Золотой лотос. Сборник научно-фантастических повестей и рассказов - Генрих Альтов

Я направил корабль к планете, в атмосфере которой был кислород. Она во многом напоминала Землю…

Да, она напоминала Землю, потому что в атмосфере плавали облака, а там, где их не было, я видел моря и материки. И мне показалось, что я возвращаюсь на Землю.

Это довольно рискованно — опуститься на неисследованную планету. Но мне не оставалось ничего другого. Разведка с большой высоты затягивается на месяцы и все-таки дает очень мало сведений. А на полеты в атмосфере у меня не было горючего.

И я очень устал. Каждый, кому приходилось долго летать в одиночку, знает, как притягивает земля, даже чужая…

Шевцов рассказывал нехотя, пропуская какие-то, может быть очень интересные, подробности. Его рассказ был как книга, в которой не хватает страниц.

Шевцов сказал:

— Я сидел на ступеньке спущенного из люка трапа и смотрел на облака. Впрочем, это несущественно, — и перешел к другому.

Позже, знакомясь с материалами экспедиции, Ланской понял многое недосказанное.

«Поиск» стоял на просторной лесной поляне.

Массивные амортизационные колонны поддерживали корабль в вертикальном положении, он походил на древний, немного покосившийся минарет. Шевцов сидел на нижней ступеньке спущенного трапа, смотрел на небо.

Ветер нес над кораблем редкие растрепанные облака. Белые облака в голубом небе — это было совсем по-земному. В небе светили два солнца: одно — большое, яркое, накаленное до синеватой белизны, другое — тоже белое, но маленькое, передвигающееся с удивительной быстротой. На серую, взрыхленную при посадке корабля почву падали двойные, тени.

Ветер приносил буйную, дурманящую смесь запахов. Остро пахло чем-то мятным, сладковатым, похожим на запах всех цветов и не похожим на запах ни одного из них в отдельности. Горько пахло прелой травой. И еще чем-то, наверное туманом, лесной сыростью.

Кружилась голова: может быть, от избытка кислорода, может быть, от дурманящих запахов. Впрочем, скорее всего, это сказывалось действие только что принятого мицеллина — антибиотика, парализующего чужих бактерий.

Облака шли низко — взъерошенные, по-весеннему светлые. Шевцов подумал, что все похоже на весну: и очень прозрачное небо, и эти светлые облака, и запах цветов, — но вот птиц не слышно. Стоит абсолютная тишина, очень неприятная после привычного гула ионного ускорителя.

Лес, окружавший поляну, молчал. Шевцов с неприязнью смотрел на деревья. Небо, облака — это походило на Землю, но деревья были чужие. Стволы их закручивались суживающейся кверху спиралью.

Листва, довольно густая, имела неопределенную окраску — не то зеленую, не то синюю, не то черную.

От корабля до ближайших деревьев было метров полтораста, не больше. Но Шевцов не хотел идти туда. Там начиналось неведомое. А он устал. Было хорошо сидеть в тени корабля, дышать теплым пахучим воздухом, смотреть на белые облака и ни о чем не думать.

Пропало ощущение времени. Может быть, прошел час, может быть, пять минут. Становилось жарко. Синевато-белый диск большого Сириуса лез вверх, палящие лучи пробивали, растапливали нежные облака, тень корабля быстро укорачивалась. Шевцов лениво подумал: «Надо уйти… жарища…» — и посмотрел на деревья. То, что он увидел, было до жути фантастично: неведомая сила придавила спиральные стволы деревьев, сжала, втиснула их в почву — они не достигали теперь и половины прежней высоты. Сине-зеленая листва превратилась в оранжево-красную. Было так, словно кто-то зажег вокруг корабля огненное кольцо…

Шевцов спрыгнул с трапа, медленно пошел к деревьям. От жары виски сдавливала тупая боль. Он начал насвистывать и сразу же замолчал: в этом безмолвном мире свист казался нестерпимо фальшивым.

У ближайшего дерева Шевцов остановился. Массивный, покрытый черными наростами и гладкой красноватой корой ствол дерева уходил вверх спиральными витками. Витки постепенно суживались, и дерево напоминало огромную коническую пружину.

Ярко-красные листья — узкие, длинные, дрожащие в нагретом воздухе и потому похожие на языки пламени — скрывали верхнюю часть ствола.

Шевцов легко поднялся по стволу, сорвал спиральную ветку. Она сразу же сжалась, листья окрасились в темно-багровый цвет. Но когда Шевцов заслонил ветку от лучей большого Сириуса, спираль мгновенно разомкнулась, а листья приобрели зеленый оттенок.

«Недурно, — пробормотал Шевцов. Он уже не чувствовал боли в висках. — Недурно. Здесь резко меняется радиация, деревья приспособились. Иногда поглощают. лучи, иногда отражают…» Ему было приятно, что первую — пусть небольшую — тайну чужого мира удалось легко открыть.

Стволы деревьев продолжали скручиваться, сжиматься, как будто их сдавливала непомерная тяжесть.

Кора становилась багровой, как листья. «Недурно, — повторил Шевцов. — При малой радиации растения имеют зеленую окраску, при большой — оранжевую, красную и отражают тепловые лучи. А здесь радиация меняется. Они просто приспособились. И только…» Он подошел к другому дереву. Он чувствовал лихорадочный азарт открывателя. Мысль работала с необыкновенной ясностью. Его тень упала на ствол дерева, и он тотчас же заметил, что багровая кора стала в этом месте серой. Он быстро отошел в сторону, и на коре еще некоторое время оставался серый отпечаток его тени. «Ну, это деревья, — подумал Шевцов. — А каковы… живые существа?» Ему стадо весело. «Люди с постоянно меняющимся цветом кожи… Мир бегущих красок:» И Шевцов вдруг подумал, что это должен быть необыкновенный мир, красота которого совершенно иная, нежели на Земле.

Он попытался представить себе людей с меняющейся окраской кожи — и внезапно увидел метрах в пятидесяти от себя человеческую фигуру. Он вздрогнул от неожиданности. Между деревьями промелькнул бесцветный силуэт. Точно такой, как тогда, на стереоэкране «Открывателя». Промелькнул и скрылся. Шевцов почувствовал, как гулко бьется сердце.

Лес сразу стал чужим, и спиральные деревья казались туловищами гигантских змей.

«Чепуха, — сказал Шевцов. Он говорил громко, это успокаивало. — Устали глаза. Да, просто устали глаза. Надо было взять защитные очки…» Шевцов возвращался к кораблю, невольно прислушиваясь к каждому звуку. Он был готов ко всему.

Но ничего не случилось. Над серой, потрескавшейся почвой струился нагретый воздух. Громадный корпус «Поиска» почти не отбрасывал тени.

После невыносимо яркого света двух Сириусов кают-компания казалась полутемной. Шевцов долго сидел у вентилятора, подставляя лицо прохладному ветру. Постепенно глаза привыкли к мягкому освещению. Шевцов машинально посмотрел на стену, туда, где раньше висел портрет. «Не думать об этом, — сказал он. — Не думать…» Семнадцать лет — срок, достаточный, чтобы смотревшая с портрета девушка стала совсем чужой.