Обречённый на любовь - Николай Романецкий

В последней реплике прозвучал откровенный вызов, но Калинов принимать его не стал. Он смотрел, как медленно уплывает брошенный Аллой в воду цветок.

Ай да мисс миллионерша, думал он. Для чего же ты меня сюда потащила? Может, и в самом деле захомутать решила?.. Ой, девочки, до чего же вам нужна в жизни опора, коли вы на меня скопом кидаетесь! Как мухи на мед… Да только не сладкий я, ох какой не сладкий!

Наследница миллионов лукаво взглянула на него и рассмеялась:

— Что, Сашечка, зацепила я тебя? — Она протянула руку и погладила его по лысине.

Калинова передернуло, но ей-то лысина представлялась заросшей вихрами макушкой, и она расценила все по-своему.

— Ладно, не трясись!.. Не нужен ты мне.

— Зачем же ты меня сюда затащила?

Глаза Аллы хитро блеснули.

— Просьба есть к тебе, миленький… Скажи мне, у тебя с Витяшей серьезно?

Вопрос оказался настолько неожиданным, что Калинов не сумел удержаться.

— А тебе-то какое дело? — воскликнул он грубо.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. И тут до него дошло. Так вот к кому ты неровно дышишь, красотка, подумал он. Но тут я тебе, увы, ничем не могу помочь.

— Так! — сказала она. — Значит, от нечего делать охмуряешь дурочку. Жаль, не меня… Уж я бы на тебе отыгралась!

— Никого я не охмуряю.

Она посерьезнела, покусала губы. Это волнение показалось Калинову странным. Он молча ждал. Наконец Алла произнесла:

— Мне надо, чтобы ты отбил Виту у Зяблика. По-серьезному отбил, навсегда.

Калинов фыркнул:

— И чтобы я на ней женился. И чтобы парочку детишек с нею смонтировал!

Алла шутку не оценила, нахмурила мраморный лобик.

— Свадьба и детишки меня не касаются. МНЕ надо, чтобы ты увел у него эту рыжую… — Она не договорила, но Калинов понял, какое слово она хотела произнести.

— Зачем это тебе?

— Экий ты, Сашечка, недогадливый… Я так ХОЧУ!

Калинов помотал головой.

— Я умею платить за услуги. — Она положила ему ладонь на колено.

— Мне не нужно это. Ты опоздала.

— Дурачок! — Она фыркнула. — Я имела в виду деньги.

— Я тоже имел в виду деньги. Ты опоздала.

Лет на шестьдесят, добавил он про себя.

— Я могу много тебе заплатить. У тебя таких денег и не было никогда!

Милая моя девочка, подумал Калинов. Да я бы и безо всяких денег сделал все это. И не для тебя, а для себя! Да вот не могу.

— А почему бы тебе не заплатить прямо самому Зяблику? Уж делать из кого-нибудь жиголо,[4] так по всем правилам.

Она оскорбленно вскинула голову:

— За кого ты меня принимаешь! Мне не сорок лет!

Калинов неторопливо встал, отряхнул брюки.

— Нам больше не о чем разговаривать, Аллочка. Да и времени, я думая, уже нет. Наверняка ребята начинают придумывать дэй-дримы.

Она тоже вскочила, в бешенстве топнула ногой. Но Калинов не стал ждать взрыва. Взял ее за руку, погладил по бархатной щечке.

— Не могу я, Алла. Видит Бог — не могу!

Успокоилась она быстро. Улыбнулась ему, рассмеялась. И одним движением бровей отправила в никуда речку и обрыв.

Виты все еще не было. Калинов облегченно вздохнул: ему не хотелось, чтобы она видела его совместное с Аллой появление из парного дэй-дрима. Еще неизвестно, как бы она отнеслась к такому событию.

Те, кто уже явился в Дримленд, отнеслись к нему с некоторым удивлением. Но Клод молчал, а в Стране Грез не принято лезть в чужие отношения, и все тут же словно забыли о нарушителях распорядка. Значит, так надо. Отвернулись, засмеялись, загомонили. С любопытством поглядывали на все еще спящего Игоря. Присутствовали несколько совершенно незнакомых лиц. Но Клода эти ребята знали, во всяком случае, здоровались с ним за руку.

— Меня мать не хотела отпускать. Пришлось через окно…

— А мою давно уже не интересует, куда я хожу и зачем. Кроме своих белых мышей ничего вокруг не замечает… Я думаю, если выйти замуж, то она заметит это лишь после того, как я притащу ей внука.

— А мне иногда хочется отца чем-нибудь ударить!.. Может, тогда он поймет, что я уже вырос.

— А моего и бить бесполезно. Он даже на маму перестал обращать внимание, про себя уж я не говорю. А ведь любили друг друга… Эх, скорее бы Праздник совершеннолетия!

— М-да-а… Еще целых четыре года…

— А хорошо, что есть Дримленд! Всегда можно сбежать сюда, правда?

— Да. Я здесь словно очищаюсь… А то порой глаза бы на Мир не смотрели!

В сущности, большинство из них глубоко несчастны, думал Калинов. Проблема старая как мир. Отцы и дети… Но почему она обострилась именно сейчас? Где-то мы дали маху… И я догадываюсь, где. Все это началось после того, как в законодательном порядке отменили ограничение продолжительности рабочего дня… Куда же это мы тогда смотрели? Где были наш опыт и наши знания?.. Как же: наглядное выражение растущей сознательности, люди живут для общества!.. А люди эти обнаружили, что гораздо легче работать по двенадцать часов в сутки на общество, чем потратить хотя бы пару часов на своего ребенка. Потому что это требует гораздо более тяжкого труда — труда души и сердца! И денег за это не платят… Вот тебе и возросшая сознательность, вот тебе и жизнь на благо общества… Оказалось, возиться с металлом, компьютерами и бактериями проще, чем со своим собственным ребенком. Бактериям не нужна любовь, им вполне достаточно питательного бульона…

Тьфу, черт, думал он, предстоит нешуточная битва. Сколько будет контрдоводов! И обвинения в ограничении свободы личности будут еще не самыми серьезными!.. Предложить закон об обязательном участии в воспитании своих детей?.. Но это никогда не делалось по принуждению… Во всяком случае, нужного результата таким путем не добьешься! Уж в этом-то мы уже не раз имели возможность убедиться.

К тому же, думал он, это только малая часть проблемы. А главная часть — совсем в другом. Просто растить своих детей — это только у животных инстинкт. А у людей это такой же талант, как и все прочие виды человеческой деятельности. И, думается, материнство и отцовство должны быть наградой за подготовку к ним. А не как сейчас: приспичило двоим, и как следствие — она мать, он отец. И почему-то для того, чтобы монтировать силовые установки космических кораблей, надо обязательно получить спецдопуск, а для того, чтобы «смонтировать» человека, достаточно всего-навсего иметь созревшие природные инструменты да уединенную обстановку… Изготовить силовую установку — сложная и ответственная работа, а «изготовить» человека — развлечение и удовольствие. И даже не просто удовольствие, а наслаждение. Награда за бездумность. Что-то тут природа поднапутала… Однако, кажется, все собрались. Пора!

Прибывшие, как обычно, рассаживались кружком. Растолкали Игоря. Тот недовольно что-то проворчал, но поднялся, протирая заспанные глаза. Клод разводил костер. Калинов втиснулся между двумя незнакомыми девушками. От них возбуждающе пахло косметикой, но личики были живенькие и не слишком размалеванные.

— А зачем костер? — спросил Калинов ту, что справа.

— Чтобы легче было сосредоточиться.

Клод сел в круг вместе со всеми. Калинов снова оглянулся. Вита по-прежнему отсутствовала.

Ну что ж, подумал он, это даже к лучшему. С ней мне было бы сложнее. Тяжело ломать комедию с тем, кто тебя любит.

Он сосредоточенно стал смотреть в костер.

Сегодня будет мой дэй-дрим, думал он, как бы вы ни старались, ребятишечки. Я заставлю вас плясать под мою дудку. Вы уж меня извините!

Он сунул руку за ремень и крепко сжал пальцами дисивер, усиливая интенсивность гипнотического воздействия. Так прошло несколько минут. Наконец все опять зашевелились, загомонили.

— Как думаешь, чей дэй-дрим сегодня победит?

— Не знаю… Но наверное, Клода. Он сегодня в последний раз. Завтра уходит в Мир. Так что сегодня должен состояться обряд обручения Клода с жизнью.

— Клод уходит?

— Да… А чему ты удивляешься? Всем нам когда-нибудь придется уйти… Дримленд ведь не для взрослых, ты же знаешь.

— А тебе не жаль?

— Конечно, жаль, но ничего ведь поделаешь… А потом, знаешь?.. Может быть, когда мы станем взрослыми, все изменится? Ведь не может же быть, чтобы так все и осталось!

Как же, изменится! — думал Калинов. Это вы, девочки и мальчики, изменитесь. И каждый из вас уже не будет мнить себя центром Вселенной. Ведь в этом и заключается взросление… Ладно, сейчас будет вам обряд обручения с жизнью!

И свершилось. Исчез костер, пропали юные лица вокруг.

За окошком, забранным толстой решеткой, синеет небо и светит солнце. Только что из камеры вышел священник, оказавшийся не у дел, потому что заключенный, увы, безбожник. Заскрежетала тюремная дверь. Пришли. За мной. В последний раз отсчитаю четыреста восемьдесят две ступеньки по лестнице. Никто ничего не говорит. Но я-то знаю, что это не на прогулку. Безликие фигуры. Просто какие-то люди. Да и не люди вовсе. Материальное обеспечение, выполняющее мою волю. Люди там, снаружи. Ждут, пока приведут преступника. Ну что ж, я иду. Считаю ступеньки. Обычно я спотыкался на сто двадцать третьей. Сегодня не споткнулся. Сегодня все не так. Тихо в других камерах. Не слышно криков пытаемых, политические не славят Аллаха. Не бегают серые, как мыши, охранники. Неужели все это из-за меня? И снаружи тихо. Не слышно рокота двигателей. И не слышно выстрелов. Наверное, все выстрелы приготовили для меня… Со скрипом открывают дверь во двор. И я выхожу. Пока прячу лицо. Вот они стоят. Все как один. В руках автоматы. Справа безликий офицер. Материальное обеспечение… Зачитает приговор и даст команду. Ага, вот оно. Узнали. У Клода затряслись руки. Флой закрыла глаза. А у той — кажется, ее зовут Ирена — появились слезы. Игорь опустил ствол автомата… Вот так-то, ребята. Вот вам обручение с жизнью. Вы думали, что придется расстреливать анонимного преступника, врага нации. А тут ваш приятель, друг ваших друзей, и вы абсолютно точно знаете, что он ни в чем не виноват. Ведь это просто делается. Донос. Можно даже без подписи. И если хоть что-то было… А «что-то» бывает всегда. Рассказывал анекдоты про любовные похождения вдовствующей королевы. К примеру. Или в душе желал поменять Христа на Аллаха. И даже, если не было ничего, — все равно!.. И вот ведут к стене. И вам предстоит брать на мушку друга. И нажать на спуск. А если не сделаете, встанете у той же стены. Но не рядом с ним. Каждый в отдельности. Стадом и в могилу не страшно идти, но вы будете один на один со смертью. И вы это знаете… Безликий читает приговор. «Враг нации… участие в распространении… приговаривается к уничтожению… просьба о помиловании… Товсь!» Мне жаль вас, ребята. Потому что после этой игры детство у вас кончится. Потому что через час вы будете ненавидеть друг друга. По-настоящему. В жизни, а не в игре. И больше вы не будете встречаться. Потому что невозможно дружить с человеком, который был свидетелем твоей трусости. Хоть и сам он трус!.. И нет больше ваших лиц. Есть только черные глаза автоматов, пристально разглядывающие меня. «Пли!» — кричит материальное обеспечение. Надо собраться. Чтобы пули срикошетили вверх, а не в стороны. Еще покалечу кого-нибудь… Но что это? Что это?! Выстрелов нет… «Пли!» — надрывается безликий. А выстрелов нет… «Пли!» А автоматы дрожат… «Расстреляю!» И стволы задираются вверх. Под детские подбородки. Сейчас будут выстрелы. Спаси Господь тебя, Калинов, после таких выстрелов!