Белое снадобье - Зиновий Юрьев

— Мне? — Арт даже раскрыл рот от удивления. — Да я ведь даже ни разу не пробовал…

— Ни разу не пробовал? — Макинтайр даже привстал от удивления. — Ну и дела. А я тебя за взрослого считал… Послушай, Арти, а ты меня, часом, не разыгрываешь? Ей-богу, ни разу не кололся?

— Ей-богу, — кивнул Арт. Ему было немного стыдно, что его принимали за взрослого, а он оказался совсем ещё пацаном. Ни разу не кололся. «Но ведь, — подумал он, — говорят, что если уж попадёшь на крючок к белому снадобью, потом не соскочишь. Станешь нарком».

Но мысли его уже потеряли чёткость и прозрачность. Они были беспечными и неуклюжими, словно сытые, толстые щенки. Мало ли что говорят. Почти все колются, это верно. Привыкнешь… К спиртному тоже, говорят, некоторые привыкают. Вон старик Мурарка совсем спился… А он, Арт Фрисби, ведь не привык.

— Это тебе, братец, повезло, что ты у меня в гостях, — засмеялся ласково Макинтайр. — Такого снадобья, как у меня, тут нигде не достать.

— Простите, мистер Макинтайр, — смущённо пробормотал Арт. — У меня… денег нет.

— Да ты что, Арти, — обиженно сказал Макинтайр, — ты у меня в гостях, и я угощаю.

— А ну как попадёшь на крючок? — звериная настороженность Арта всё ещё давала о себе знать, но перед глазами у него всё плыло, волновалось, покачивалось, и он тут же забыл, что спрашивал.

— Да чепуха это, — пожал плечами Макинтайр. — Вот ты смотри на меня, я уже лет десять колюсь и ни на какой крючок не попал. Просто надо себя соблюдать, ну а ты парень волевой, правильный. И пьёшь в меру, и вообще не забываешься. Ну, давай, братец, руку. Да не бойся, это, знаешь, такая штука, так тебя подымает, что взлетаешь прямо к небу. Ни с чем не сравнить. Ты меня ещё всю жизнь благодарить будешь.

Арт почувствовал, как что-то тоненько укололо его в руку на сгибе локтя, и открыл глаза. Макинтайр аккуратно укладывал в плоскую коробочку шприц.

— Ну вот, — улыбнулся он, — будешь теперь человеком, а то прямо как сосунок грудной… Ты сиди, я скоро вернусь.

Макинтайр ушёл, а Арт снова прикрыл глаза. На него медленно накатывалась некая волна. Она была одновременно прозрачной и розоватой, и всё существо Арта напрягалось, тянулось навстречу к ней. Волна катилась с беззвучным грохотом, с торжествующим беззвучным рёвом, и каждая клеточка тела Арта вибрировала в унисон с прозрачной и розоватой стеной воды. Но это была вовсе не вода. Волна прошла сквозь него, прошла и вырвала его из реальности, в которой он жил. Не было больше узких и вонючих улиц Скарборо, не было крысиной возни по ночам в комнате, где со стен и потолка отваливалась штукатурка, не было тяжёлых и выщербленных кружек, которые он должен был мыть в тепловатой грязной воде, не было всегда хмурого взгляда матери, её вечно сжатых в ниточку губ, не было мелких краж, когда вырываешь у старухи из рук потёртую сумочку, чтобы найти в ней потом несколько потёртых монет…

Был совсем другой мир, словно омытый той прозрачной и журчащей водой, которая обязательно текла бы по зелёной лужайке, где стоял бы тот уютный домик…

Несколько дней Арт всё ждал, пока Эдди Макинтайр объяснит ему его новые обязанности, но тот его всё не звал.

Как-то вечером он встретил Крысу — Донована. Крыса брёл, покачиваясь, глубоко засунув руки в карманы брюк.

— Привет, — окликнул его Арт.

Крыса поднял на него стеклянные глаза нарка, с трудом сфокусировал их на лице Арта и слабо улыбнулся.

— А, это ты, — с трудом пробормотал он, словно язык его не помещался во рту и еле ворочался там.

— Был на днях у Эдди Макинтайра, — с гордостью сказал Арт, — сам меня пригласил. Предлагал работать на него. Героин.

— Ну и как, ты уже начал? — спросил Крыса, и Арту померещилось, что в его неподвижных глазах мелькнула насмешка.

— Нет ещё, но я думаю…

— Думай, думай, я тоже думал… — Он повернулся, чтобы уйти, но Арт схватил его за руку:

— Что ты хочешь сказать?

— Да ничего особенного. Просто то, что и меня в своё время он тоже приглашал к себе и тоже предлагал работу.

— А ты?

— Что я? Ждал, как и ты, а потом понял.

— Что понял?

— Зачем он меня звал.

— Зачем?

— А затем, чтобы сделать из меня то, что я есть, — паршивого нарка, которому хоть тресни нужно каждый день добыть хотя бы полсотни НД для белого снадобья. Понял зачем? Это тебе не боксёрская тренировка за двадцать центов. Помнишь? — в голосе Крысы зазвучало глухое раздражение. — Впрочем, чего с тобой разговаривать… — Он втянул голову в плечи, зябко поёжился и, покачиваясь, побрёл по улице.

Арт стоял потрясённый, потерянный, всё ещё не веривший до конца в обман. Он, Арт Фрисби, всю жизнь никому не доверявший, всегда настороженный, всегда начеку, всегда весь обращённый в слух и внимание, всегда обманывавший первым, он, Арт Фрисби, оказался последним идиотом, недоумком. Всё это так. Крыса лишь подтвердил то, что он уже начал подозревать. Мир, пусть жестокий, колючий, холодный и враждебный, но его мир распадался. Хотелось выть. Броситься ничком на грязный, в трещинах асфальт и выть, выть, пока с воем не выйдет отчаяние, стыд и ненависть. Но Арт был дитя цивилизации, в единственное, что она дала ему, — это умение сдерживать свои импульсы. Выть нельзя — привлечёшь внимание. Броситься ничком нельзя — оставишь незащищённой спину. Незащищённой… Как будто он уже не открылся, не позволил обмануть себя, одурачить. Но пусть подождёт этот Макинтайр, пока он придёт к нему за дозой. Может быть, кто-нибудь и заглатывает крючок с первого раза, но он не из таких.

На пятый день он достал себе шприц и выложил тридцать НД за дозу героина, процентов на девяносто разбавленную молочным сахаром. И снова катилась прозрачная и розовая волна, и снова он тянулся навстречу ей, и не было больше асфальта и тупиков.

Когда ему снова понадобилась доза, денег у него уже не было. С полдня он надеялся, что тошнота, поднимавшаяся от желудка вверх, к горлу, вот-вот пройдёт, а завтра он где-нибудь найдёт деньги, хотя в глубине души знал, что найти их ему негде. К вечеру он почувствовал, что больше не может. Каждые несколько минут тошнота накатывалась всё с новой силой, и желание ощутить сладостное блаженство укола буквально толкало его в спину.

После наступления темноты он отправился на седьмую улицу к супермаркету. Там всегда в это время толпились люди. «Господи, — тоскливо подумал он, — ведь попадёшься», — но предвкушение укола смыло, унесло страх. Нужен был укол, нужны были деньги.

Он долго стоял, всё боясь сделать выбор, и, когда, наконец, заметил, что покупателей у магазина становится всё меньше, испугался.