Очаг вины, или Любовь, диагноз и ошибка одного нейрофизиолога - Татьяна Огородникова

– Что сказали врачи?

Бо открыл глаза и вопросительно посмотрел на Генриха.

– Когда они собираются вас оперировать?

– Я не уверен в дате, потому что не уверен в результате. Единственное, что мне известно, – чем раньше, тем лучше. Если я опоздаю с принятием решения, я опоздаю на всю жизнь. – Лысый пожал плечами. – Собственно, поэтому я здесь. Если вы откажетесь мне помочь, я должен буду определиться с датой. Скорее всего, я решусь на операцию. Конечно, не хотелось бы жить как растение, но ведь они же... – Борис замялся, – я имею в виду, такие больные не понимают, что с ними происходит...

– Заходите, – Генрих пригласил лысого за стеллажи. – Мне нужно вас протестировать.

Борис ожидал увидеть комнату, подобную камере алхимика, заполненную таинственными приборами, колбами, трубками... Ничего подобного. Небольшое светлое помещение было оснащено огромным количеством компьютеров и техники, напоминающей звукоусилители. В углу стояла небольшая кушетка, накрытая зеленой простыней. Это было похоже на операционную.

– Присаживайтесь за стол, – направил Генрих, показывая рукой на крутящееся кресло около письменного стола. Все последующие процедуры напоминали странные манипуляции не совсем адекватного продвинутого шамана. Генрих подключил лысую голову Бориса к компьютеру с помощью нимбообразного ободка, от которого в разные стороны расходились провода. Легкое гудение успокаивающе подействовало на мозг, и испытуемый отключился. Проснулся он от осторожного похлопывания по плечу:

– Просыпайтесь! Я закончил работу.

Борис осторожно повертел головой. На ней не оказалось проводов.

– Вставайте, уважаемый, вы не должны себя плохо чувствовать. Я только немного протестировал ваш мозг с точки зрения своих догадок. Пойдемте, нам нужно поговорить, – велел Генрих.

Гость молча и покорно поднялся и проследовал за ученым в предыдущее место дислокации.

– Расскажите мне о себе все самое главное! Мне нужен предельно честный рассказ, как на исповеди. Особенно о событиях, которые по вашей вине доставили неприятности другим людям.

Борис чуть не поперхнулся.

– Вы серьезно?

– Абсолютно. Я вообще никогда не шучу. У меня слишком мало времени для шуток, – сурово ответил ученый.

– Тогда даже не знаю, с чего начать. Я – Мусорщик!

– Звучит гордо, – ответил Генрих без тени улыбки.

Борис не смутился и продолжил:

– Я ведь занимаюсь крупным бизнесом, приходится увольнять, ругать, иногда даже подставлять кого-то.

– Нет, я не о бизнесе. Я о душе. Вы причиняли боль близким людям, предавали их, может быть, кто-то несчастен из-за вас? Может быть, кого-то вы сделали калекой? А может быть, даже убили? – Генрих, не отрываясь, смотрел в глаза Бориса. Тому стало неуютно.

– А... – с недоверием протянул лысый, – вы об этом... – Он задумался на мгновение, и на лице его отразилась невероятная печаль. – Пожалуй, есть в моей жизни событие, которое я никогда не смогу забыть и простить себе этого никогда не смогу.

Борис

Мы помним. Мы живем не только во власти сегодняшних событий, но и под более-менее удобной (удачной) шапкой памяти. Без особой необходимости человек обычно не воюет с памятью детства, хотя активность ее во взрослой жизни может выражаться и в форме реализации, и в форме противостояния.

Пожалуй, в современном продвинутом обществе было трудно найти человека более целеустремленного и самодостаточного, чем Борис Агеев. Он никогда не кичился своими корнями, потому что людям, которые действительно произошли от князей великого рода, нет смысла выставлять напоказ родословную. Да и что оно дает, это благородное происхождение, если потомственной княгине в мужья достался потомственный же алкоголик с минимальной нормой выпивки не меньше двух поллитровок за вечер. Норма могла меняться, но только в сторону увеличения. Боря искренне любил и жалел мать, и столь же искренне он с детства презирал отца. А еще Борис с раннего детства был уверен – он не такой, как все. Может быть, именно поэтому не обращал внимания на сверстников, которые пытались приучить его быть обыкновенным. Он не хотел курить на крыльце школы, ему было противно даже думать о том, что можно распивать принесенный из дома смешанный коктейль из слитых в зеленую бутылку остатков родительского застолья или тырить мелочь по карманам у папаши. Словом, мальчик был аутсайдером, но в хорошем смысле слова. Его не любили, но уважали. Может быть, поэтому, когда он получал на выпускном золотую медаль, никто не сказал презрительное «ботаник» или «додик». К нему это не имело ни малейшего отношения.

Боря с детства мечтал о двух вещах: хорошо говорить по-английски и быть богатым.

Больше всех на свете маленький Борис любил маму. Конечно, папу в детстве он тоже любил. И даже сестру Аленку, которая была младше на четыре года и называла брата Бо, любил по-своему. Особенно, когда малявка была не противной и не ныла по пустякам. Сначала, если честно, Аленка прилично отравляла Боряну жизнь. Потому что до того, как она родилась, его обожала мама. А с появлением писклявого, неаккуратного, но очень жизнерадостного создания все внимание мамы перекочевало к ней. Хотя мама по-прежнему уверяла Боречку, что страшно любит его, эта любовь не подкреплялась действиями. Сын серьезнейшим образом ревновал и считал маму обманщицей. По его мнению, бесполезная орущая сестренка появилась без разрешения, поэтому справедливо было бы также и удалиться. Иной раз после серьезных раздумий Боря обращался к маме с деловым предложением:

– Мам, ну чего она так орет? Давай выбросим ее с балкона!

– Сынок, как же можно ее выбросить? Если она плачет, значит, ей плохо, у нее болит животик или она хочет кушать.

Боря соглашался. Он старался быть последовательным и конструктивным. Парень понимал, что самостоятельные действия по отношению к врагу приведут только к охлаждению отношений с мамой.

– Мам, вот теперь она не орет, значит, все в порядке – давай теперь ее выбросим!

Мама не реагировала должным образом. Однажды Борьке крепко досталось от отца за то, что он вышел погулять с двухлетней Аленкой во двор и приказал ей сидеть в деревянном домике, что бы ни случилось. Внутри домика Боря развел небольшой костер и убежал. Благо, окна квартиры выходили на детскую площадку, и мама заметила дымящуюся беседку из кухни. Пожар потушили, Боряна отлупили по всей строгости. Надо отдать должное отцу, он достал ремень только после того, как убедился, что ресницы у сына опалены пламенем спички. Тогда Бо решил действовать дипломатическими методами. Он подослал Аленку, которая без ума любила старшего брата, к маме, предварительно заставив ее выучить назубок непонятный текст. Естественно, большую половину текста составляла отборная матерщина. Бо уверял сестру, что маме будет очень приятно, когда Алена расскажет маме такой стишок. Алена рассказала, с выражением, с расстановкой, стараясь правильно произносить новые слова и выражения. Мама почему-то не похвалила. Вместо этого она выскочила на балкон и крикнула: «Борис! Домой!» Строгое «Борис» означало только одно – дома ждут неприятности.

Словом, никакие козни не помогали избавиться от сестры, поэтому со временем пришлось ее полюбить. Когда страсть к бутылке превратила отца в растение, Борис уверенно взял на себя функции защитника и хранителя семьи. Он считал, что семья состоит из него самого, интеллигентной робкой мамы и шухерной сестры. Поддерживать жизнедеятельность папы-растения не входило в его планы, впрочем, тот достаточно скоро распрощался с белым светом, отравившись некачественной сивухой. В школе все уважали Бориса, и Аленка бегала к нему каждый день в поисках защиты от многочисленных хулиганов. Иногда Алена просила побить обидчика и неверно показывала пальцем. Доставалось всем, на кого падал перст. Со временем Алену стали сильно уважать даже мальчишки, потому что сестренка приглашала брата отомстить не только за себя, но и за подруг, друзей, а также уличных собачек и котят. В процессе восстановления справедливости пострадали почти все мальчики из Аленкиного класса. Досталось Непряхину, Пузанову, Казееву и даже грозе всех шестиклассников – Лехе-Торчку. Когда Аленка решила выйти замуж за лучшего друга Бори, тот расстроился. Он слишком хорошо знал Жорика. Для дружбы Георгий был великолепен. Для семьи – отвратителен. Самовлюбленный, смазливый, компанейский, язык – как помело. Жорик был самым популярным парнем среди девушек любых возрастов. Аленка гордилась, что может запросто общаться с «мечтой» школьных красавиц как с другом, а когда подросла, сама без памяти влюбилась в него. Тот в принципе не отказывал девушкам, а уж в этом случае – сестру лучшего друга было обидеть не по понятиям. Бо всеми способами пытался отговорить Аленку от этой любви. Но как ты выбьешь дурь из головы капризной девчонки, упрямой, своенравной и влюбленной будто в последний раз? Поняв бесполезность работы с сестрой, Борис просто сообщил Жорику: