Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2 - Валерий Гитин

Его женили в четырнадцатилетнем возрасте. На брачное ложе его укладывала мать, которой он через час продемонстрировал красный от девственной крови член и отчитался о происшедшем во всех подробностях.

Героине этих подробностей было тоже четырнадцать. Дочь испанского короля Филиппа III Габсбурга, сыгравшая свою роль на подмостках Истории под именем Анны Австрийской (1601—1666 гг.).

По свидетельствам современников, это была очень красивая женщина, воспетая всеми поэтами той эпохи.

Думается, обладание такой женщиной никак не могло быть в тягость Людовику XIII, человеку с весьма посредственными физическими данными, да и моральными, пожалуй, тоже. Однако дело обстояло именно так.

Красавице-жене король предпочитал ее фрейлин, мелкопоместных дворянок из провинции и даже случайных пейзанок во время загородных прогулок или охотничьих празднеств.

Согласно расхожей версии, нашедшей развитие в знаменитом романе Александра Дюма, Анна, гордая, недоступная, с хорошо развитым чувством подлинно королевского достоинства, даже увлекшись блистательным английским герцогом Бекингемским, не позволяла поцеловать ее руку выше края перчатки.

В то же время существуют свидетельства совершенно иного порядка, проливающие свет на нравы той эпохи, например: «Между королевой и Бекингемом завязалась переписка при посредстве г-жи де Шеврез, за которой волочился граф Холланд. Когда Бекингем прибыл в Париж для переговоров, царствующая королева Франции была готова принять его весьма благосклонно. Немало было галантных встреч, но более всего наделало шума их свидание в Амьене. Любезник повалил королеву и расцарапал ей ляжки своими расшитыми штанами…» При этом Анна Австрийская гневно отвергла любовные притязания всесильного герцога Армана-Жана дю Плесси де Ришелье (1585—1642 гг.), кардинала Ришелье, фактически правившего Францией вместо ее никчемного супруга. Между прочим, грозный кардинал в ту пору (1625—1627 гг.) выглядел вовсе не тем иссохшим и согбенным старцем, каким мы привыкли видеть его на старинных гравюрах. Это был тогда красивый сорокалетний мужчина, человек непоколебимой воли и храбрый военачальник. И тем не менее…

КСТАТИ:

«Любовь не ищет подлинных совершенств; более того, она их как бы побаивается: ей нужны те совершенства, которые творит и придумывает она сама. В этом она подобна королям: они признают великими только тех, кого сами и возвеличили».

Никола-Себастьен де Шамфор

Ришелье не нуждался в том, чтобы его кто бы то ни было возвеличивал.

Он был властелином Франции, и этим все сказано.

Ревновал ли он Анну Австрийскую? Намеревался ли опорочить ее в глазах супруга? Наверное, да, но его действиями руководила не столько ревность или обида отвергнутого самца, сколько досада на эту бездумную чету, которая свои удовольствия ставила выше интересов страны, готовой попросту расслоиться, развалиться без мощного цементирующего начала.

Ришелье решительно сместил многих наместников провинций и заменил их людьми не столь знатными, но зато мыслящими категориями государственности, а не своекорыстия. Так же решительно первый министр двора пресекал рецидивы феодального своеволия поместной знати. Многие и многие из разряда «неприкасаемых» угодили если не на эшафот, то за тюремную решетку. Те из них, которые решили укрыться от цепких рук власти в родовых укрепленных замках, вынуждены были в итоге выбирать между срытием наружных стен своих феодальных гнезд и отсидкой за толстыми стенами Бастилии. В довершение ко всему Ришелье под страхом смерти запретил дуэли — кровавую забаву гордецов, которым было четко сказано, что дворянин может проливать кровь только на королевской службе, и нигде более.

Конечно, многие и многие из тех, кто считал себя ровней королю, ответили на эти меры целой серией заговоров, которые, благодаря разветвленной агентурной сети трезво мыслящего кардинала, раскрывались еще до периода своего созревания.

Король занимал отрешенно-нейтральную позицию, видимо, отрабатывая прозвище «Справедливый», а вот Анна Австрийская откровенно принимала сторону оппозиционеров, так что странно было бы наблюдать иную, положительную реакцию Ришелье на ее деструктивную деятельность. Бывают ситуации, когда требуется обезвредить опасного противника, и тут уже не имеет никакого значения, красивая ли это женщина, давний приятель или даже родной брат. Или нужно дать возможность этому противнику победить, взять верх, однако на такой мазохизм имеют право разве что частные лица, но никак не государственные деятели.

При этом нельзя не учитывать того очевидного факта, что Франция активно участвовала в кровопролитной Тридцатилетней войне (1618—1648 гг.), и поэтому нельзя было допускать попыток подрыва существующего государственного строя, чего не хотели осознавать ни Людовик XIII, ни его социально активная супруга.

КСТАТИ:

«Кто хочет стать водителем людей, должен в течение доброго промежутка времени слыть среди них опаснейшим врагом».

Фридрих Ницше

По-иному еще ни у кого не получалось.

Но ушел в безмятежные дали грозный кардинал, через год призвав к себе своего подопечного Людовика XIII, и в Париж приезжает в качестве представителя Ватикана некий Джулио Мазарини (1602—1661 гг.), очень скоро ставший кардиналом Мазарини, преемником Ришелье.

Сын итальянского рыбака, затем — прислужник римского кардинала Бентиволио и его протеже на ватиканском поприще, Мазарини быстро осваивается в новой для него обстановке и очаровывает королеву-регентшу Анну Австрийскую, которая правит страной за малолетнего сына Людовика XIV (1638—1715 гг.).

И вот чопорная и надменная королева в свои сорок три или сорок четыре года, со всем пылом нерастраченной страсти бросается в скандальную интригу с итальянским авантюристом, бросается безоглядно и бездумно.

Мазарини очень скоро становится кардиналом и первым министром двора, заняв до того времени пустующий рабочий кабинет покойного Ришелье.

Следствием всего этого был целый ряд политических событий, в частности резкая активизация оппозиционного дворянского движения, называемого Фрондой, когда толпы парижан скандировали на площадях: «Долой Мазарини!», но королева-регентша свои влечения ставила выше соображений гражданского мира в государстве.

Гражданский мир — понятие довольно сложное и требующее неформального подхода, потому что искусственно созданная видимость такого мира чревата гораздо более тяжелыми последствиями, чем открытый конфликт, который так или иначе завершится, выдохнется, исчерпав себя. То же самое, что нарыв, который требует скальпеля хирурга.

Отдавая должное кардиналу Мазарини, нужно заметить, что в борьбе с Фрондой он проявил себя искусным дипломатом и в то же время достаточно непреклонным защитником абсолютной королевской власти. Этот человек умел, когда это требовалось, четко произносить слово «нет», и за четкость произношения этого слова он считался одним из самых влиятельных политиков в современном мире. Естественно, не только за четкость, но это свойство очень редко встречающееся, а потому весьма ценимое.

Он добился политической гегемонии Франции в Европе, прибегая подчас к нестандартным решениям, вызывающим целую гамму противоречивых чувств, среди которых в итоге превалировало восхищение.

Например, для участия в осаде и штурме крепости Дюнкерк, захваченной в свое время испанцами, Мазарини пригласил 2400 запорожских казаков, которые в составе армии принца Людовика Бурбона де Конде (1621—1686 гг.) проявили чудеса героизма и внесли достойный вклад в блистательную победу французского оружия, одну из самых значительных в ходе Тридцатилетней войны.

Конечно, этот человек был далеко не бескорыстен, если брать во внимание огромнее состояние, которое он сколотил, сидя в кресле первого министра французского королевского двора. Что и говорить, он себя не забывал, но при этом не забывал и дело, которому служил, и это совершенно бесспорно.

В конце концов, все, что происходит в нашем подлунном мире, оценивается исключительно по результатам, и вовсе не по благим намерениям, речам, лозунгам и попыткам, которые не увенчались успехом по правдоподобным причинам…

КСТАТИ:

«Обладать и создавать — вот проявление самых сильных человеческих страстей. В этом — вся особенность человека».

Жюль и Эдмон Гонкуры

Мазарини обладал тем, что создал — в той или иной мере, но все-таки создал, сотворил из ничего что-то, а не наоборот, как многие и многие, претендующие на славу и вечную историческую память…

А еще он обладал Анной Австрийской, и это было загадкой, над которой ломали головы и современники этой странной пары, и их потомки. Действительно, неужели Анна Австрийская не могла найти менее компрометирующего сексуального партнера, в особенности тогда, когда он еще не был признанным Европой государственным деятелем, а был просто чужеземцем сомнительного происхождения и неопределенных намерений?