Русь. Строительство империи 4 - Виктор Гросов

Дружина теснила их к воротам, мечи и топоры мелькали в воздухе, а стрелы со стены — спасибо Веславе — вонзались в спины бегущих, как жала ос. Ветер гнал мне в лицо запах крови. Мы побеждали, и это было слаще любого мёда.

Я рубанул очередного киевлянина — он бросился на меня с мечом, но я ушёл в сторону, и мой топор врезался ему в бок, пробив рёбра. Он упал с хрипом, и я шагнул вперёд, оглядывая двор. Варяги ещё держались, их щиты мелькали в гуще боя, но их ряды редели. Добрыня слева орудовал щитом и мечом, отбивая копья и рубя врагов, как дрова, а Ратибор справа резал их с точностью мясника.

Я заметил Сфендослава. Он выделялся среди варягов, его богатые доспехи блестели, длинный плащ развевался за спиной, а голос гремел, отдавая команды. Но он замер, глядя на своих, которые падали под нашим натиском. Его суровое лицо с острыми скулами исказилось. Он вдруг развернулся, бросив своих воинов.

Я даже опешил от такого. Этот наглец, который грозил мне, теперь бежал, как трус. Он рванул к воротам, расталкивая своих же, и исчез за стеной, оставив своих людей умирать.

— Трус! — крикнул я ему вслед, но голос утонул в шуме боя. Пусть бежит, подумал я, мы ещё встретимся. Я повернулся к дружине, поднимая топор. — Добивайте их!

Они рванулись вперёд с новыми силами, их крики смешались с треском щитов и стонами врагов. Я шагнул к очередному варягу — он поднял копьё, но я отбил его топором, а потом рубанул им по шее. Кровь брызнула мне на лицо, но я только мотнул головой. Мы теснили их. Варяги держались дольше, но и они начали ломаться — один за другим падали под ударами дружины.

Боковым зрением я заметил того военачальника в капюшоне. Носителя. Он стоял в стороне, у разбитых ворот, его фигура выделялась среди хаоса. Высокий, широкоплечий, в тёмном плаще, который скрывал лицо, он орудовал мечом, отбиваясь от троих моих дружинников. Его движения были быстрыми, точными, как у зверя, что загнали в угол.

Это не простой воин. Он был тем, кто вёл их, тем, кто стоял рядом со Сфендославом утром. Я шагнул к нему, подбирая второй топору валявшегося мертвым дружинника.

— Взять его! — рявкнул я, и дружинники сомкнулись вокруг него.

Он рубанул одного, вспоров ему плечо, но второй ударил щитом, оттесняя его назад. Я рванулся вперёд, видя, как он отступает к воротам. Он заметил меня, его меч метнулся ко мне, но я ушёл в сторону, рубанув правым топором по его щиту. Дерево треснуло, и он пошатнулся, теряя равновесие. Левым топором я ударил снизу, целясь в ноги, но он успел отскочить, бросив щит. Я не дал ему уйти — прыгнул вперёд, всем весом врезавшись в него, и мы свалились в грязь.

Он пытался вырваться, его меч мелькнул у моего лица, но я прижал его руку к земле, вдавив колено в грудь. Дружинники подскочили, выбивая оружие из его рук, и я почувствовал, как он слабеет подо мной. Кто-то из наших бросил верёвку, и они связали ему руки, рывком подняв на колени. Я встал, тяжело дыша, и шагнул к нему, срывая капюшон с его головы. Лицо открылось — широкие скулы, шрам через все лицо и подбородок, густая светлая борода. Полные злобы глаза, смотрели на меня снизу вверх, но я его не знал.

Кто он? Загадка.

— Ты кто? — выдавил я, сжимая топор.

Он молчал, только сплюнул в грязь, и я стиснул зубы. Но я не успел спросить снова — дружина вокруг меня взревела, их голоса слились в громкий, победный крик: «Ура!» Я оглянулся — враги бежали, их тени мелькали за воротами, а те, что остались, лежали в грязи, мёртвые или умирающие. Мы сломили их. Двор был наш, Переяславец был наш.

Я вытер кровь с лица, чувствуя, как она липнет к коже, и бросил взгляд на Добрыню. Он стоял в нескольких шагах, опираясь на меч, но он ухмылялся. Ратибор подошёл справа, вытирая клинок.

— Молодцы, — выдохнул я, опуская топоры.

Мышцы ныли, как после долгого дня в кузне. Мы сделали это. Я повернулся к пленнику, который стоял на коленях передо мной, его руки были связаны за спиной, а голова опущена.

Я стоял посреди двора Переяславца, всё ещё сжимая топоры, пока крики «Ура!» дружины гудели в ушах, как эхо победы. Ветер гнал мне в лицо холодный воздух, а под ногами хлюпала грязь, смешанная с багровыми пятнами. Вокруг лежали тела киевлян и варягов — кто-то ещё хрипел, цепляясь за жизнь, кто-то замер в нелепых позах.

Мы выстояли, и это было чудо.

Я услышал шум — топот ног, гул голосов, который доносился с восточной стены. Я повернулся, хмурясь, и увидел, как из-за угла домов высыпала толпа — около пятидесяти дружинников, их доспехи звякали, а топоры блестели в лучах солнца. Во главе бежали двое: Степан, мой верный наместник, с широкой улыбкой на лице, и здоровяк в богатырских доспехах, чья борода развевалась на ветру — Илья Муромец. Они бежали к нам.

Уголок губ тянется вверх. Подкрепление. Поздновато, но всё же.

— Княже! — крикнул Степан, подбегая ближе. Его лицо было красным от бега. — Мы тут, с востока! От печенегов отбились, пришли к тебе!

Я шагнул к ним, опуская топоры, и хмыкнул, чувствуя, как напряжение отпускает плечи.

— Поздно, Степа, — бросил я, ухмыляясь. — Мы сами справились. Вовремя пришли, нечего сказать.

Дружина вокруг засмеялась — хриплый, усталый смех, который вырвался из десятков глоток. Илья остановился рядом со Степой, его громоздкая фигура возвышалась над всеми, как дуб среди кустов. Он хлопнул Степу по плечу, чуть не сбив его с ног, и прогудел:

— Ну, княже, вижу, ты без нас не скучал. А мы-то спешили!

Они подошли как раз в тот момент, когда я повернулся к пленнику, который стоял на коленях передо мной. Его голова была опущена, шрам на подбородке выделялся на фоне светлой бороды. Я шагнул к нему, сжимая топор в правой руке, и хотел рявкнуть, чтобы он назвал своё имя, но тут произошло то, чего я не ожидал.

Илья, стоявший в нескольких шагах, вдруг замер, глядя на пленника. Его суровое лицо, высеченное словно из камня, исказилось, глаза расширились, и он рванул вперёд. Я отступил, хмурясь, когда он упал на