Криминальные будни психиатра - Андрей Шляхов

— Не забойщиком, а бойцом, — поправил электрик Стышкевич. — Боец скота — есть такая специальность. А забойщик это на шахте, в забое. На такую работу только по приговору суда можно идти…

— Почему?

— Под землей, в темноте — ужас. У матери брат был шахтером, завалило его. Город Снежное Донецкой области, может, слыхали?

Савелий отрицательно покачал головой.

— Про беспокойство — это вы в самую точку, — продолжил Стышкевич, — только мое беспокойство от этих убийств не зависит, оно раньше началось, еще дома. Я стараюсь как-то сопротивляться, но чувствую, что очень скоро могу сломаться совсем. Такое опустошение внутри, полное истощение внутренних резервов. Ничего не хочется делать, ни о чем не хочется думать. Разве это жизнь? У меня нет никакого будущего, и нет смысла ждать, пока все наладится, потому что ничего уже не наладится. Меня как будто выпотрошили. Пустота внутри, пустота снаружи. Нет сил… Недавно вычитал у Ремарка такую фразу «разочарование накипью оседало в душе и отчистить душу было уже невозможно». Это про меня. Я пришел к вам не потому, что надеюсь на какую-то там помощь, а потому что мне хочется выговориться. Мне не хватает простого человеческого внимания. Вчера мне приснился кошмар. Как будто еду я домой в Брест, и вдруг, кажется это случилось сразу же после границы, руль соскакивает с оси и остается у меня в руках. Я пугаюсь, жму на тормоз, но тормоз тоже не работает. Дергаю в панике ручник, но рычаг ломается. И вот я несусь на полной скорости по пустой трассе и вою от страха…

Аккумуляторщик Рудь смотрел исподлобья, и взгляд у него был какой-то затравленный, словно Рудь постоянно ожидал подвоха. А еще Рудь постоянно поводил плечами и отряхивал с себя невидимые, несуществующие соринки. Обсессивно-компульсивное расстройство, иначе говоря — невроз навязчивых состояний. Это психическое расстройство может носить хронический или эпизодический характер. Человека одолевают определенные навязчивые мысли-обсессии, беспокоящие или даже пугающие, короче говоря — осложняющие ему жизнь, вызывающие тревогу. От этой тревоги человек пытается избавиться с помощью каких-то повторяющихся действий, называемых компульсиями. У кого-то превалируют навязчивые мысли, и тогда расстройство называется обсессивным, у кого-то — навязчивые действия, компульсивное расстройство.

Принято считать, что подобные расстройства чаще наблюдаются у людей с высокими показателями интеллектуального развития, но Рудь на интеллектуала похож не был. Типичный работяга. (Рассуждения про Ремарка как раз создают впечатление интеллектуала, случайно ставшего работягой? Это специально?)

— Вас что-то тревожит, Владимир Юрьевич? — спросил Савелий.

— Зачем церемонии разводить? — поморщился Рудь. — Меня можно просто Володей звать, я же не директор.

Подобное самоуничижение настораживало. Действительно так считает или хочет подчеркнуть, что он — человек без претензий. Без претензий, означает — не убийца. Чего-чего, а претензий у Кулинара точно хватает.

— Давайте тогда хотя бы Владимиром, — предложил Савелий.

Рудь отряхнулся в очередной раз и кивнул — можно.

— Так что вас тревожит, Владимир?

— Тревожит… — сверкнул глазами Рудь. — Да меня постоянно что-то тревожит. Характер такой, беспокойный. Я — специалист пятого разряда, а здесь из меня пытаются сделать мальчика на побегушках.

— Кто именно?

— Митрич, местный энергетик. Позавчера явился и начал орать — где, мол, журнал техобслуживания. А журнал у него в кабинете был, сам забрал на проверку и забыл. Митрич вообще очень забывчивый. — Рудь выразительно щелкнул себя по кадыку, намекая на первопричину этой забывчивости. — Сует мне ключ — мол, сбегай и принеси. Я ему на это отвечаю: «Сам сходи, если тебе надо». Я эти журналы в гробу видал, мне и без них хорошо. И если мне премию хоть раз зажмут, я плюну и уйду! Я так Митричу и сказал. Если администрация экономит на напарнике, то по понятиям его зарплату надо делить пополам. Половину им, половину — мне за то, что я все делаю сам, в одиночку, разве что иногда Гришу-слесаря попрошу помочь, но между нами свои расчеты. Он — мне, я — ему. По справедливости так ведь выходит?

Савелий ничего не ответил. Да, правильно Виталик сделал, что включил Рудя в список. К нему определенно стоит присмотреться.

— Но кого сейчас волнует справедливость? — не дождавшись ответа, продолжил Рудь. — Всем бы только карман набить за счет рабочего человека. А вы говорите — «тревожит». Вот оно все где у меня сидит! — Ладонью-клешней Рудь рубанул себя по горлу.

«Не богатырь, но определенно — силен», — подумал Савелий, глядя на жилистые руки собеседника. Тем более что работает Рудь без напарника, а аккумуляторные батареи весят изрядно, да и вообще работа физическая не для слабаков.

Слесарь-ремонтник погрузочной техники Половецкий, он же Гриша-слесарь, упомянутый аккумуляторщиком, был так же недоволен складскими порядками, как и Рудь. Они и внешне походили друг на друга, только Половецкий был постарше, поматерее, не отряхивался и взгляд имел не столько затравленный, сколько откровенно озлобленный. На вопрос Савелия о том, не беспокоит ли его что-нибудь в связи с убийствами на складе, Половецкий ухмыльнулся и сказал:

— Шарабчиев меня сильно беспокоит. Проспорил мне косарик, а отдать не успел. Теперь на том свете придется должок получать, и то, если встретимся. Я ж православный, а он мусульманин.

Пока Савелий, немного шокированный ответом, соображал, как вести разговор дальше, Половецкий взял инициативу в свои руки:

— Вопрос можно?

— Можно, — ответил Савелий, чувствуя, что вопрос будет с подковыркой.

Так и оказалось.

— Сколько вам платят за один разговор? Вот со мной вы сейчас поговорили и сколько за это получите?

— Это конфиденциальные сведения. — Савелий намеренно ответил резко, чуть ли не грубо, с такими типами иначе нельзя. — Вам они ни к чему. Я же не интересуюсь, сколько вы получаете.

— А я из этого тайны не делаю! Тридцать тысяч я получаю с копейками. За то, что месяц корячусь-надрываюсь. А вы небось за неделю столько имеете, если не больше, за ваши разговоры. Так разве вы поймете, что меня беспокоит?

Классовые противоречия во всей их непримиримости. Или, скорее, социальная демагогия. Савелий решил предпринять последнюю попытку.

— А может пойму? — с вызовом сказал он. — Вы мне расскажите о себе, а я постараюсь вас понять.

Рассказ о себе — это гораздо ценнее в смысле информативности, чем вопросы и ответы. Если, конечно, рассказ подробен и изобилует деталями. Однако с Половецким такой номер не прошел.

— А что рассказывать? — с таким же вызовом спросил Половецкий. — Я ж не знаменитость какая-нибудь, чтобы долго биографию свою излагать. Моя биография в две строчки уложится. Школа, ПТУ, армия, женитьба, работа. Один раз в больнице лежал — аппендицит вырезали. Судимостей не имею, люблю футбол и рыбалку. Вот и вся моя жизнь.

— А за какую команду болеете?

— За ту, что выигрывает! — хохотнул Половецкий и тут же посерьезнел. — А вам, наверное, интересно знать, кто у нас здесь народ мочит?

— Конечно, интересно, — оживился Савелий. — А что, у вас есть какие-то предположения?

— Есть, — кивнул Половецкий. — У меня есть не предположения, а самые что ни на есть подозрения. Это кто-то из баб с ума сходит. Все почему-то думают, что мужик. А бабы в состоянии эффекта посильнее любого мужика. Когда к моей теще «белка» пришла, ее три мужика еле скрутили, а мужики были подготовленные, психбригада приезжала.

«Ты не учитываешь одно маленькое обстоятельство, — подумал Савелий, глядя в водянисто-голубые глаза собеседника. — В состоянии аффекта так ловко действовать невозможно, потому что аффект — это сужение сознания и снижение самоконтроля. Убить четырежды в состоянии аффекта и не попасться просто невозможно…»

Уборщик Алексей Васильевич Ханюкевич, убежденный коммунист, отсидевший за умышленное причинение тяжкого вреда чьему-то здоровью, удивил первой же фразой.

— Я прекрасно понимаю, кто вы, — сказал он, — спрашивайте, расскажу все, что знаю. Только я ничего не знаю, знал бы — давно рассказал. Я такого живодерства принципиально не одобряю.

— Я не совсем вас понял… — начал было Савелий, но развить свою мысль не смог.

— Да бросьте вы, — скривился Ханюкевич. — Что я — слепой? У вас же звание на лбу написано, гражданин начальник. Капитан, я угадал?

— Вообще-то я лейтенант…

— Лейтенант? — удивился Ханюкевич. — Надо же, а выглядите солидно… Вы не волнуйтесь, я никому ничего не скажу. Я вообще не любитель языком болтать.

И замолчал в ожидании вопросов.

Разубеждать Ханюкевича было бессмысленно — не поверит. Пришлось срочно входить в новую роль, что называется — на бегу.