Хельмова дюжина красавиц. Ведьмаки и колдовки - Карина Демина

…сделала робкий шажок, обеими руками держась за перила…

…и второй…

Теперь быстрее, но не бегом. Все должно выглядеть естественно… девушки почти спустились, и Богуславу никто не упрекнет в том, что она торопится…

…торопится.

Бежит почти, хотя великоможные панночки и не бегают, неприлично это; но тот, который прячется в ней, лишь смеется. И Богуслава вместе с ним – до того нелепой показалась ей собственная мысль. Неприлично? О да, скоро приличия потеряют свое значение…

Она толкнула Тиану легонько; со стороны все гляделось так, будто бы Богуслава лишь задела ее подолом платья… но Тиана покачнулась…

…и полетела по лестнице, чтобы замереть у подножия ее нелепою тряпичной куклой.

И тот, который жил в Богуславе, выглянул, желая убедиться, что она, мешающая хозяйке, и вправду мертва… лежит, не шевелится.

Дышит ли?

– Мамочки! – послушно завизжала Богуслава, удивляясь тому, до чего неприятным, скрежещущим стал голос.

А в воздухе запахло кровью.

Свежей.

Сладкой… слаще яблок и меда… и тот, который жил в ней, с преогромным наслаждением вдыхал этот аромат, рассказывая о том, как потом, позже, когда хозяйка изменит мир, они с Богуславой напьются досыта… и голод, снедающий их обоих, утихнет.

Потом…

…когда луна нальется истинною силой. Уже недолго ждать.

Утром Себастьяна вновь попытались убить.

Спустился он к завтраку поздно, заранее ненавидя и полезный свекольный сок свежего отжима, и вареную спаржу, и даже морковную запеканку. Себастьян с нежностью и тоской вспоминал краковельскую колбасу, а заодно уж Лихославову невесту, к которой приближаться и вправду не следовало.

…и про туфли, которые были тесны, думал.

Это было неприятно.

И странно.

Обувь шили по мерке, как и платья… и вчера только доставили новую пару, весьма панночке Тиане приглянувшуюся – да и как устоять девичьему сердцу против кремового атласу, расшитого стеклярусом? И еще бантики. К бантикам у панночки Тианы было особо нежное отношение.

А нынешние просты.

Не атлас – кожа, и дубовая какая-то… каблук высокий, тонкий. Идти приходится осторожненько… и Тиана с извечною ее торопливостью отстраняется, уступая место Себастьяну… пальцы жмет, пятку натирает, и с каждым шагом – все сильней.

А тут лестница, всего-то ступенек двадцать, но выглядит едва ли не бесконечною…

…ковер убрали.

Это Себастьян отметил машинально, обеими руками хватаясь за перила, и почти не удивился тому, что перила эти оказались скользкими…

Конкурсантки спешили на завтрак.

В молчании.

И панночку Тиану обходили стороной, лишь эльфиечка бросила раздраженный взгляд… ну да, разочаровалась она в легенде-то… легендам срыгивать не положено, как и разговаривать с набитым ртом. Легенда должна быть далекой и прекрасной, аки звезда…

Тьфу, и лезет же в голову поутру всякая ерунда…

…но главное, что лестница длинная.

Каблуки тонкие.

Туфли тесные, и юбки еще к ногам липнут, того и гляди – спеленают…

…этого дожидаться не стали. Достало малости – легкого, будто бы случайного толчка в плечо… и Тиана покатилась по ступенькам… Себастьян успел сжаться в комок.

Было не столько больно, сколько неприятно…

– Мамочки! – донесся истошный визг, кажется, Богуславы…

…а ведь она шла следом.

Точно.

Шла и толкнула, словно бы невзначай. Иным бы разом Себастьян не обратил бы внимания на этакое легкое, скользящее прикосновение… но тут туфли.

И каблуки.

Скользкий поручень, точно специально натертый воском. А может, и специально?

Себастьян сел, потирая шею.

– Ох и скользкие у вас ступеньки, панна Клементина! – сказал он, глядя на хозяйку Цветочного павильона снизу вверх, с должной толикой огорчения. – Прям сил нет!

– С вами все в порядке? – Она произнесла это с искренним беспокойством.

Надо же…

И на Богуславу взгляд быстрый кинула, но тотчас спиной повернулась.

– Нос разбила. – Себастьян вытер нос ладонью и руку поднял, чтоб все видели, что рука эта – в крови…

Ноздри Богуславы дрогнули, и сама она подалась вперед. Нехорошее движение, уже почти нечеловеческое… и поза сама, локти прижаты к бокам, пальцы растопырены, шея вытянута, и рот приоткрыт; стоит, слюну сглатывает часто, неспособная отвести взгляд от раскровавленной ладони.

Еще немного – и бросится.

Нет, отступила, попятилась, вскинув руку, рукавом заслоняясь от неприятного зрелища.

– Нос – это ничего, – сказала Тиана, вытирая ладонь о подол. – Вот я в детстве как-то упала и на гвоздь головою налетела… ничего страшного, распорола кожу только, но зато кровищи было… жуть! Шили потом!

Богуслава исчезла.

Не нравятся разговоры о крови? Или напротив – чересчур нравятся?

Зря не поверил Ядзите. Как есть одержимая, и давно, если тварь, в душу пробравшаяся, уже и тело обжила…

– Вы встать можете?

– Встать могу. – Тиана поднялась.

– А идти?

– Идти не могу… каблук сломала! Панна Клементина! Эти каблуки – сущее издевательство! А ну как кто бы другой сверзся? Я-то ладно, про меня еще дядечка говорил, что я завсегда на ноги падаю, даже тем разом, когда с голубятни сиганула! Нет, это-то давненько было, и упала я аккурат на сено, уж больно удачненько привезли его… я вообще везучая…

Себастьян сказал это громко, чтобы все слышали.

– Мы очень рады, – сдержанно и отнюдь не радостно ответила Клементина, поддерживая Тиану под руку, – что ваше везение вам не изменило…

…о да, оно еще понадобится.

Себастьян вдруг четко осознал, что до полнолуния осталось не так и много времени, а значит, панночку Белопольску будут изводить с утроенной силой.

И не ошибся.

…к обеду прислали букет ядовитых роз, который Тиана от щедрот душевных попыталась всучить панне Клементине. А то ж самой ей цветочки только и делают, что шлют, и если от королевских избавиться никак не выйдет, то этими, чужими, сам Вотан поделиться велел…

…Клементина не обрадовалась, но и перечить не стала. Розы со смертельным ароматом остались в холле, ненадолго, не прошло и четверти часа, как этот букет сменился иным, почти таким же…

…а золотая цепочка с кулончиком и отсроченным проклятием отправились в унитаз… совершенно случайно, как иначе… и Тиана искренне и громко о ней горевала… ей так же громко, но отнюдь не искренне сочувствовали…

…скрип люстры, что медленно, но неумолимо сползала с цепи, Себастьян услышал загодя и еще возмутился, потому как под люстрою этой стоял не один, но в компании его высочества, для которого, естественно, запретов не существовало. Во всяком случае, Клементина, встретив высокого гостя, не посмела отказать ему в визите.

И вот теперь оный гость, облобызавший Себастьянову руку до самого локтя, стоял себе под люстрой, рассказывая очередную историю из королевского бытия… история, верно, казалась ему увлекательной и где-то забавной, отчего его высочество изволили смеяться…

…и не замечать люстры.

А она сползала все быстрее, не оставляя Себастьяну выбора… и когда зазвенели хрустальные подвески, он решился.

С громким визгом:

– Мышь! – он бросился на шею его высочества, который от этакой прыти несколько растерялся, но девицу визжащую подхватил, правда, не подрассчитал, верно, что оная девица его на голову выше и отнюдь не отличается худобой.

Матеуш честно попытался удержать панночку Белопольску, рвущуюся бежать подальше от страшного зверя… но не сумел.

Он вдруг оказался на полу, погребенный под ворохом юбок…

…а в следующий миг с грохотом, звоном и пылью рядом осела люстра.

– Мышь! – развела руками Тиана и, наклонившись к королевскому уху, призналась: – С младенчества мышов боюсь! Они такие… серые… мелкие и с хвостом…

– С хвостом… – Матеуш повторил это, глядя на люстру, металлический остов которой погнулся… и его высочество, воображением обладавший живым, живо представили, как металл этот, украшенный двумя сотнями хрустальных подвесов, падает ему аккурат на голову… и голову пробивает… а самого Матеуша стирает в кровь.

– Мышь… – сглотнув, повторил он, – это… это серьезно…

– А то! В прошлым годе дядечка жаловался, что они все зерно в амбаре пожрали! А я ему говорила, что это не токмо мыши…

Слезать Тиана Белопольска не торопилась, а Матеуш не протестовал.

Он лежал, глядя снизу вверх, и надо сказать, что картина королевским очам открывалась весьма прелестная…

…кто-то бегал, кричал…

…кажется, интересовался самочувствием, но Матеуша весьма мало волновала поднявшаяся вокруг суета. Он был жив… благодаря мыши и панночке Белопольской, которая вдруг вспомнила, что не просто так сидит, а на его высочестве; можно сказать, на глазах у многочисленных свидетелей бессовестно попирая королевскую власть.