумагами. А Терентию Львовичу было чрезвычайно приятно просвещать о тверских порядках нового своего знакомого. Так бывает – сводит фортуна с заезжим человеком на час, на два, и проникаешься к нему необъяснимой симпатией. Павел Иванович таковую симпатию вызывать умел.

Павлом Ивановичем – толстым, широколицым, носившим старомодный парик – был я. Личину накладывал сам дядюшка, не доверив столь тонкое дело мне, малоопытному.

– Тут ошибок быть не должно! – внушал он, потирая указательным пальцем свой сабельный шрам. – Всё следует продумать, всё должно друг другу соответствовать – и лицо, и телосложение, и голос, и походка, и запахи. Ни малейшей червоточинки допустить нельзя. Дурачок Терентий, конечно, ничего не заподозрит, но что, если рядом случится какой-нибудь Иной? Не важно даже, Тёмный или Светлый. Поэтому ничто не должно выбиваться из образа, и ни малейшего дыхания магии! Имей в виду, опасны не только Иные, но и обычные люди, особо наблюдательные или чувствительные. Ни в коем случае нельзя нам допустить, чтобы впоследствии пошли разговоры, мол, странный какой-то был этот господин Уточкин. Нет, Андрюша, господин Уточкин должен быть самый что ни на есть обычный. И даже настоящий.

Это он имел в виду, что таковой помещик, такого возраста и такой внешности, Тёмный Иной седьмого ранга, в Москве и впрямь обретался и кое-чем обязан был дядюшке. Так что ежели кому-то потом захочется проверить, то ему охотно подтвердят: есть такой, и столичная тётка его и впрямь заставила себя уважать. Только вот случилось сие ещё в январе, да и наследства там едва наскреблось на четыреста двадцать рублей. Но такие тонкости уж точно никто копать не будет.

Когда навернули мы борща под водочку, когда отдали дань вкуснейшей запечённой с овощами баранине и запили её водочкой же, когда принесли нам тушённых в сметане карасей, Павел Иванович откинулся на обитую свиной кожей спинку стула и мечтательно произнёс:

– Хорошо-то как… в желудке прямо райские кущи. Верно, Терентий? А знаешь что? Не сыграть ли нам по маленькой? Буквально по копеечке? Что больше любишь? Рокамболь, вист, «перечницу»?

Знал, знал этот коллежский регистратор, какие струнки зазвенят в душе секунд-майора! Водка без картишек – деньги на ветер. Даже если это и деньги случайного знакомца.

И тотчас мы велели подать запечатанную колоду.

– Не торопись, – внушал мне накануне дядюшка. – Дай ему созреть. И фортуна за время игры должна перемениться несколько раз. И не предлагай отыгрываться, даже отнекивайся… так, вяло, для виду. Пускай всё сам… чтобы зрители убедились. Имей в виду, тебе будет сложнее, чем когда наследство продувал. Там я тебе помогал, а тут надейся сам на себя.

Хотелось мне сказать ему: «не учи учёного», но я сумел всё-таки придержать язык.

Колоду перетасовал Терентий Львович, пальцы его двигались быстро, водка не успела ещё сказаться. Опытный, видать, игрок… хотя и неудачливый.

Начали мы действительно с копеечки, и эту медную копеечку я у секунд-майора быстро выиграл. Впрочем, столь же быстро он её отыграл. И затем на кон поставили мы уже по гривеннику, причём свой я быстро продул.

– А что, Терентий, похоже, в картах ты дока, – хохотнул господин Уточкин. – Как бы не раздел меня догола! Ежели случится таковое, ты уж с меня выигрыш сразу не взыскивай, мне ж ещё в Петербург надо. На обратном пути верну, с тёткиным-то наследством. А для верности вексель тебе напишу! Долг чести же! Истинный дворянин такие долги платит, хоть закон его к сему и не понуждает.

Ставки постепенно росли, графинчик понемногу пустел, но очень понемногу – тут я следил. Терентий Львович не должен окосеть раньше времени, да и после пускай выглядит лишь малость поднабравшимся. Нельзя, чтобы пошли разговоры, дескать, не в своём уме был. В своём, непременно в своём!