Мэрилин Монро - Анна Плантажене

А позади него стоит мужчина, ошеломленный своим открытием и сенсационным результатом, снимками, превосходящими самые безумные ожидания. Человек из плоти и крови, потрясенный невинной и дьявольской красотой своей модели. Подавленный тем, что такое сокровище так разбазаривается.

«Знаете, ваше место не здесь, а на обложке журналов».

Норма Джин посылает ему улыбку, исполненную благодарности. Наконец-то еще кто-то, кроме нее, знает, что она стоит гораздо больше пяти долларов в неделю. Она улыбается ему признательно. И отдает ему все, что имеет.

Немного времени спустя Норма Джин отправляется на Восточное побережье. Ее вдруг обуяло яростное желание увидеться с Грейс Годдард, чтобы та пестовала ее, а может быть, дала совет. Что-то сломалось в ее жизни, девушка сознает неминуемость этого разлома, она стоит на краю пропасти, но еще не решается броситься головой вниз. Она создана для этого ремесла, твердил ей Дэвид Коновер, фотогенична до неприличия, создана для фотовспышек, а не для того, чтобы тратить время и терять свою красоту на заводе. Другим — покорность. Ей — бунт. Пусть взбунтуется и сама выберет себе жизнь, какую она хочет вести.

«Тебе надо устроиться в модельное агентство», — настаивает Коновер.

Это очень лестно. У другой бы уже закружилась голова, она уже приняла бы себя за Мэй Уэст, представляла бы себя на афишах. А Норма Джин колебалась. Она умирала от желания и все же не могла решиться. Тысячи манекенщиц хотят сниматься в кино, но в этом мире царит закон джунглей. Если она отважится вступить в него, то окажется совсем одна, никто не поддержит, не ободрит в случае неудачи. А главное, если она на это решится, то прощай «папочка» Джимми Дагерти и все, с ним связанное. В самом деле, Джим не ввяжется вслед за ней в эту авантюру. Да она и не попросит его об этом, не станет его заставлять. В ее манере раскрываться перед объективом слишком много эротики, слишком много призывной чувственности. Норма Джин не слишком ясно различает грань между игрой и приношением, между ложью и признанием. Она чувствует себя более уверенной, более живой, только когда ее желает какой-нибудь мужчина.

Дэвид Коновер впоследствии рассказывал, что в тот период у него с Нормой Джин был короткий роман[2]. На дне пропасти вырисовывается новая жизнь, полная неуверенности и подводных камней, но еще и чудес. Надо только прыгнуть. Возможно, Норму Джин пугала свобода. Она взвешивала все «за» и «против» между внушающими доверие цепями рабства и ненадежностью полета. Она думала, что у нее есть выбор, что пока еще в ее власти принять решение. Она не сознавала, что уже падает. На заработанные деньги она впервые проехала через все Соединенные Штаты, это было ее первое настоящее путешествие (до сих пор она никогда не покидала Калифорнию). Прежде всего — в Чикаго, где укрылась тетя Грейс — одна, сбежав от разрушительного и заразительного пьянства своего мужа Дока. Норма Джин рассказала ей о дезертирстве Джима и своей обиде, о жизни на заводе, где атмосфера становилась все тяжелее из-за увивавшихся вокруг нее парней и нарастающей ревности других девушек; о своей встрече с Дэвидом Коновером (чисто профессиональной, как она уточнила), который предложил ей еще попозировать в его студии на бульваре Сансет; о своем замешательстве, потому что Джим скоро вернется на Рождество и ему не понравится эта история с фотографиями. Она призналась Грейс, что не знает, как ей быть. Погнаться за журавлем в небе или вернуться укладывать парашюты. Если бы у нее была мать, она искала бы спасения у нее, но на Глэдис, заблудившуюся в своем призрачном мире, рассчитывать нечего. Неполноценная, непригодная мать — это еще хуже, чем если бы ее не было вовсе, ведь так? Если бы у нее был отец, она, возможно, попросила бы его удержать ее от падения. Разве у нее нет отца? Разве она не видела однажды его фотографию, давным-давно, когда была совсем маленькой, в квартире Глэдис в Голливуде, — брюнет с большими усами, как у Кларка Гейбла?

«Вот эту фотографию?» — спрашивает Грейс и протягивает ей старый пожелтевший снимок.

Да, эту. Норма Джин уезжает, забрав ее с собой. Отец-призрак, отец-выдумка всегда лучше, чем ничего. Если бы у нее была сестра… Вот именно, у нее же есть сестра, с которой она не знакома, старшая дочь ее матери, Бернис, на семь лет старше ее, которая живет в Детройте, замужем, имеет детей. Норма Джин прыгнула в первый же поезд на Детройт и бросилась в объятия своей сестры. Если бы у нее был брат. Расскажи, расскажи, Бернис, каким был Джеки. Расскажи мне о нем. Умерший брат — это все-таки кое-что.

Вскоре Норма Джин вернулась в Ван-Нейс работать на «Радиоплане». Оказавшись на краю пропасти, она попятилась, растоптала другую женщину, у которой якобы были крылья. Она просто хочет, чтобы ее любили и не прогоняли. Сейчас. Вот почему она бросается в первые же раскрытые для нее объятия. Нежность не ждет.

А больше она ни в чем не уверена.

ПОСЛЕДНЯЯ ОСТАНОВКА ПЕРЕД ОТПЛЫТИЕМ

На Рождество 1944 года вернулся Джим. Норма Джин расстаралась, чтобы принять его как следует. Тонкое белье, номер в гостинице — она не поскупилась, тем более что заработала немного денег благодаря фотографиям Коновера, и они жгли ей карман. Они мешали ей, возможно, вызывали чувство вины… и уж наверняка обременяли. Она презирала и их ценность, и власть, которую они дают. Деньги созданы для того, чтобы немедленно их потратить.

Копить — значит беспрестанно отдалять момент жизни, а Норма Джин считает, что уже слишком долго ждала. Джим вернулся. Норма Джин играет истосковавшуюся женушку, калифорнийскую Пенелопу с незаконченным покрывалом, которая весь год жила лишь ради мужа-моряка. Среди множества своих личин она выбрала подходящую маску. Маска жены Джима еще существовала. Норма Джин надела ее и вновь заняла свое место на сцене семейной жизни. Короткая передышка в течении повседневной жизни, которое в последнее время ускорилось — она это чувствует, желает сама, это возбуждает и пугает.

Призналась ли Норма Джин супругу в своем желании стать манекенщицей? Как она преподнесла ему новость о фотосессиях с Дэвидом Коновером? Рассказала ли о неприятной обстановке, окружающей ее теперь на заводе, где остальные девушки уже не выносят, что мужчины смотрят только на нее, так что поговаривают даже о том, чтобы перевести ее в другую смену? Надеялась ли Норма Джин вновь найти в Джиме союзника, который привлечет ее к себе, к нему, не даст уплыть по течению, удержит в положении супруги, которое лишает ее свободы, но в то же время дает защиту? Если да, то напрасно. Джим Дагерти, конечно, был рад на несколько дней вновь сделаться хозяином тела своей жены, по меньшей мере поверить в это, но он здесь только проездом. Если Норма Джин думала, что он вернулся насовсем, то это недоразумение. Причем уже не первое. Молодой человек отнюдь не горит желанием немедленно вернуться в лоно семьи. Бывшая сиротка, конечно, знойная женщина, ее приятно обнять, но в ней по-прежнему, и даже еще больше, ощущается бездонная пропасть, куда страшно заглядывать. После первых объятий и часов всяких россказней супруги погрузились в одиночество и непонимание.

С тех пор как Норма Джин получила от Грейс фотографию якобы своего отца, ее все сильнее мучило желание обрести его по-настоящему. Она попыталась дозвониться до пресловутого Стэна Гиффорда, якобы ее биологического отца. Очевидно (если верить Дагерти), тот отшил ее без лишних разговоров. Был ли Гиффорд настоящим отцом Нормы Джин? Знал ли он об этом? Или плевать хотел? Без сомнения, этот вопрос неотступно преследовал Норму Джин (в этом сходятся все воспоминания), бередил незаживающую рану и был неутихающей обидой. Но где здесь правда? Что следует отнести на счет выдумки и мистификации? Действительно ли Гиффорд отказался с ней разговаривать? Действительно ли она ему звонила?

Джим вскоре снова снялся с якоря. Норма Джин опять одна, всеми отвергнутая. Кроме Дэвида Коновера. Как только уехал муж, фотограф, скромно отступивший в тень на время «праздника», с распростертыми объятиями принял бедную рабочую девушку в отчаянии и в комбинезоне, чьи слезы неиссякаемы, а мордашка неотразима. Если до сих пор они еще не были любовниками, то, весьма вероятно, стали ими весной 1945 года, когда Коновер, якобы для фотографирования, отвез Норму Джин в чистое поле, далеко от Ван-Нейса, и делил с ней номер в мотелях — из экономии, как он говорил. Можно без труда представить себе лицо Этель Дагерти при таком поведении ее невестки, и лица девушек с «Радиоплана», яростно завидующих беззаботной красоте Нормы Джин, которая то появляется, то исчезает, берет бюллетень, чтобы оправдать свое повторяющееся отсутствие, и забавляется тем, что рабочие смотрят на нее, раскрыв рот. В результате ее перевели в другой цех. Над ее головой собирались тучи.